Дэвид Файнток - Надежда победителя
Итак, через два дня прибудет предпоследний поток кадетов. Значит, через неделю личный состав Академии будет полностью укомплектован. Кто из них прославится, как легендарный Хьюго фон Вальтер, а кто станет позором для флота? Эх, если бы знать заранее! Будущее кадетов закладывается здесь, в таких невзрачных казармах, как эта. Я вошел внутрь, включил свет.
Тридцать коек, тридцать голых матрацев. Скоро здесь забурлит жизнь, мальчишки в страхах и страданиях будут становиться мужчинами.
– Чем могу помочь, сэр? – раздался сзади голос. Я оглянулся. Сержант Ольвиро небрежно козырнул мне, замер по стойке «смирно».
– Вольно, – разрешил я. – Это не проверка, просто прогуливаюсь.
– Да, сэр, – обыденным тоном ответил он, словно встреча с начальником Академии в пустой казарме для него была обычным делом.
– Что вы здесь делаете, сержант? – На самом деле меня это совсем не интересовало, своих забот было невпроворот, просто надо было что-то сказать. Не уходить же сразу.
– Это моя казарма, сэр. Я услышал ваши шаги и вышел посмотреть, кто пришел.
Квартирки сержантов пристроены к казармам, так что от кадетов их отделяет только стена. Судя по тому, что Ольвиро услышал мои тихие шаги, стена эта тонкая и звукопроницаемая. Значит, даже в своих квартирах сержанты не обретают покоя.
– Извините, сержант, я не знал, что вас побеспокою.
– Ничего, сэр, вы нисколько мне не помешали. Я только что приготовил кофе. Не откажитесь выпить со мной?
– Нет, спасибо, – с прохладцей ответил я. Негоже начальнику Академии слишком сближаться с сержантами. Надо держать дистанцию, не допускать фамильярности.
– Извините за беспокойство, сэр, разрешите идти?
Он ждал разрешения. Я кивнул. Сержант удалился к себе. В тишине и одиночестве я сидел на койке и постепенно успокаивался. Почему я такой раздражительный? Поведение сержанта совершенно естественно. Разве это грех – предложить чашечку кофе? Или я хочу, чтоб подчиненные шарахались от меня, как от зачумленного?
Я встал, прошелся по казарме. Воспоминания не радовали. Нет, в прошлом не найдешь утешения. Я выключил свет, направился к офицерским квартирам, но невольно остановился. Всего лишь чашечка кофе…. Я держался грубо, бесцеремонно. Надо загладить вину. Я повернул назад.
– Хотелось бы воспользоваться вашим предложением выпить чашечку кофе.
– Конечно, сэр, – с готовностью ответил сержант, не подавая виду, что удивлен моим внезапным возвращением. – Входите.
Я сел. Сержант поставил на столик сахар, сливки, налил кофе.
– Хорошо, что безделье кончилось, опять можно работать.
– Вы не любите отдыхать? – вежливо поддерживал я разговор.
– Я взял всего неделю отпуска.
– Через пару дней на вас навалится – столько забот, что отпуск будет вспоминаться иначе. – Я отхлебнул воробьиный глоток дымящейся жидкости.
Сержант убрал со столика стопку личных дел кадетов, одна папка выскользнула на пол. Я поднял ее, раскрыл, взглянул на фотографию в полстраницы, – незнакомое, ничем не примечательное мальчишеское лицо, – положил папку на место.
– Что вы с ними делаете? – спросил я.
– Запоминаю лица и имена кадетов, изучаю их биографии. Мне интересно знать о них все. Это помогает в работе.
Я и не подозревал, что сержанты изучают кадетов до такой степени.
– Встречаются интересные биографии?
– Да нет, все обыкновенные. Вот, например, этот. – Сержант наугад вытащил из стопки папку, раскрыл ее. – Жак Теро, француз, четырнадцать лет. Мать работает программистом, отец умер несколько лет назад. В анкете Жак написал, что мечтает служить в В КС с тех пор, как посмотрел фильм «Путешествие „Селестины“». Дурацкий фильм, я видел его, но мальчишкам почему-то нравится.
– Позвольте взглянуть.
– Пожалуйста, сэр, – протянул он мне папку.
Я всматривался в фотографию, размышляя о случайностях, круто меняющих человеческую судьбу. Если бы не Толливер, этот пацан не собирался бы сейчас в дорогу, не считал остающиеся до отъезда в Академию часы. А другой мальчишка, выброшенный из списка ради Жака Теро, получил письмо не с воодушевляющим приглашением, а с вежливым отказом. Представляю, как горько он плакал. Мы распоряжаемся судьбами вслепую, не ведая, что творим.
– Что-то не так, сэр? – встревожился сержант.
– Нет, все в порядке. – Я закрыл папку, еще немного поболтал с сержантом о том о сем и вышел в ночь.
У двери столовой я задержался, на всякий случай осмотрел свой мундир и сообщил Толливеру:
– Кажется, все нормально. Я готов.
Толливер открыл передо мной дверь. По столовой прогремела команда: «Смирно!» Двести сорок кадетов вскочили с мест, напряженно замерли. Большинство приняли стойку «смирно» правильно, несколько дней пребывания в Академии не прошли для них даром. Внешний вид у всех был безупречен: волосы причесаны, галстуки строго посередине, униформа отутюжена. Сержанты поработали на славу. Я прошел мимо прямоугольных кадетских столов с лавками к круглому преподавательскому столу. Офицеры козырнули мне.
– Вольно! – громко скомандовал я кадетам, а круглому столу потише и мягче:
– Садитесь, джентльмены.
Мои подчиненные сели: лейтенант Слик, Эдгар Толливер, сержант Обуту и несколько инструкторов, с некоторыми я был еще почти незнаком.
– Новый тренажер великолепен, – делился впечатлениями сержант Ольвиро, наливая себе суп. – Мы его уже испытали.
– Чем же он так хорош? – спросил Слик, передавая большую кастрюлю с супом дальше.
– Видели бы выражение Рамона, когда он попробовал, – улыбнулся Ольвиро. – Невозможно было оторвать его от экрана.
– Кто такой Рамон? – спросил я.
– Рамон Ибарес, сэр, помощник инструктора по стрельбе, – напомнил Ольвиро.
– Ах да. – Как же я, старый маразматик, забыл? – Неужели этот тренажер так впечатляет?
– Просто потрясает воображение, сэр, сами попробуйте. Пульт управления как на обычном боевом корабле, а вот экран! Компьютер показывает на нем рыб как… ну прямо как настоящих! Четкость потрясная! Когда попадаешь в гадину лазером, внутренности так и брызжут!
Я порадовался новому тренажеру, хотя снова увидеть чудовищных рыб, пусть даже ненастоящих, желания не испытывал.
– Обязательно испробую этот тренажер, правда, в стрельбе я не очень силен… – Тут мне пришлось прервать рыбную тему, и слава Богу. К нашему столу спешила дежурная.
– Докладывает гардемарин Сандра Экрит, сэр. Вам звонит адмирал Дагани.
– Хорошо. – Я поднялся, махнул рукой подчиненным, чтоб не вставали, подошел к телефону у двери столовой. – Сифорт слушает.
– Одну минуту, адмирал Дагани пока занят, – сообщил его адъютант.
Минута шла за минутой, а голоса Дагани в трубке не появлялось. Я переминался с ноги на ногу, чувствуя себя под любопытными взглядами кадетов не в своей тарелке. Нехорошо получается: начальник Академии ждет у телефона, как мальчик на побегушках. Наконец, мои мучения закончились.
– Сифорт? – послышался голос Дагани.
– Да, сэр.
– Хорошо, что я сразу нашел вас. Позвоните сенатору Боланду, ладно? А то он так беспокоится о своем сыне.
– Вы только для этого звоните? – изумился я. – Не разыгрываете меня?
Адмирал умолк. Пауза затянулась, казалось, до бесконечности. Что за чепуха?
– Я не шучу, капитан Сифорт, – вынырнул он наконец из задумчивости. – Дело в том, что сенатор Боланд не смог с вами связаться, хотя звонил несколько раз, вот я и обещал ему помочь. Расспросите сержанта, выясните все и позвоните Боланду. Обязательно! Я проконтролирую.
– Есть, сэр. – Что еще мог я ответить на приказ? Это единственно возможная реакция.
– Почему бы вам не позволить его сыну хоть изредка звонить домой? – продолжал наглеть Дагани. Совсем рехнулся он, что ли? Не дождется!
– Я подумаю над вашим предложением.
– Не взбрыкивайте, Сифорт! – вспылил адмирал. – Комитет Боланда выбивает нам деньги!
– Знаю, – по возможности ледяным голосом процедил я.
– Кстати, чуть не забыл… Насчет тех программ, что вы привезли в бортовом компьютере «Виктории». Наши программисты от них в экстазе, мол, огромный прорыв в науке об искусственном интеллекте, и собираются перепрограммировать бортовые компьютеры всех кораблей.
Моя физиономия расплылась в улыбке. Значит, Вильям, компьютер орбитальной станции Надежды, трудился не зря. Это он придумал новые программы и перед гибелью записал их в память бортового компьютера «Виктории», которого назват Биллом.
– Сифорт, постарайтесь облегчить сыну Боланда пребывание в Академии. Боланд отблагодарит нас. Как говорится, рука руку моет.
– Слушаюсь, сэр.
Обратно к столу я брел в задумчивости. Аппетит пропал. Дернул же меня черт согласиться с Дагани! Нельзя создавать тепличные условия сынку сенатора, не правильно это! Ко всем кадетам отношение должно быть одинаковым.
