Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны»
Из темноты выступила ещё одна фигура. Вечно недовольное лицо Агаты сейчас лучилось таинственностью. Красный костюм сверкал блёстками. В руках она держала обруч. Домработница кокетливо улыбнулась Теодору.
— Госпожа Агата, покажите господину фокуснику, чему вы научились.
— С превеликим удовольствием! — томно произнесла Агата.
Она подняла над головой обруч, и на ободе заплясали оранжевые язычки пламени. В центре огненного кольца жёлтым бельмом висела луна. Агата улыбалась.
— Алле-оп!
Удар хлыста. Зигфрид прыгнул, устремившись к луне, как к мишени. Белая молния прочертила небо. Тигр взмахнул лапой, ударил по светилу, и — Теодор был готов поклясться — на луне появились четыре тёмные полосы. В ту же секунду Зигфрид приземлился по ту сторону от обруча.
— Завтра мы собираемся повторить этот трюк на новом уровне, — Просперо хохотнул. — Но он ни в какое сравнение не идёт с вашим номером! А теперь позвольте раскланяться, нас ждут репетиции. Желаем удачи!
Свет погас.
Когда глаза снова привыкли к темноте, рядом никого не было. Теодор побрёл по причалу. Возвращаться домой не хотелось. Что его там ждёт? Шляпы, полные кроликов, да порхающие по квартире голуби? Вскоре он нашёл вытащенную на берег рыбацкую лодку и забрался под брезент. Лёжа на жёстких мотках сетей, Теодор думал о завтрашнем затмении.
* * *Его разбудило солнце — время шло к полудню; отвесные лучи проникли под брезент и затанцевали на веках. Теодор потянулся и дёрнулся, ощутив вместо мягкой постели жёсткие борта. Затёкшее тело ныло, в спину врезалось что-то угловатое, и голова казалась тяжёлой, как пушечное ядро. Он сел, и вчерашний день навалился на него вместе с отсыревшим за ночь брезентом. Теодор испуганно посмотрел на солнце — оно ровно сияло в прозрачном небе. Как Теодор ни старался, он не мог разглядеть признаков затмения. Мелькнула надежда, что всё обойдётся, и тут же исчезла: порыв ветра принёс с набережной карнавальный гул. Город по-прежнему сходил с ума. Теодор выдернул из-под себя что-то жёсткое и жалобно вздохнул: в руке оказался старый цилиндр, и не нужно было искать потёк желтка, чтобы узнать его. Теодор оглядел себя и обомлел: вместо привычного коричневого костюма на нём оказался невообразимый фрак — алая ткань металлически блестела, пуская весёлые зайчики.
Захрустела галька под ногами идущего вдоль берега клоуна. Фигура и походка показались Теодору знакомыми.
— Гораций! — крикнул он.
Клоун оглянулся и расплылся в радостной улыбке. Остановился, поджидая Теодора.
— Гораций… ты… зачем?! — только и смог пропыхтеть тот.
— Ай-ай, — ответил клоун, и жирно намалёванные брови взлетели вверх. — Какая жалость! Вы меня с кем-то спутали, молодой человек.
— Тебе не поможет грим, Гораций, — сердито ответил Теодор. — Перестань валять дурака.
— Грим? Не понимаю, о чём вы, — хихикнул клоун.
Рассвирепев, Теодор схватил его за грудки. Тело Горация неожиданно подалось, как тряпичная кукла. Бессвязно вскрикивая, Теодор подтащил его к воде. Повалил на гальку, сунул лицом в мелкие волны и принялся оттирать краску. Клоун хихикал и подёргивался, слабо дрыгая ногами.
— Ай-я-яй, какой сердитый юноша, — пробулькал он.
Теодор оттолкнул его и уселся на землю, обхватив голову руками. Клоун так и остался лежать — он вывернул шею, обратив лицо к Теодору, и посмеивался. Половина рта и один глаз скрывались под водой. Щёки по-прежнему покрывали белила, и весело кривился огромный рот — море не смыло грим. Теодор взглянул на промокший рукав — ткань испачкалась краской. Забыв о клоуне, он поднялся и побрёл к набережной.
* * *Цирковая толпа несла Теодора в центр города. Под ногами шуршало — асфальт почти скрылся под слоем растоптанных бумажных цветов и опилок. Пахло карамелью и потом, ванилью и порохом. Машины исчезли с улиц, и все шли, как заблагорассудится, не надо было шарахаться от ревущего и гудящего железа. На перекрёстке жонглировали гантелями силачи в полосатых трико. В небо взлетали гроздья разноцветных воздушных шаров. Люди стекались отовсюду, и было невозможно разобрать, где зрители, а где артисты, — каждый готов был выкинуть коленце. Теодор затерялся среди этой оравы. Ради маскировки он иногда взмахивал цилиндром — из него то бил цветочный фонтан, то, потешно подскакивая, выбегал кролик. Теодора хлопали по плечу. Из-под ног вывернулась маленькая девочка и писклявым голосом попросила автограф — Теодор, улыбаясь, извлёк из воздуха полосатую ручку, открытку со слоном на шаре и вывел размашистую подпись. Шевельнулась робкая гордость — Элиас не зря пригласил, публика узнаёт.
Озабоченный униформист с охапкой булав в руках пребольно ткнул Теодора в бок, и он очнулся. Единственный нормальный человек в этом безумии, он должен сохранить здравый смысл. Пожилой матрос с медным кольцом в ухе вдруг подпрыгнул и повис на трапеции вниз головой. Теодор поднял голову и обмер: на солнце быстро наползала тень. Затмение началось.
По толпе прокатился восторженный гул. Люди доставали припасённые заранее закопчённые стёкла и тут же отбрасывали, смотрели на солнце незащищёнными глазами, даже не щурясь. Серебристый серпик мигнул и погас, проглоченный тенью. На город опустились призрачные сумерки; с моря налетел порыв холодного ветра, пахнуло гнилыми водорослями. По небу покатилось колесо солнечной короны. Тяжко толкнулось сердце, будто придавленное огромной ногой, и сквозь гомон толпы и визгливый смех клоунов Теодор расслышал глухие удары, словно швыряли на асфальт мешки с опилками. Задребезжали окна. От мягкой и тяжёлой поступи заложило уши, и из сумрачного переулка выдвинулся слон.
Крутой лоб, прикрытый мишурой и бархатом, плыл вровень с третьими этажами. На спине покачивался красно-зелёный паланкин. Шторы отдёрнулись, и на макушку слона выпрыгнул Элиас Шангале. Долговязая фигура ни капли не походила на скелет, лишь в движениях шпрехшталмейстера проскальзывала угловатая разболтанность. Слон пронзительно затрубил, улицу захлестнули аплодисменты. Элиас вскинул руки.
— Вот и мы, уважаемая публика, вот и мы! — В руках Элиаса не было мегафона, но его звучный голос легко заглушил шум. — Наш цирк вернулся, чтобы дать самое грандиозное представление в мире — для вас, дорогие зрители!
Ему ответили вопли восторга и свист. Теодор вдруг понял, что кричит и хлопает вместе со всеми, орёт во всё горло, размахивая шляпой. Он испуганно замолчал. Цирк вцепился в него, как гигантский спрут: Теодор отсекал щупальца наваждения, но взамен появлялись новые, затягивая во всеобщее безумие. А может, не надо сопротивляться? За что он держится? За пустую квартиру, мерзкую овсянку да остывший суп? А здесь его все любят, здесь кипит настоящая жизнь, полная чудес и волшебства…
Теодор встретился взглядом со шпрехшталмейстером. Элиас улыбался — широко и чуть снисходительно. Он поклонился Теодору и обвёл рукой веселящуюся толпу, приглашая присоединиться. Вспыхнула римская свеча. Лицо Элиаса исчезло за веером цветных искр, но в последний момент Теодор успел увидеть оскаленную ухмылку скелета.
Неслышно подошёл Просперо, поигрывая хлыстом. За его спиной стояла Агата с обручами.
— Вот она, наша цель! — дрессировщик вскинул хлыст, указывая на солнце. — Мои тигры будут первыми, кто прыгнет сквозь этот обруч!
Теодор посмотрел на пылающее в небе огненное кольцо. Просперо выбрал лучшую мишень; это действительно величайшее представление в мире. Безумие прервётся лишь с первыми лучами — но солнце не спешило выходить из тени, и Теодор с ужасом понял: затмение будет длиться столько, сколько нужно для шоу.
Сверху грянул хриплый рёв. Над входом в Морской Банк сидел белый тигр. Просперо щёлкнул бичом, снова прокатился рык — ещё два хищника сжались в пружины на козырьке подъезда в доме напротив. В воздухе вспыхнули огненные круги, тигры прыгнули навстречу друг другу, и над толпой поплыл запах палёной шерсти. Громадные звери метались над улицей в диком танце; Агата швыряла всё новые и новые обручи, пока тигры и огонь не слились в единое целое.
Новый щелчок бича — обручи рухнули на асфальт и погасли. В небе остался лишь серебристый солнечный ободок. Пробежали лучи прожекторов, в охватившей улицу тишине раздалась барабанная дробь — и прервалась выкриком Просперо. Три тигра молниями взмыли в небо. Теодор явственно, словно в замедленной киносъёмке, увидел, как тигриные морды впиваются в лунную тень. Дрогнули ставшие отчётливыми протуберанцы, по толпе пронёсся протяжный вздох, и тигры пронзили солнечную корону насквозь.
— А теперь — наш главный номер! — разнёсся над улицей голос Элиаса.
Теодор вдруг понял, что должно произойти дальше. Сердце ушло в пятки; он пригнулся и, пихаясь локтями, начал пробиваться сквозь толпу в подворотню.
