Рутинная работа - Виктор Новоселов
Прости, я сейчас соберусь с мыслями и выдам что-то такое монументальное. Чтобы прямо мурашки по коже пробежали, как положено. Знаешь, тут у меня происходит что-то удивительное. Вот кто бы думал, что лежа в темной пещере, почти без надежды на спасение, я буду вспоминать вовсе не те замечательные деньки на море, что мы провели с тобой, не нашу свадьбу и даже не нашу квартирку. Первым в памяти почему-то всплывает тот игрушечный петух, что сшила твоя сестра и подарила нам на новоселье. Да-да, помнишь его? Тот самый, который сшит из плохой ткани, узор которой делали дальтоники для эпилептиков. Наверно ты уже выкинула его, ты его никогда не любила и все время невзначай пыталась облить кофе и еще как-то испортить, лишь был повод выбросить…
Знаешь, если я выберусь отсюда, то обязательно перенесу следующий контракт. И приеду к тебе в гости. Проведать этого петуха, вдруг ты его еще не выбросила. Мне очень хочется сказать тебе все при личной встрече, но видимо придется сказать все сейчас, пока я еще хотя бы могу ясно мыслить…»
Мы познакомились с Ритой очень давно еще, будучи подростками. Дело было в больнице. Мне было наверно лет тринадцать, ей чуть меньше. Она как раз тогда неудачно упала со снаряда на своей гимнастике и серьезно сломала ногу. Я же тоже занимался спортом – удирал от охранника космодрома, который увидел, как мы перелезли через забор в районе его одноэтажной подсобки, чтобы лучше рассмотреть пуск ракеты.
Кстати, как ни странно именно возле помещения охраны забор космодрома превращался из двухуровневой запретной зоны, закрытой со всех сторон в площадку отделенную от окружающего ландшафта хорошим забором, а от самого космодрома решеткой под током. То есть, преодолев внешний забор и спрятавшись, мы могли лицезреть почти весь космодром, но минус в том, что мы били прямо под носом у охранников. Разумеется, пролезть на сам космодром мы не могли, но попав на сам пятачок, мы видели пуск во всей красе с самых первых секунд. Охранники все время гоняли нас с этого пятачка, ибо режимный объект.
Сейчас я думаю, что если бы мы просто подошли к ним и попросили посмотреть пуск, то они просто провели нас в подсобку и мы смотрели бы пуск в окна, не нарушая никаких законных границ. Но ведь в этом нет самого интересного – экстрима.
И «трагедия» случилась в момент нашего бегства от заметившей нас охраны. Тогда я решил, что лезть через забор, это для слабаков и надумал форсировать его с крыши этой самой подсобки. То есть мы услышали окрик охранника и все рванули к забору, а я в свою очередь к пожарной лестнице на крышу. План был в принципе выполнимый, а вот сам полет немного не задался.
Сказать, что я не долетел, это очень мягко. Я всей своей тушей, со всей своей скорости полета влетел в бетонное ограждение. Как итог: повредил ключицу, сломал пару пальцев и так далее по мелочи.
Мы с Ритой поначалу не особо общались, все-таки она девочка, а я мальчик. Для того возраста такая дружба – табу. Да и лежали мы, разумеется, в разных палатах. Плюс природная неловкость этого нежного возраста в вопросах общения с противоположенным полом. И даже больше, мы с ней не особо учувствовали в первых робких попытках мальчиков и девочек пофлиртовать друг с другом. Рита просто из-за того что была обездвижена, а я потому что представлял собой кровоточащую мумию, и меня побаивались даже медсестры, не то что девочки.
Однако нам обоим предстояло лежать в больнице очень долго. Рита лежала на растяжках и не могла двигаться. А я набрал по совокупности эпизодов такое количество травм, что мне назначили лечебную физкультуру и физиопроцедуры на целый месяц.
Время шло, соседи по палатам менялись, и только Рита, лежащая в соседней палате, была неизменной. Под этим предлогом и подружились. А потом я как-то внезапно влюбился в нее, той самой нежной юношеской влюбленностью. Абсолютной и беспощадной. Ради нее я даже попытался десантироваться из больницы, чтобы купить цветов.
Больницу я покинул благополучно и даже купил заветный букетик Рите, состоящий из еле живых розочек. Но на обратном пути я внезапно осознал, что подоконник третьего этажа оказался несколько более скользким, чем я рассчитывал. Я выполнил сальто назад, и получил награду в виде дополнительного месяца лечения в больнице.
Потом между нами все как-то выровнялось. Юношеская влюбленность, как ей свойственно быстро сошла на нет, так же быстро, как и разгорелась. Думаю, она покинула меня в полете где-то в паре метров от земли. Скажу больше, через неделю я начал осознавать, что уж очень Элли из соседней палаты стала вдруг внезапно хороша. Но не в этом суть, главное, что с Ритой мы стали хорошими друзьями. И были ими где-то лет до восемнадцати, когда разъехались по разным институтам. Мы все это время взрослели как бы вместе и как бы порознь, у нас были свои друзья, свои влюбленности. Свои успехи и неудачи. Я совершенно спокойно рассказывал ей о разных Элли, Валях, Данах, она же неустанно жаловалась мне на всяких Петров и Олафов.
Дружба была очень крепкой, но не то чтобы очень близкой. Но почему-то когда я уехал в институт космических исследований, а она отправилась на север обучаться в институт метеорологии, я понял, что мне ее очень не хватает. Как позже выясниться, это было взаимно.
История нашего сближения весьма романтична, но я здесь все-таки умираю, так что оставим ее для другого раза. Вдруг Рита решит написать мемуары, ей это понадобится. Я же не очень люблю вдаваться во все эти ласковые и возвышенные моменты, они всегда вызывают у меня
