Рутинная работа - Виктор Новоселов
Скафандр поврежден в области коленной пластины, забрало шлема сильно поцарапано, но не повреждено. Разгерметизации нет, генератор кислорода, и очиститель жидкости работают в штатном режиме.
Применен стандартный медпакет. Использованы: один шприц обезболивающего и один питательного раствора. Связи с поверхностью нет. Тревожный режим активирован. Жду помощи, пока другой информации нет».
Я и сам удивился, что все пережитое мной, вот так просто умещалось в минутной записи. Тем временем обезболивающее достигло цели, и я почувствовал себя одновременно значительно лучше и вместе с тем очень усталым. Что ж мне спешить некуда, можно и подремать немного.
Разумеется, я не мог спокойно уснуть в таких условиях. Какое-то время я был в приграничном состоянии между сном и явью. Меня то донимала боль, то я засыпал, и мне начинало казаться, что левая нога затекла, и тогда я пытался потянуться. Естественно от этого я сразу посыпался, но быстро вновь впадал в беспамятство и так по кругу.
Окончательно я очнулся через четыре часа. И очнулся я из-за того что боль начала возвращаться. Все сильнее болела нога, и теперь уснуть с этим я уже не мог. Если первые часы после укола было просто неприятное чувство давления в ноге, то теперь конечность начинала именно болеть. Более того я все чаще обращал внимание на то что дышать становиться все труднее, видимо давала о себе знать травма груди.
Я сообщил все это дневнику, заодно как бы невзначай где-то двадцать минут раздавал приветы своей семье, в одностороннем порядке общался с родными и близкими, говорил теплые слова о ребятах, что наверняка сейчас спускаются сюда с надеждами на мое спасение. Я не хотел именно прощаться, но и умереть ничего не сказав родным, я считал недопустимым.
Так, кажется всем сказал, что у меня «все хорошо», я не попрощался только с одним человеком, но я подожду момента, когда костлявая совсем уж крепко приобнимет меня, тогда и выдам душещипательный монолог.
А нога тем временем снова наливалась болью, и терпеть ее становилось все труднее. Стараясь отвлечься, я сделал третью аудиозапись. В ней я поделился своими естественными наблюдениями о внутренней структуре Япета. До чего же я был хорош! Целый час я по порядку и в деталях рассказывал о том, как и где, упал, что по пути пролетело мимо меня, пока я падал, и что собственно окружает меня теперь. Этот материал, скорее всего, будет ценен именно для агентства. Им я тоже отдам должное, карьера то не задалась, но работа была интересная. Может быть, эта запись спасет программу Япета, ну или наоборот погубит. Наверно моим именем даже назовут школу в городе, где я родился. О нет, я прямо представил, как два парня будут стоять на линейке, приуроченной к началу нового учебного года, и у них состоится следующий диалог:
– Слушай, Жан. А кто вообще такой этот Кириллов?
– Да пес его знает, по-моему, он на Япете погиб.
– Япет? Это же там где ничего не нашли?
– Абсолютно ничего, пустой кусок льда.
– Вот неудачник!
И я прямо так и сказал диктофону: «Пожалуйста, не называете моим именем школу, если вдруг соберетесь. Если уж так хотите увековечить мое имя, то тогда уж хотя библиотеку переименуйте».
И я тут же представил такой же диалог, только в исполнении двух бабушек пришедших полистать только им еще нужные старые бумажные книги. Тоже неприятно, но больше ничего добавлять я не стал.
После я прослушал собственную запись, просто чтобы убить время и не оставаться в тишине. Пока я диктовал, мне казалось, что я рассказывал все как на духу. Но при прослушивании выяснилось, что я все время стонал, кряхтел и кашлял, да и голос будто был не мой, какой-то слабый старик еле пробивался сквозь статику, со своей скучной лекцией. Ужас, никто и не поверит что я погиб тут молодым, все скажут, что я умер стариком.
Где-то на середине записи я понял, что и собственный голос уже не отвлекает меня от боли в ноге. Это уже нельзя терпеть, обезболивающего должно хватать на двенадцать часов, а прошло всего пять с половиной. Жаль, но терпеть я уже не в силах. Поколебавшись еще минут десять, стараясь терпеть боль как можно дольше, я сделал себе инъекцию.
Минус еще один шприц. Еще один препарат использован, и я выкинул ненужное приспособление для инъекций подальше, и он, отскочив от стены, упал в ледовую крошку, я бы очень хотел услышать звук этого падения, сам не знаю почему, но вместо этого – тишина.
Я больше вообще ничего не услышу, кроме своего хрипящего дыхания. Больше не услышу, как капли дождя стучат о козырек веранды у нашего дома, больше никогда не услышу, как вдалеке стартует ракета, оставляя за собой белую полосу на фоне закатного неба. Да и само небо я больше не увижу. Я бы обрадовался, даже если бы увидел темное и неприветливое небо Япета, что уж говорить, о родном земном небе.
Я понял что плачу. Мне вдруг стало даже не страшно, мне стало невыносимо грустно. Я столько всего не сделал. Столько вещей осталось непонятыми мной. Столько простых радостей я не испытал. А теперь я обречен, мне предстоит умереть здесь, где возможно мое тело и останется. Будь проклят этот космос! Будь проклят Япет!
Обезболивающее закончиться, и теперь можно наверняка утверждать, что намного быстрее, чем я предполагал. Вместо положенной недели у меня максимум дня четыре. И то, это пока у меня есть силы терпеть боль, думаю скоро я стану делать инъекции все чаще. И самое печальное, что не только я ошибся в расчетах. Ребята наверху думают, о том, что у меня есть еще куча времени. И не знают, что этого времени у меня уже нет. Для себя в эту секунду я решил, что когда сделаю последний укол, сниму шлем, чтобы не мучиться. Главное чтобы хватило духа. А пока надо сделать то, чего я так и не сделал. Пускай она это услышит хотя бы теперь, поздно, но услышит.
«Кириллов. Личная запись, предназначена только для Риты Кирилловой. Остальные материалы я допускаю к свободной публикации в любых источниках. Эту же запись сохранить приватной. Такова моя воля».
Я немного замялся, после чего хорошенько откашлялся, снова запачкав забрало шлема. И поглубже вдохнув начал:
«Привет, Рит. Это Алекс. Если ты вдруг не в курсе, я сейчас на Япете. Но думаю, мои
