Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

Мужчина загоготал, шагнул вперед и быстрым точным взмахом разрезал острием клинка платье на женщине, обнажив добрую часть ее живота и груди. Несмотря на густой шафрановый налет, покрывавший волосы и одежду мужчины, левантинец узнал Пузореза. У Паньли не примечал молодого сбарайца среди людей своей группы, и потому удивился его появлению в этом доме, в этой деревне. В выпученных глазах Пузореза плясали огоньки безумия, кончик языка метался, облизывая губы, а выпятившаяся шишка на штанах не оставляла места сомнениям в его намерениях. Вжимаясь в заднюю стену, женщина сделала шаг в сторону. Движение всколыхнуло ее волосы, и открылось лицо необычайной красоты и утонченности. Глаза женщины остановились на У Паньли, застывшем в дверном проеме и парализованном болью в ноге. Они были совершенно белыми, без радужек, но их взор не походил на тусклый взгляд слепой. Наполненные невыразимым ужасом, они обратились к нему с безмолвной мольбой.

В сознании У Паньли разом рухнула завеса, и перед ним встала вся чудовищность его бытия. Эти двадцать лет, проведенные на службе у торговца человеческим телом, от которой его воротило, предстали как предательство юности, как отречение от истоков собственной природы. Если безжалостная речь Жанкла Нануфы его вывела из оцепенения, то эти чистейшие белые глаза вернули его на путь души, обратили к его корням.

Пузореза насторожило выражение на лице его жертвы, он выхватил свой короткоствольный волнобой и резко развернулся. Его напряженное лицо расслабилось, когда он узнал Баньши:

— Боже! Ты меня до чертиков напугал!

Он указал на женщину движением подбородка.

— Я тут занят! Хорош улов, правда?

— Оставь ее, — сказал У Паньли, почти не размыкая губ. — Твое место с остальными.

— Я наводчик, а не прикрытие! — отвечал Пузорез. — Хочешь ее сам? Извини, Баньши, она моя. Какой ты ни на есть протеже Жанкла, только ты в очереди за мной и трахнешь ее труп!

— Оставь ее, — спокойно повторил У Паньли.

Черные глаза сбарайца налились ненавистью. Он вскинул волнобой в лицо своему визави.

— Ты мне никогда не нравился, Баньши…

Он не успел нажать на курок. Невероятной силы крик У Паньли ударил его в солнечное сплетение. Пузорез внезапно почувствовал, что силы его покинули, а ноги подкашиваются. Словно опавший лист он опустился на тюфяк.

У Паньли — оставленный силой Кхи, охваченный судорогами, мучимый сверлящей болью, — в свой черед вот-вот готов был свалиться, но услышал внезапный шум и не позволил себе потерять сознания. В комнату ворвались дюжина абраззов в коротких набедренных повязках, окружили его и принялись молотить прикладами по спине.

— Его не трогайте! — громко вмешалась молодая женщина.

Они посмотрели на нее с удивлением, перестали лупить У Паньли и отошли от него.

— Но, има, ведь он — вор детей, бешеный волк Жанкла Нануфы! — заявил один из них.

— Мои глаза разглядели в нем иное.

— Он тебя… он тебе…?

Она подошла к ним и показала на труп Пузореза. Бледная полоска света, падающего из застекленного слухового окна, сквозь длинные разрезы в платье коснулась ее светлой кожи.

— Этот человек не позволил своему сообщнику похитить мою девственность, за что вы должны быть ему благодарны…

Ее белые глаза снова остановились на У Паньли, который рядом с ней почувствовал себя нагим и несчастным. Он весь дрожал от озноба и понимал (пусть и не желая в этом сознаться), что дело было не только в ране.

— Мои глаза усмотрели в этом человеке одного из двенадцати столпов храма… — продолжила она, подчеркнуто разделяя слова.

Абраззы недоверчиво посмотрели на нее.

— Он не из наших, има! — возразил кто-то. — Он не может быть одним из двенадцати! Он явился к нам в деревню забрать наших детей…

— Меня признали как Има, как хранительницу видений. Вы смеете сомневаться в моем слове?

Они склонили головы как пристыженные дети. Ей не потребовалось повышать голоса или жестикулировать, чтобы подтвердить свою власть. От нее исходила почти сверхъестественная сила, тончайшая энергия, наподобие Кхи.

У Паньли не понимал, что она имела в виду под «двенадцатью столпами храма». Возможно, это как-то связано с двенадцатью главными уратами рыцарства? Быть может и нет… Он ничего уже не понимал, в нем осталось лишь чувство бесконечного одиночества и печали.

— Что со схваткой? — осведомилась има.

— Людей из двух фургонов обезвредили, и мы освободили пленных детей. Хвала серной буре!

— Еще вчера вы бури проклинали. Хвала богам, не слушающим молитв своих детей!

— Что нам делать с ним?

— Останется со мной. Он входит в двенадцать, которые есть будущее человечества… наше будущее. Идите, позовите пару старейшин — залечить его ранения, и…

Ее прервал глухой стук. У Паньли пал на колени, распростерся ниц на земле, содрогаясь от спазмов в горле, и наконец дал волю слезам впервые за двадцать лет.

Глава 5

Теперь я хотел бы поговорить о Тау Фраиме, гипотетическом сыне махди Шари из Гимлаев. Я был бы очень благодарен сторонникам Девяти Евангелий Эфрена, которых более чем хватает, как я знаю, среди присутствующих, если они позволят мне довести до конца мои рассуждения; они на основе научных аргументов продемонстрируют, что большинство чудес, приписываемых Тау Фраиму, никак не соотносятся с реальностью, а являются лишь выражением экзальтированного коллективного бессознательного фраимистов. Прошу вас, не возражайте. Позже у вас будет достаточно времени, чтобы оспорить мою версию фактов… Как первый пример я возьму первое чудо (какое совпадение, не правда ли!), приписываемое Тау Фраиму: Девять Евангелий утверждают, цитирую, что он «пробрался в посыльную аквасферу в возрасте пяти лет, оставался в трюме семь дней и семь ночей без еды и питья, а затем тайно высадился на набережной порта Коралион…» Далее он посетил еженедельную службу, дал отпор скаитам-стирателям и стер стирание, говорят нам Евангелия, чем явил чудо и вызвал настоящий бунт. Затем он тихо вернулся на остров, где его ждала мать и, опять же цитирую, «изгнанники»… Первый спорный момент: именно изгнанники. Бывших товарищей Оники давно сменил отряд скаитов Гипонероса и наемников-притивов. Второй спорный момент: согласно Евангелию, этот эпизод произошел на 20-м году империи Ангов. Но в то время Тау Фраиму было три года, а не пять… В-третьих, Тау Фраим и его мать находились под пристальным постоянным наблюдением скаитов и потому не смогли бы покинуть кораллы без того, чтобы последние не были немедленно поставлены в известность… Если фраимисты не прекратят так бурно волноваться, я буду вынужден очистить помещение…

Вполне возможно, и даже вероятно, что Оники была убита наемниками Притива после истребления гигантских змей и массовых обрушений щита, и что Тау Фраим укрылся в центральных мирах. У меня есть свидетельства того, что он побывал на планетах Маркинат и Иссигор. А теперь поговорим о втором чуде, называемом двенадцатью милостями…

— Ты нарушил мои распоряжения, Жек Ат-Скин, и навлек страшную опасность на наши с тобой головы! На четырех крио на Сиракузе! На все человечество!

Темные глаза Шари метали огонь, а голос, до странного спокойный, резал словно саблей.

Как и путешествие с Матери-Земли на Ут-Ген, обратный перенос Жека обошелся без промежуточных остановок, прямо из системы Гареса в Солнечную систему. Закрывшийся в спальне староанжорского дома Жек сидел посреди развороченной постели, отбивался от приступов паники и выстраивал внутреннюю тишину. Шаги и голоса гонящихся за ним наемников-притивов заглохли, разверзлась пасть голубого света, поток небывалой мощи подхватил его и метнул сквозь пространство и время. Очнулся мальчик на берегу ручья. Сильная усталость пригвоздила его к сырой траве, и прошли часы, прежде чем он сумел подняться.