Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

Оба фургона встретил град огня, но пули оказались неэффективными против бронированных окон и корпусов из сплава, рассчитанного на взрывы и световые волны. Тем не менее, они попали в ловца, который отпустился от решетчатого заднего борта и опрокинулся назад. У Паньли видел, как он упал на грунт, прокатился несколько метров, поднялся и вытащил свой короткоствольный волнобой. Бойцы прикрытия немедленно выпустили шквал световых волн, чтобы не дать абраззам окружить или выцелить их попавшего в беду товарища. У Паньли часто ударил по крыше кабины четыре раза. Фургон резко замедлил ход, а затем со стоном дал задний ход еще до полной остановки. Фургу другого экипажа, удивленному внезапным маневром, потребовалось несколько секунд, чтобы понять ситуацию. Пока он среагировал, пока предупредил водителя, и вот два фургона оказались разделены более чем тремя сотнями метров.

У Паньли, обеспокоенный внезапным потемнением, поднял глаза. Небо снова подернулось шафрановой вуалью, что не предвещало ничего хорошего. Поднялся сильный ветер, он гнал в их сторону бурю серных газов. Вероятно, это и был тот противник, которого он почувствовал несколькими минутами ранее, и выглядел он куда грознее, чем жители деревни. У Паньли подался с платформы в сторону и вперед, открыл пассажирскую дверь и плавно проскользнул в кабину.

Водитель на миг отвел взгляд от бокового зеркала.

— Что там такое, фург?

— Серный шторм. Останови фургон, мы должны надеть маски.

— Мы не будем подбирать Шеелома?

— Сначала маски, иначе рискуем сгинуть все.

Водитель кивнул и нажал на педаль тормоза. Не успел фургон остановиться, как улицу накрыл густой и удушливый желтый туман, и видимость упала почти до нуля. Частицы серы просачивались через щели кабины, оседали на одежде, попадали в глаза, в горло, в ноздри. У Паньли быстро приладил ремешки своей маски и перевязь с кислородным баллоном; его руки и ноги, шея, грудь покрылись мириадами ожогов. Он не совершил ошибки, став чесаться, ибо неприятный зуд, вызванный сернистыми газами, если расцарапывать кожу ногтями, становился невыносимым. Затем он сунул мягкий штуцер маски в рот и разблокировал систему подачи из баллона. На языке немедленно появилась прохлада, У Паньли ощутил резкий приток кислорода. Он старался дышать неторопливо, чтобы не погрузиться в губительную эйфорию — тем более опасную, что обстоятельства, теперь уже неблагоприятные, требовали ума ясного и решительного. В его обязанности в роли фурга входило обеспечить безопасность людей из своей команды. Газы не причинят никакого вреда легким захваченных мальчишек, защищенных своими «чахотками», но могут оказаться фатальными для людей из организации — в основном пришельцев из внешних миров.

У Паньли открыл дверь и скатился по ступенькам, видя перед собой не дальше вытянутой руки. Фургон и дома стали всего лишь нечеткими очертаниями, призрачными, застывшими тенями. Он протер визор маски тыльной стороной рукава. Двигатель внезапно заглох; вероятно, от высокого содержания серы сработал автоматический выключатель, и на деревню обрушилась тишина, прерываемая свистом ветра и отдаленным гулом второй машины.

Впереди У Паньли захлопали выстрелы. В толще желтой дымки прорезывались силуэты, но он не мог различить ни черт, ни одежды. Немного посомневавшись, он представил знакомое течение, несущее его к озеру Кхи. Он редко прибегал к техникам абсуратов, потому что каждый раз его одолевало тягостное чувство, что он использует священное учение далеких тысячелетий в недостойных целях, да и одной его репутации обычно хватало, чтобы отпугнуть горячие головы; но он не позаботился прихватить волнобой, а абраззы могли появиться перед ним в любой момент. У Паньли поустойчивее расставил ноги, чтобы сопротивляться натиску все усиливающегося ветра. Частицы серы порхали вокруг него, смешивались с потом, проскальзывали в рукава, в прорези куртки, за ремень штанов, воспаляли кожу, уже раздраженную жесткими сапогами, ремешками маски и перевязью с баллоном.

Он вспомнил былые уроки на отмелях океана Альбарских Фей. Инструкторы водили туда новичков во время штормов равноденствия, чтобы научить их выстраивать внутренний покой среди бушующих стихий. Молодому У Паньли не раз случалось терять полностью чувство времени и, выныривая из озера Кхи, обнаруживать, что инструктор и одноклассники ушли в укрытие, оставив его на избитых ветрами и брызгами камнях. Промокший до мозга костей, но охваченный чувством безграничной завершенности, он присоединялся к ним в классе, не без легкого чувства превосходства — вполне законного после успешного испытания.

В самом сердце серной бури на него нахлынули те же ощущения, что на берегу океана Альбарских Фей: то же наслаждение, та же острая потребность отрешиться от истязающей его стихии, чтобы слиться с бесконечной безмятежностью, с изначальной энергией. Иногда он спрашивал себя: а не ополчилась ли против него иерархия монастыря за легкость, с которой он нащупывал и удерживал Кхи, не определилась ли его ссылка на Брадебент презренным чувством зависти к нему.

В метре перед ним из мглы возникла коричневая фигура — совершенно обнаженный абразз, с выкатившимися глазами, с искаженным ненавистью лицом. Он направил сдвоенный ствол своей винтовки в грудь У Паньли, который раскрыл рот и вложил в крик все свои ментальные силы. Ноги переломившегося от удара абразза подогнулись, и он рухнул всей массой на спину; от шока он спустил крючок своей винтовки. Гром выстрела ударил в барабанные перепонки У Паньли, которого словно дернули за правую ногу невидимые челюсти. Пройдя сквозь сапог, свинец застрял в его голени и малой берцовой кости. У Паньли окатило ледяным холодом с головы до пят, и он стиснул зубы, чтобы не издать стона. Он инстинктивно перенес вес тела на здоровую ногу и попытался сохранить контакт с Кхи. Потом быстро огляделся и увидел тени, лезущие через заборы и штурмующие фургон. Боль парализовала всю его правую сторону, а ступню залило кровью. Где-то слева от него раздавались выстрелы, сквозь желтый туман пробивались искрящиеся лучи. Он различал беспорядочные звуки рукопашной схватки, шумное дыхание бойцов, лязганье клинков.

Требовалось найти укромное место, чтобы перевязать рану и остановить кровь. Люди У Паньли были в состоянии за себя постоять, да и в любом случае он бы им не помог. Он захромал от фургона к невысоким домам. Мимо него, не обратив внимания, промчались две фигуры. У Паньли чуть не ударился о столб навеса, на котором, словно парус, раздувало ветром ткань и плетеную крышу. При каждом движении ногу дергало. В сапоги просочилась сера, и раны ожгло кислотой.

Приоткрытая деревянная дверь негромко билась о дверной косяк. Он как можно бесшумнее прокрался внутрь дома, отодвинув занавеску, отделявшую прихожую от главной комнаты, и услышал сардонический смешок, а за ним — приглушенный крик ужаса. У Паньли снял маску, потому что запотевший визор ничего не позволял разглядеть. В воздухе повис тяжелый запах крови, перебивавший серу, но дышать было можно. Когда глаза освоились с полумраком, он увидел сначала валяющиеся на грязном полу маску и кислородный баллон, а потом труп старухи, платье которой, задравшееся до талии, выставляло напоказ зияющую рану внизу живота. Он услышал громкие голоса в другой комнате. У Паньли снова спустился к озеру Кхи, в точку, где сходились энергии, затем, все еще хромая, пошел к одному из двух проемов в дальней стенке.

В комнате с той стороны, где только и было, что тюфяк да простецкий комод, он обнаружил вооруженного ножом мужчину, который угрожал молодой женщине в разорванном платье, с лицом, скрытым за плотным пологом черных волос.

— Я дам тебе попробовать моих ножичков, милашка! — приговаривал мужчина, непристойно виляя бедрами. — Я тебе пару разиков открою животик, и ты посмотришь, как сладко целуют мои клиночки!

Подобные повадки, нотки в голосе, жесты были хорошо знакомы У Паньли, который сперва никак не отреагировал на это зрелище — зрелище, не раз ему встречавшееся, и которое до сих пор не рождало в нем ничего, кроме смутного неодобрения с примесью брезгливости. Хотя сам он никогда не принимал участия в изнасилованиях и грабежах, но не мешал своим людям выпускать пар во время рейдов: «Время от времени, — говорил Жанкл Нануфа, — дикие животные должны питаться свежим мясом».