Владимир Васильев - Смерть или Слава
– А полковник ваш где? – поинтересовался Зислис, прищурив глаз. – Тоже в засаде?
Веригин, оставаясь бледным, все же сохранил способность улыбаться. Зислис же казался спокойным, как сфинкс. Словно и не висел над городом вестник несчастий добрых пяти миль в диаметре.
– Полковник пытался удрать на лайнере, – раздраженно сказал Фломастер. – Не знаю, где он сейчас. Наверное, в городе. – Лейтенант вдруг ощерился и стал похож на дворового пса, что завидел вора. – Я его, суку, пристрелю, если увижу!
Он грохнул кулаком по столу.
– Ладно, топайте.
– Между прочим, – сообщил Зислис, глядя на часы, – минут через пять начнут садиться чужаки на десантных ботах.
Фломастер вскинул голову и взглянул в лицо Зислису. На вытянутом лейтенантском лице отчетливо просматривалась каждая веснушка.
– А ты откуда знаешь, черт тебя побери?
– Видел. На станции. Мы и направились сюда, когда поняли, что сейчас с неба посыплются зелененькие.
Лейтенант немедленно схватился за коммуникатор.
– Внимание! Сигнал «Филин»! Повторяю всем постам: сигнал «Филин»!
Он оторвался от стержня и рявкнул на Яковца:
– Давай в оружейку, живо!
Именно в этот момент над космодромом послышался гул – еще далекий и негромкий. Но он крепчал и набирал мощь с каждой секундой. Зислис, Веригин и двое рядовых едва поспевали за высоким и с виду нескладным Валерой Яковцом – тот пересекал вестибюль со стремительностью охотящегося гепарда. Глухо бухали по плитке грубые солдатские ботинки. Яковец на бегу гремел ключами.
Оружейка помещалась напротив входа, перед лестницей на второй этаж. Яковец умудрился попасть ключом в замочную скважину чуть ли не в прыжке. Противно и настырно взвыла сирена.
«Боже, ну и порядочки у них, – подумал Зислис. – Замки какие-то древние. Сирена… От кого берегутся? В Новосаратове бласт на каждом углу купить можно. Правда, не такой мощный…»
Яковец, не обращая внимания на сирену, рванул на себя дверцу оружейного шкафа. Бласты стояли вертикально, пять штук, новенькие, одинаковые, матово поблескивающие мышастым цветом. Зислис невольно залюбовался. Еще пять гнезд пустовали. Рядовые похватали оружие; Яковец коротко взлаял:
– В четвертый! Живо! – и они умчались.
Теперь сержант совал тяжелые плазменные излучатели «ополченцам». Веригин схватил бласт с решимостью обреченного, и сразу поднырнул под ремень. Зислис сначала проверил стоит ли бласт на предохранителе.
Он стоял.
– Пошли! – схватив пушку и себе, Яковец выскочил из оружейки и смачно хлопнул дверцей. Сразу же затихла пронзительная сирена; Зислис даже вздохнул спокойнее. Звук неприятно сверлил мозг, отдавался под черепом – не иначе сирена излучала и в пси-диапазоне тоже, чтоб башка резонировала. На редкость противное ощущение.
На смену завываниям стража патрульной оружейки пришел густой басовитый гул, словно над космодромом носились миллионы шмелей. Зислис, Веригин и сержант вырвались наружу, и первое, что бросилось им в глаза – корабли. Десятки небольших плоских кораблей, летающих пятиугольников. У каждого под брюхом вырисовывались темные пятна правильных очертаний – не то люки, не то порты бортовых орудий. Корабли звеньями по четыре стремительно маневрировали над необъятным полем космодрома. Кажется, некоторые из них заруливали на посадку. Чуть выше несколько четверок вывернули к Манифесту, на летное поле маньяков-парашютистов. Еще несколько – тянули в сторону города. А над всем этим мельтешением незыблемо и неподвижно воздвигся гигантский инопланетный крейсер. Зислису показалось, что рисунок огоньков под его днищем немного изменился.
На глазах у остолбеневших волжан один из инопланетных штурмовиков в полете разнес главную антенну станции наблюдения – ажурная чаша-паутинка окуталась облачком белесого дыма, и вдруг вспыхнула, плюнула искрами, как бенгальская свеча. А в следующее мгновение на месте плосковерхой башенки – диспетчерской космодрома – возникла чернильно-черная клякса, взвыл потревоженный воздух, и диспетчерская, лишенная навершия, сложилась, как карточный домик, схлопнулась и рухнула за какие-то секунды. Штурмовик с ревом прошел над головами. Казалось, это торжествующе голосит вырвавшийся на свободу бешеный зверь. Зверь, наделенный страшной разрушительной силой.
Откуда-то слева по другому кораблю чужих шарахнули из стационарного пульсатора. С тем же успехом можно было швырнуть во врага камнем: красно-синяя вспышка озарила серо-стальной корпус, и только. Не осталось ни малейшего следа, а корабль как летел, так и продолжал лететь. Словно и не было никакого выстрела.
Яковец, пригнувшись, нырнул в кусты перед проволочным заграждением и что-то сдавленно зашипел оттуда, как енот из норы. Зислис опомнился, и дернул Веригина за рукав. В кустах еще оставалось довольно места – при желании сюда можно было без труда запихнуть весь космодромный взвод, включая дезертиров-солдат и дезертира-полковника.
Из укрытия они наблюдали, как штурмовики на минутку зависают над самым краем космодромного поля, под брюхом у них, мерцая, сгущается синеватый световой столб, там смутно мелькают какие-то тени, а когда столб исчезает и корабль рывком уходит вверх, на траве остается с десяток полупрозрачных фигур.
Четыре корабля по очереди высадили чужих-десантников, и убрались утюжить ангары на западной кромке космодрома.
Сорок. Сорок чужаков, вооруженных неизвестно чем – против горстки волжан.
Зислис невольно содрогнулся. Еще недавно ему казалось – что стоит взять бласт и стрелять в пришельцев? Все равно ведь вскоре умирать. А сейчас руки стали будто ватными, во рту пересохло, и стрелять совсем не хочется. Хочется, наоборот, заползти поглубже в кусты и прикрыть чем-нибудь голову от греха подальше. И сделаться маленьким-маленьким… Как цикада. Или еще меньше.
Яковец вдруг тихо выругался, залег поудобнее, просунул ствол бласта между проволок и прищурил один глаз.
– Ну, – прошипел он. – Идите сюда, суки. Идите, сволочи. Космодром наш жечь?
Зислис встрепенулся, пересилил себя и тоже приложился к бласту. Краем глаза он видел, что еще сильнее побледневший Веригин уже прицелился и плавно тянет на себя спуск.
Зислис поймал в перекрестие неясную фигуру, сжимающую незнакомое оружие, и выстрелил. Бласт ощутимо толкнулся в плечо, и Зислис с удивлением и радостью увидел, что чужака, в которого он целился, отшвырнуло метра на три. Чужак нелепо задрал ноги и опрокинулся в траву. И больше не поднимался.
Это был второй опрокинувшийся чужак. Первого подстрелил, кажется, Яковец.
Самое странное, что чужаки не стреляли в ответ. Но у Зислиса не было времени задуматься над этим. Он просто стрелял.
Стреляли по чужакам и откуда-то справа, из-за сараев перед грибком часового. Наверное, это часовой и стрелял. И слева стреляли, из учебных окопчиков за плацем. И еще дальше – из пульсатора. Чужие рассыпались цепью и залегли в куцей траве.
И по-прежнему не отвечали на пальбу. Зислис не понимал – почему.
15. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга.
– Гляди! – Костя схватил меня за рукав, и прильнул к боковому триплексу.
Я оторвался от плоской степи за ветровым стеклом и поглядел влево. Далеко-далеко на юго-западе в небе чернели четыре точки с хвостами-ниточками. Я тотчас ударил по тормозам, а когда вездеход замер и мы с Костей отлепились от приборной доски, а старатель и пацан – от спинок наших кресел, погасил гравипривод, и машина, вздохнув, словно засыпающий зверь, легла брюхом на грунт.
Истребители целеустремленно ползли прежним курсом. «Заметят или нет?» – подумал я, чувствуя в груди нарождающуюся пустоту. На этот раз и спрятаться негде. Сожгут, и полетят дальше. Что им, галактам?
Но то ли чужие не заметили вездеход, то ли такие мелкие цели их просто не интересовали – уж и не знаю. Вполне возможно, что они охотились только на звездолеты. Но почему тогда не уничтожили лайнер и грузовозы, а просто вернули? А корабль Василевского и мой – сожгли?
До скончания дней гадать можно. Пойми их, чужих…
– Слышь, Фил, – спросил Костя старателя, к слову сказать, оказавшегося американером, – а вы по пути к моей заимке их не видели в небе?
– Видели, – неохотно отозвался тот. – Несколько раз.
По-моему, он до сих пор опасался, что мы его пристрелим и бросим в степи – американеры все почему-то помешаны на христианстве. Сильнее боятся остаться непогребенными, чем умереть. Лично я считал это блажью.
Надо было спешить. Я вновь оживил вездеход и погнал его на северо-запад. В сторону заимки Риггельда, к Ворчливым Ключам. К странной карстовой долине, изрытой причудливыми пещерами, краем, где можно спуститься под озеро и остаться при этом сухим. Когда я попадал туда, почему-то всегда сам себе казался муравьем в гигантском ломте ноздреватого сыра.
Пацан позади меня шмыгнул носом.
