Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский
Мьюком задержался. Так, подумал он. А ведь ты прав, удаляющийся от меня в личный гальюн старина Шкаб. Жёлтое повидло. Вот тут контакт и искранул… Мьюком выудил из нагрудного кармашка куртки ксилитовый орешек. Но тут же спрятал его обратно и включил связь, прижав гарнитуру к виску.
– Оператор, здесь капитан. По «привату» мне доктора Захарова… Жду. А что он, не на связи? Привет, товарищ младой Захаров. Почему без личной связи? Чем занят? Где? Отлично. Вот-ка что, товарищ. Подойди-ка сейчас ко мне в рубку. Да, прямо вот. Ну, доделай там, и ко мне. Принеси мне для вахты… тоников каких-нибудь. Иянге я сейчас скажу. Давай, мальчик, некогда болтать. И «персональчик» свой не забудь с собой. Надо поговорить.
Старина Шкаб – шкипер и исповедник Люка Ошевэ – был на пределе рабочего возраста: ему стукнуло двадцать девять личных. Старше его на титане были только Мьюком да сорокалетний Френч Мучась. Шкаб взял нынче вторую свою непровешенную Дистанцию, в защитном наркауте провёл со-общих сорок средних месяцев, и на профилактику возможных последствий очередного наркаута ему полагалось не меньше двух суток госпитального режима. Однако Шкаб Ошевэ переносил постнаркоз на ногах. Как и остальные. Первая вахта, реябта, Первая вахта.
Первая – вахтой, но сома саботировала: ноги ступали нетвёрдо, магнитясь как-то неприятно-коряво, голова не кружилась, но как-то покачивалась; Шкаб Ошевэ старался передвигаться лётом. Впрочем, все сейчас двигались с грацией сомнамбул, все защищали глаза то очками, то каплями, и – кто тайком, кто не стесняясь совершенно – глотали антидепрессанты и тоники… Дистанция Тринадцать, Императорская Дюжина, являлась рекордной на Трассе. В наркауте (защищающем мозг от спецэффектов изменённой натуры в надримане и, при схождении в риман, от контузии SOC) они провели четыреста дней без передыху, то есть более двух веков личного времени, и Шкаб с большим трудом заставлял себя узнавать товарищей, и товарищи с трудом узнавали его и друг друга. Состояние «тяжёлый спросонок», похоже, ослабевать и не собиралось в ближайшее время. Псевдореальность наркаута событиями бедна, но за двести-то лет их накапливается достаточно, чтобы выход из сна напоминал вход. Легко потеряться; то ли ты проснулся, то ли, наоборот, тебя сморило…
Шкаб сказал капитану правду. Он направлялся к своему номеру-личнику. Ему полагался. Ничто не могло Шкаба остановить. Цели он достиг. 50.02.03.01 МTC, устроившись в личном клозете на личном унитазе наиболее удобно, он позвонил главврачу.
Они ещё не виделись в Новой земле, даже не разговаривали. Впрочем, они и дома были едва знакомы.
– Как прошла третья, так сказать, жизнь? – сразу спросил Иянго. – Рад вас слышать, Люка.
– Третья жизнь прошла, и (…)[10] с ней, – ответил Ошевэ, с усилием принимая предложенный тон. – И вам привет, Женя. Доложите-ка мне по экипажу, дох вы наш.
– А вы у нас капитан, – сказал Иянго полуутвердительно. – И до совета в ноль четыре не дотерпите. И решили, так сказать, неофициально, в порядке обмена мнениями.
– Я и так на толчке сижу, чего там терпеть, – возразил Ошевэ. – Касаемо совета: я приблизительно знаю, что будет, мне нужна информация по-серьёзному.
– Вас интересует кто конкретно?
– Меня интересуют все. Но сначала скажите, как там Яллан Дьяков?
– Кома. Токсическая травма, как мы и определили по факту. В четвёртом наркобоксе – вашем, кстати, Люка, – заелся почему-то ворот купола, насос климатизатора не доработал, до литра Е-11 попало в бокс. Не знаю, что там Дьяков по приборам углядел, но в бокс он вошёл без перчаток, с голой шеей… Наркотик – через кожу, в кровь… ну и, в соответствии с анамнезом… Сообразить он успел, принял релаксант, но, конечно, так сказать, потерялся. Впрочем, кома мелкая, мозг дышит; буду ждать, пока Е-11 выедется, потом реанимирую парня на «карусели». И в компенсатор его. Обновим компенсатор, так сказать. Неделя, другая – встанет, заживёт. Сейчас каждый из нас золотой, тем более врач, но ничего не на. Потерялся младой, слава богу, недалеко.
– Ага, – сказал Шкаб, – тут я вас, Женя, выслушал. Дальше меня интересуют Паяндин и Байно.
– Байно я не обследовал, даже карту не видел. Паяндин нетрудоспособен. SOC смещена, я бы даже сказал, сбита, обратимо, но тем не. Злое шесть. Ничего не поделаешь. Прогноз плохой. Он пострадал сильно.
– А почему Байно не осматривали?
– Во-первых, руки не дошли. Во-вторых, его осматривали. Дьяков. Карты членов «квинты» он заполнить не успел, но замечания, если были, уж как-нибудь да внёс бы. Там ещё помехи были с диагностикой. В-третьих, я вообще не знаю, где он, ваш Байно. В общем, руки не дошли, Люка.
– Байно я отправил на расконсервацию грузовозов… Да, наверное, сейчас до него не добраться.
– Аврал, Шкаб.
– Аврал…
– Как мы вообще, Люка? Беда?
– Да ну что вы, Женя. С Мартой Кигориу беда, судя по всему, а у нас – где беда? Живы, дышим. «Квинта» вон вся целая.
– Да, это удивительный факт. Но я очень обеспокоен, Люка, и хочу…
– Женя, извините, но потерпите до совета.
– А у вас не терпело, Люка.
– Я второй экспедиции, Женя. Мне можно… Итак, на Паяндина я не рассчитываю?
– Никоим образом. Вам позарез нужны пилоты, я понимаю. Остальные шестеро травмированных сердце вам, так сказать, не рвут.
– Не то слово, как мне нужны пилоты. Странно: а вам они, получается, не нужны? Как будто вы умеете не дышать? Остальные травмированные, верно, на сейчасний момент сердце мне не разрывают. ОК, дох, сняли. Что вы можете сказать по мне?
– А. Вы как малосольный огурчик. Хоть за борт, хоть в реактор. Госпитальный режим вам показан.
– Мьюком?
– Вопрос некорректен. Пахнет, как у меня сейчас в медцентре. Очень вонючий вопрос вы мне задали, товарищ Ошевэ. А почему, скажите пожалуйста, вы таким странным голосом задаёте такой, так сказать, вопрос?
– Фу-у. Товарищ главврач! Докладываю: постфинишная дефекация номер один прошла успешно.
– Поздравляю вас. Вот ведь вы умница какая. У вас всё, Ошевэ?
– Господи-боже! – воскликнул Ошевэ. – Я вас как-то обидел, Женя?
– Мне не до хамских штучек, товарищ Ошевэ. Вы узнали, что хотели? Тогда флаг. Дела, знаете ли.
– Флаг, дохтур. Извините, если смутил.
Раздражение от этого разговора унялось, пока Шкаб убрал унитаз, выдвинул умывальник, включил вентилятор и, щедро лья воду, обмылся, целых пять салфеток и два полотенца переведя на мусор. Оделся в номере, побрызгал из пульверизатора пластиком на ладони, подул на них, помахал ими, надел на затылок кислородную маску и
