К. Л. Андерсон - Жестокие ангелы
Она не только отлично училась в академии. Она прилагала все усилия. Снова и снова. До тех пор, пока это не обернулось для нее болезнью и истощением. И не прибавило ей долгов. И всё потому, что пришлось оплачивать и учёбу, и лечение. В конечном счете ей удалось добиться лишь звания врача общего профиля, что само по себе было ничто. Средств от работы, которую ей поручали, едва хватало, чтобы покрыть расходы на пропитание.
— Привет, Эмилия!
Эмилия вскинула голову и обернулась. Молодой человек, подавшись вперёд, стоял в дверном проеме.
— Привет, Пьята, — ответила она без энтузиазма.
— Корпишь над записями?
Эмилия пробормотала что-то утвердительное и снова сосредоточилась на экране в надежде, что Пьята поймёт намёк и оставит её в покое.
Но он не понял. Вошёл в комнату и присел на корточки возле стола, сложив на краю длинные тощие руки. У него было загорелое, заострённой формы лицо, щёки и кисти рук покрывала россыпь ярких веснушек. Выдающиеся кости запястий выглядывали из-под тяжёлых манжет профессионального одеяния. Головной убор, весь в золотистых кристаллах, прикрывал рыжие волосы.
— Слышал, ты возглавляешь группу, которая занимается новыми праведниками.
Эмилия вздохнула и откинулась на стуле.
— Похоже на то. — Она сложила руки на груди и повернула голову в его сторону. — Нужна работа?
— Разыгрываешь меня? — Глаза Пьяты широко распахнулись от удивления. Их радужная оболочка была странного цвета — оттенка потускневшего золота. Эмилия подумала, что она модифицирована, возможно, какое-то домашнее варево, сработавшее не совсем так, как надо. — Ты сорвала джекпот.
— Больше никаких джекпотов в Эразмусе нет, Пьята. Тебе это известно.
Ничто не могло согнать с лица его наглую усмешку.
— Есть. Если твой долг оказывается погашенным.
— Что?
— Ты свободна от долгов, тебе выпадает шанс. Можешь даже уехать.
Эмилия потёрла глаза. «У меня нет времени на пустую болтовню». Она сегодня практически ничего не ела и, хотя была привычна к этому, становилась раздражительной.
— О чём ты говоришь?
— Брам Раджандур.
— Что за Брам Раджандур?
— Брам Раджандур — это тот парень, который доставил на Госпиталь последнего праведника.
«А, теперь все ясно: ты просто насмехаешься надо мной».
— У нас здесь никогда не было ни одного праведника.
— Да ну?
Эмилия с трудом держала себя в руках.
— Послушай, или выражайся яснее, или уходи.
— Брам Раджандур. Поищи его. — Пьята поднялся с корточек и постучал по краю экрана. — Он публично освобождён от всех долгов и сейчас получает реальную зарплату.
Эмилия посмотрела на экран и на свой отчёт.
— Уходи, Пьята.
— Ладно. Ладно. — Он вскинул руки и попятился. — Ухожу.
Эмилия даже не взглянула ему вслед. Она прокрутила вниз файл со своей работой. Гора канцелярщины и регистрационных записей. Можно, пожалуй, и опоздать в кафетерий к часу, когда предоставляются скидки. Она вздохнула и вернулась к своим отчётам, затем взглянула на отрицательный итог и вздохнула снова, обеими руками откидывая назад волосы.
Может, просто пропустить обед? Она подумала об Амеранде, о том, как он посмотрел на неё последний раз, чуть заинтересованно и очень огорчённо. Он никогда не думал о том, отчего она была такой худой. «Просто предполагает, что я недостаточно тренирована физически». Ему никогда не приходило в голову, что она могла пропускать завтраки, обеды и ужины, чтобы сэкономить деньги.
«В конце концов, я работаю на Госпитале. Почему я должна голодать?»
И как будто этого наплыва чувств, связанных с Амерандом, было недостаточно — вдруг объявился Капа.
Она пила чай с Амерандом, когда Капа напомнил о себе. Ей потребовалась тогда вся сила воли, чтобы сразу же не выбежать из комнаты. Потребовались долгие часы, чтобы привести в порядок нервы и заставить себя встретиться с ним. Забавно, что Амеранд застал их вместе.
Конечно, Капа мог это подстроить. Он всегда проделывал подобные штучки.
Капа.
Он сильно раздался вширь, очень сильно. У него располнели руки. Мышцы на шее резко выделялись, а вокруг глаз уже начали появляться морщинки. Вместо одного из зубов он вставил нелепо и вульгарно выглядевший аметист. Он выглядел ужасно.
Он выглядел великолепно.
— Капа. — Она произнесла его имя тихо, втайне надеясь, что её голос утонет в несмолкающем шуме кишащего людьми порта. Но он обернулся, и его глаза просияли.
— Эмилия!
Он шагал навстречу, и, невзирая на тяжёлые и грубые ботинки, шаг его был широким, лёгким, быстрым.
— Я уже стал беспокоиться, получила ли ты моё послание.
Последний раз, когда она видела его, он был тощим юнцом. Тогда, погрузив пальцы в его густые волосы, она неистово поцеловала его. Теперь не могла пошевелиться.
— Что ты здесь делаешь?
Он улыбнулся ещё шире:
— А разве я не обещал?
Ах да, он обещал. «Я вытащу нас отсюда, Эмилия. — Вот его слова. — Скоро».
— Это было десять лет назад!
«Ты исчез на целых семь лет из этих десяти. Уехал и не взял меня с собой».
Но он всего лишь пожал плечами, как будто речь шла о пустяке.
— Всё заняло больше времени, чем я рассчитывал. Но сейчас-то я здесь. — Капа подошёл ближе и взял её за руки. Его прикосновение было тяжёлым, неспешным, ничего похожего с тем, что она помнила. — У меня есть лицензия, и я пилот. А ещё у меня есть вакантная должность доктора. — Он приблизил её руки к лицу, как если бы собирался их поцеловать.
— Я не могу уехать с тобой! — Она вспомнила, как вырвалась, как испытала облегчение и одновременно ужасную боль.
Он уставился на неё:
— Почему же нет?
— У меня контракт с Госпиталем до тех пор, пока не будет погашен мой долг. Я не могу и шагу ступить, пока они сами мне не велят!
«Ты слишком опоздал».
— Один Бог всем располагает, Эмилия.
— И у меня по-прежнему есть семья, — выпалила она. — Моя мать, братья и сестра снова на Дэзл. Если я отлучусь самовольно, что будет с ними?
Он выставил вперёд руки, как делал всегда, когда они начинали спорить.
— А кто говорил о самоволке? Ты что, действительно думаешь, я бы вернулся, если бы не мог увезти тебя отсюда легально, не запятнав твою репутацию?
— Это не называется легально. Легально — когда получаешь разрешение на отъезд из соответствующих инстанций. А это… теневая сторона. То, о чём говоришь ты.
— Прости, я не выполнил все надлежащие формальности, Эмилия. — Он улыбнулся, отчасти обнажив при этом свой нелепый пурпурный зуб. — Но я здесь и, как бы то ни было, спрашиваю тебя. Ты говоришь — да, и тогда всё остальное — только формальности.
— За исключением того, что тебе придётся выкупить меня, Капа.
Он снова пожал плечами:
— Ну так что?
— Тебе придётся выкупить меня и заплатить мой долг. А если ты не сделаешь этого, то груз ляжет на плечи моей матери.
Капа фыркнул и пнул ногой стену. Эмилии было знакомо это движение. И ей было горько. Горько видеть мальчика, которого она когда-то любила, в этом легкомысленном и беспечном мужчине.
— Сейчас ты говоришь прямо как Амеранд.
— Может быть.
— Ты теперь с ним?
Она покачала головой:
— Нет. Теперь я просто одна.
Если бы она была не одна… Амеранд подошёл ближе. Находясь между светом и тенью, она выбрала свет.
«Но почему, чёрт побери, этот свет был таким холодным?»
С тех пор она проживала эту сцену сотни раз. Ей следовало тогда взять Капу за руку. Ей следовало выдать его, назло и из милости. Она могла даже рассказать Амеранду, что говорил Капа до того, как тот пришёл. Но он не спросил, а она настолько привыкла всё от него скрывать, что просто не сумела заставить себя заговорить.
Она выключила экран, потому что оставить его включённым означало только одно — сумма её долга подскочит ещё выше.
Когда-то Капа был единственным, с кем она чувствовала себя в безопасности. Но его слишком, слишком долго не было. И сейчас видеть перед собой пирата, в которого он превратился, оказалось ужасно. Должен был существовать иной выход.
Но в глубине души она сознавала, что законного пути в решении проблемы не найти. Никогда. Ей придётся искать спасение в бегстве, а её наилучший шанс, чтобы совершить бегство, не возвращался уже целый месяц.
— Прости, — прошептала Эмилия, понимая, что хоронит надежды своей матери.
Мама, Ким, Париск, Гери… Может, их теперь даже больше. Каким-то образом маме то не везло, то она проявляла беспечность. Или думала, что её дипломированная дочь может освободить двоих и ещё троих, пока находится при деле.
«Я тоже думала, что смогу».
Но гнев рождался из чувства вины, крушения надежд, разочарования. Ничто не согревало, не давало душе оттаять. Но то, что сделала её мать, — одно, а вот дети… её братья и её сёстры… Они не виноваты. Они не заслужили, чтобы у них отняли всё. Они не заслужили того, чтобы их лишили последнего проблеска надежды.
