Тим Каррэн. Рассказы - Тим Каррэн
Благослови нас всех господь, подумал Джонни.
Позже, в своем маленьком убежище на чердаке заброшенной церкви, что на 33-ей и Пьедмонт, он грел руки у дровяной печки. Мешок уползал. Джонни наблюдал, как он карабкается по стене в угол, где подвешивается к балкам. Похожий больше всего на кокон, чем он собственно и был, мешок не сдвинется с места до следующего года и к тому времени очень проголодается. Затем они вместе выберутся наружу, чтобы помогать нищим и бездомным.
Глядя на огонь, горящий так же ярко, как и пламя ада в его душе, Джонни прошептал:
— Счастливого Рождества, счастливого вам Рождества.
Перевод: Шамиль Галиев
Скрежет из запредельной тьмы
Tim Curran, "Scratching from the Outer Darkness", 2017
После двух недель относительной тишины, в течение которых мир пошёл вразнос, Симона Петриу снова услышала скрежет. Иногда он раздавался за спиной, или исходил от неба, а иногда доносился из теней, особенно из теней в углах. А иногда и изнутри людей. На сей раз он доносился из стен.
* * *
— У вас одна из форм гиперакузии, — объяснял ей доктор Уэллс. — Заметно повышенная слуховая чувствительность. Для незрячих это весьма типично. Когда одно чувство ослабевает — другие обостряются.
— Но дело не только в этом, — с ноткой некоторого отчаяния в голосе сказала Симона. — Я слышу… нечто странное. То, что не должна слышать.
— Что, например?
— Нечто доносящееся из другого места. Звуки… — Симона судорожно сглотнула. — Жужжащие звуки.
Врач сказал ей, что слуховые галлюцинации известны как паракузия. Иногда они являются признаком весьма серьёзного заболевания. Слово «шизофрения» он не употребил, но говорил именно о ней, была уверена Симона.
— Даже если вы слышите то, чего не слышат другие, это вовсе не значит, что там что-то есть, — объяснил врач.
— И не значит, того, что там ничего нет, — сказала Симона. — Рокки тоже это слышит. Это вы можете как-то объяснить?
Конечно же, он, не мог. Доктор Уэллс хороший человек, — подумала она, — но это за гранью его понимания. С самого детства Симона слышала то, чего не могли воспринимать другие. Способность слышать звуки на частоте неуловимой для обычного человеческого слуха была чем-то вроде семейного проклятия Петриу и, как и слепота, передавалась по наследству. Симона была слепой от рождения. Зрение было для неё абстрактным понятием. Она не могла объяснить доктору Уэллсу свой острый слух, он не мог описать ей зрение. Патовая ситуация.
Разумеется, это уже не имело значения.
С тех пор всё зашло гораздо дальше.
* * *
Чувствуя себя очень одинокой и очень уязвимой, Симона прислушивалась: когда же всё начнётся снова, потому что знала, что так и будет. Да, двухнедельная отсрочка была, но теперь скрежет возобновился, и стал ещё яростней и целеустремлённей, чем прежде. Словно кто-то пытается выбраться наружу, — подумала она. — Пытается проникнуть сквозь каменную стену. Скрич-скрич, ширк-ширк. Вот что продолжала слышать Симона. Ночью становилось хуже. Ночью всегда становилось хуже.
Прислушайся.
Да, опять началось.
Скрич-скрич.
Завыл Рокки. О да, он слышал эти звуки и знал, что они не к добру. Что бы за ними ни крылось, оно не сулило ничего хорошего.
— Иди сюда, мальчик, — сказала Симона, но Рокки не захотел.
Она нашла его у стены, сосредоточенного на звуках, доносящихся из угла. Симона гладила пса, пыталась обнять, но тот не давался. Под шерстью он был твёрдой массой переплетённых жил.
— Всё хорошо, мальчик мой, всё будет хорошо, — повторяла Симона, но Рокки понимал, что к чему, да и она тоже.
Скрип и скрежет звучали так, словно рылось животное, будто скреблись когтями в дверь; они походили на звук подкапывания, целеустремлённого подкапывания. Симона невольно вскрикнула. Это было просто невыносимо. Величайшим её страхом было то, что кто бы ни это делал, прорвётся наружу.
Прорвётся откуда?
Этого она не знала. Просто не знала.
Ночь — ещё одно абстрактное понятие для незрячих, была временем, которым Симона наслаждалась больше всего. Шум города стихал и мир можно было услышать по-настоящему. Журчали трубы под потолком. Лёгкий ветерок играл у скатов крыши. Пищали летучие мыши, охотящиеся за жуками вокруг уличных фонарей. На третьем этаже раскачивался в кресле мистер Астано. Дженна и Джош Райаны, молодая пара в конце коридора, занимались любовью, стараясь не шуметь, потому что их кровать была ужасно скрипучей — через вентиляционный канал Симона всегда слышала, как они хихикают в минуты близости.
Но теперь всё изменилось, верно?
Да, всё изменилось. Последние несколько недель ночной бриз был отравлен сладковатым зловонием, подобного которому Симона никогда не чувствовала. Мистер Астано больше не раскачивался в кресле, теперь он рыдал всю ночь. Три ночи напролёт Симона слышала, как в парке пронзительно кричат козодои, и их дьявольский хор становился все громче и громче. Рокки выл и скулил, постоянно обнюхивая плинтусы. А Райаны… они больше не занимались любовью и не хихикали, теперь они шептались тихими и скрытными голосами, читая друг другу какую-то белиберду из книг. Прошлой ночью Симона отчётливо слышала голос Джоша Райана, эхом отдающийся в воздуховоде:
— Есть имена, которые нельзя произносить, и есть те, к кому никогда не следует взывать.
Сегодня ночью скрежет был назойливо громким, и никто не убедил бы Симону, что это галлюцинация. Он исходил снаружи, а не изнутри. Нервы её были напряжены, по коже бегали мурашки, заставляя непроизвольно ёжиться, и Симона включила телевизор. Включила на полную громкость. Голоса на Си-эн-эн поначалу успокаивали, но вскоре начали тревожить. В Центральном парке произошло массовое самоубийство. По свидетельству очевидцев, две тысячи собравшихся при свете звёзд одновременно перерезали себе левые запястья и хлынувшей кровью нарисовали на лбу странный символ: нечто вроде ствола с пятью ветвями. Полиция утверждала, что все они были членами маргинальной религиозной секты, известной как Церковь Звёздной Мудрости. В Шотландии, в Кейтнессе, был арестован культ Хорасоса — группа, собравшаяся в унылых вересковых пустошах, на древней мегалитической площадке известной как Холм разбитых Камней. По всей видимости, они произвели ритуальное жертвоприношение нескольких детей, принеся их в жертву языческому богу, известному как «Господин многих обличий». В Африке было совершено множество злодеяний, и самым ужасающим представлялось то, когда сотни людей в Кении собрались в месте, известном как Гора Чёрного Ветра, и отрезали себе языки, дабы не произносить в религиозном экстазе запретное имя воплощения их святого божества. Ходили слухи, что принесённые в жертву языки затем варили и съедали в каком-то отвратительном ритуале известном как Празднество Мух и берущем
