Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова
Ему казалось, что «сеансы насыщенного секса» в машине, ничуть не затронули девственно-скованной сути её души, а телесные следы она с лёгкостью смыла с себя. Или же некий эмоциональный шок, пережитый во владениях колдуна, сделал её не то чтобы невосприимчивой к любовным радостям, а наложил на них табу? Переведя в тёмную сферу запретного, непозволительно-низкого и отталкивающего. Во всяком случае, так ему теперь казалось, а она, глядя на него как на насильника с большой дороги, уже не желала повторения такой вот, будто бы ей навязанной, ролевой игры в милую сироту — бродяжку, заблудившуюся в дремучем лесу пугающей реальности. Вынужденно лишь и уступившую подавляющему и властному похотливцу, чтобы потом забыть, забыть… А столкнувшись, убежала со смятением в потревоженной душе, ничего не понимая ни в себе, ни в нём.
Он не чуял, что её безмятежность это внешняя обманка для глаз чужаков. И она страдает, видя его нечувствительность к её тайным метаниям, глухоту к не озвученным мыслям. Он пытался оправдаться. Мысленно. За то, что вытворял с ней в машине, потроша как куклу, едва не выворачивая наизнанку, как тот самый абстрактный заскорузлый рудокоп свою, столь же привычную к грубости, широкобёдрую и кряжистую жену, — а такую и любить без удержу, и поле вспахать на ней при случае возможно без всякого для неё урона.
А тут-то… Не считаясь с её усвоенными привычками к изыскам бытовой роскоши, отбрасывая протестные стоны, он срывал саму возможность ответного взлёта её тонкокостного тела со всей его чувствительной фактурой, — безупречными ножками и полудетскими ступнями, тонкими руками и шёлковыми ладошками и, наконец, с грудью, похожей на белоснежное пирожное «бизе», которое хочется проглотить за один укус…
Но уже не было сил себя сдерживать. Она слишком затянула свои игры в убегающую лесную нимфу. На её счастье он не оказался злобным божеством, чтобы превратить её в дерево. И не исключено, что «насыщенный секс» в машине являлся разновидностью мести.
Она же ждала, что он появится в цветниках на холме, — ради его восхищения её универсальным трудолюбием и выращенных! Она сама возилась с рассадой, следила за поливом и регулярной прополкой, не давая бездельничать рою нанятых служительниц Храма Красоты, — искусная во всех аспектах, что и украшают жизнь. Она мечтала, — он придёт к её «Мечте», призрачно мерцающей ночью, отражающей блики света утром. Не просто так, а с заготовкой текстов признания в любви и после необходимого ей исполнения птичьего ритуала, предшествующего плотному уже контакту, поначалу займёт место Антона. А вначале обязательно надо походить по лесопарку, взявшись за ручки, потом почирикать за аристократической полупрозрачной чашечкой напитка…
До напитков ли ему было? До тонкого обсуждения красот природы, как проделывает она с Антоном на террасе у своей «Мечты»? Через девять лет она вновь рядом, дышала так близко, что-то говорила милыми губами, ничуть не изменившись. Будто и не было законов времени для неё. Жажда продолжения того, что было внезапно прервано, никак не могла найти приемлемого оформления… Благоприобретённое на Паралее скверное свойство вседозволенности, вернее, никакого блага в том не было, постоянно активировало в нём какого-то хама, который и пугал её. Игры в акробата с его дарами и волшебника из прошлого поражали несусветной нелепостью, несовместимостью с тем, кем был он теперь. При том, что интуиция на грани прозрения подсказывала, как остро тосковала она по тому маскарадному облику, что напялил он на себя, впервые возникнув на тропе её жизни. И томило ответное сожаление, что нельзя стать таким вот акробатом или волшебником на самом деле. Невозможно укатить по пыльной дороге в фургоне вольного театра в чистое утро, в запредельное счастье…
После той встречи в Творческом Центре, увезя её оттуда, после ссоры в машине он вернулся на тёмную улочку с кособокими строениями, где и поселилась светлоликая нимфея сумрачных социальных болот Паралеи, жена загадочного то ли мага, то ли островного царька, то ли умершего, то ли её изгнавшего. Для прояснений деталей прошлой её жизни время пока что не пришло. Он хмыкнул, но было не смешно, а горько, — вот и у неё появилась своя душевная летопись былого. У девочки, встреченной на пляже и похожей на едва распустившийся надводный цветок… Стоило лишь протянуть руку тогда, и она в его обладании, надёжно укрытая взаимным уже счастьем от житейских бед и неустройств… Кто же вмешался? Старый колдун-пришелец? Гелия, когда и себе не возьму, но и другим не отдам? Планетарный злой Рок, чьего имени он не знал?
Опираясь на опыт прошлых лет, вошёл в её тесное убежище и остолбенел, увидев, где это неземное создание вынужденно пережидала временную непогоду в своей жизни, резко перевернувшейся сверху вниз, в крайнее бытовое убожество. Но сразу же понял, — невозможно тронуть её, чтобы вот так сразу. Невозможно было даже присесть на убогое узкое ложе без риска его расплющить. Сиреневая и голубоватая иризация спутника, как от лунного камня или редкого опала, заливала её, даже не комнату, норку! А отчего-то на улице, за пределами её тесного обиталища игра света пропадала. Свет излучала она, так он решил. Она завораживала, как умела только Гелия. Но она не была посланной кем-то из космической бездны химерой Гелией. Она была настоящей, желанной точно так же, как и девять лет назад. С ней хотелось красоты во всём, хотелось возврата волшебства…
Уйдя, как и пришёл, невидимкой, не услышанным, никем не замеченным, он даже не подозревал о том, кто поднялся туда же, едва он покинул её…
Сомнительные игры
Она стала приглашать его на террасу под тент, где стояли ажурный столик из легковесного дерева и такие же креслица. Угощала своими напитками, говорила, что они из особых цветов, целебных и дающих силу, и весело щебетала, сливаясь с гомоном и трелью птиц леса. Совала разнообразные вкусности, которые он
