Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ) - Точильникова Наталья Львовна

— Я не говорю, что не надо, — заметил Руткевич.

— Вы говорите, давайте его отправим домой на следующий день после операции, потому что он хороший и заслуживает снисхождения. Ну, швы разойдутся!

— Угу! Вы всегда сначала говорите, что никого не наказываете, что психокоррекция — это лечение, совершенствование, помощь пациенту и обществу, а потом человек к вам попадает в стационар, неважно открытый или закрытый, и вы начинаете его методично наказывать за мелкие провинности.

— Мы наказываем только в двух случаях. Либо пациент мешает нашей работе и сознательно или бессознательно сопротивляется психокоррекции, либо он мешает другим пациентам. И наказания совершенно несерьезные: запереть в комнате, отобрать кольцо. Ничего серьезнее не делаем. И делаем только потому, что не хотим без необходимости менять структуру нейронной сети. Этого требует от нас Закон о неприкосновенности личности. Психокоррекция делается только в рамках необходимого для защиты общества и адаптации в нем пациента. Если так называемые «наказания» не помогают — вмешиваемся, изменяем нейронные связи.

— На амбулаторном режиме такого не бывает.

— Зато с амбулаторки можно легко загреметь в стационар.

— Олег Яковлевич, у меня были куда более серьезные случаи, когда люди отделывались пятью-десятью сеансами и ни разу в Центре не ночевали.

— Десять сеансов не в стационаре — это вообще неправильно. Я никогда так не делаю. Больше пяти сеансов — железно стационар. Пусть это будет три дня, но стационар. Гораздо эффективнее. И надежнее. И безопаснее для пациента, между прочим. По какой литере, кстати, проходили ваши клиенты, которые отделывались десятью сеансами?

— «А», «B», было даже «Е».

— Угу! «Е-ноль», халатность какая-нибудь без серьезных последствий. А «С» было?

— «С» не было, но…

— А Артур у нас будет гостить в зоне «С». Станислав Давидович, ну «С» — это «С».

— «С-ноль».

— Все равно «С». Все. Никакой амбулаторки. Классические «три раза сходить к психологу» бывают, если человек, извините, справил малую нужду не там, где положено, насорил, выругался в общественном месте или обидел верующих какой-либо конфессии, причем неумышленно, не разобравшись в местных традициях и придя со своим уставом в чужой монастырь. Ну, девушка на солею зашла, помолилась не по форме. Вот тогда три раза сходить к психологу. Ну, три-пять.

— Случай Артура ненамного хуже.

— Случай Артура — это «С», со всеми типичными и характерными для «С» проблемами. Полный набор!

— Есть еще один момент, — сказал Руткевич, — Артур несовершеннолетний.

— Артур, восемнадцать лет есть? — поинтересовался Старицын, хотя я не сомневаюсь, что и так знал.

Я кивнул.

— Значит к нам, а не в Воспитательный Центр. И в стационар можно.

— Согласие, кроме Артура, император должен подписать, — заметил Руткевич. — Он же опекун. Будете просить Хазаровского, Олег Яковлевич?

— Не вижу проблемы. Конечно, буду. И не жду сложностей.

— Ну, попробуйте, — сказал Руткевич.

Старицын проигнорировал реплику и внимательно посмотрел на меня.

— Артур, я понимаю, что страшно в стационар.

— Я воевал, — хмыкнул я. — Было бы чего бояться!

— Тогда я не понимаю, в чем проблема. Страхи надуманные. Опасных пациентов у нас нет. Даже в Закрытом Центре никто не даст пациенту свободно разгуливать по блоку, пока психологи не убедятся, что он не представляет опасности для других пациентов и персонала.

— Да не боюсь я!

— Конечно. Купаться любите? Артур, вспомните, как легче заходить в холодную воду: постепенно или сразу?

— Лучше сразу.

— Правильно, быстрее происходит адаптация. Ваша задача сейчас дважды прыгнуть в холодную воду. В первый раз: к нам на пять дней, а потом еще на пять.

— Олег Яковлевич, император хотел, чтобы я сдал экзамены в Университет Кейнса на РЦС, они как раз летом, после моей сессии.

— РЦС не получится. После курса психокоррекции нужны регулярные осмотры у психолога. По крайней мере, год, а лучше два. Потом можно реже. Но ближайший год придется провести на Кратосе.

— Думаю, мы должны спросить мнения Леонида Аркадьевича, — заметил Руткевич.

— Спрошу обязательно, — кивнул Старицын, — но не думаю, что что-то изменится.

— Хорошо, — вмешался Руткевич. — Давайте мы вас оставим, отойдем с Артуром в соседнюю комнату, посоветуемся и потом скажем, что мы решили.

— Конечно, — пожал плечами Старицын.

И наконец, пригубил чашечку с кофе, который, наверное, давно остыл.

В соседней комнате мы с Руткевичем сели на диван.

— Император может наложить вето на приговор из-за экзаменов в университет Кейнса? — спросил адвокат.

— Нет, — сказал я. — Он не будет.

— Точно?

— Я уже говорил с ним о вето.

— И?

— Лучше бы я этого не делал.

— Понятно.

Станислав Давидович положил мне руку на плечо.

— Артур, надо согласие подписывать.

— У нас никаких шансов?

— Очень мало. Восемьдесят процентов, что суд займет его сторону. Мне неудобно будет брать с вас деньги. Скажут, Руткевич берет почасовую и потому вытащил богатого клиента на безнадежное судебное заседание. Сегодняшний разговор был нужен, чтобы нам понять его позицию и оценить наши шансы. Но судебное заседание — совершенно не нужно. Честно говоря, амбулаторку, кроме совсем уж легких случаев, дают только одиноким женщинам с маленькими детьми. И то не в случае «С». У вас же нет никаких серьезных препятствий для того, чтобы две недели провести в Центре. Нет, Артур?

Я пожал плечами.

— Нет. Кроме того, что мы уже обсудили. После кириопольских экзаменов не будет.

— Ну, отсрочка есть. Так что давайте подписывать. Я вам сейчас скину форму, вы завизируете электронной подписью, и отдадим Старицыну. А с Леонидом Аркадьевичем он пусть сам разговаривает.

— Я не буду подписывать, — сказал я.

— Почему?

— Потому что бороться надо до конца, даже если борьба безнадежна. Подписать — это сдаться.

— Понятно, — пожал плечами Руткевич. — Бойцы РАТ никогда не сдаются, а перед арестом пьют цианистый калий, если только не собираются использовать суд как трибуну для политической агитации.

РАТ — Республиканская Армия Тессы — повстанцы моего отца.

— Наследственные проблемы, да? — спросил я, глядя в пол.

— Ну, почему проблемы? Особенности характера.

— Вы придете со мной в суд?

— Конечно. Только денег не возьму. Не предлагайте.

Судебное заседание продолжалось не более часа. Старицын повторил свои аргументы и добавил, что ни в коем случае не хочет помешать моей учебе, а значит нельзя растягивать курс на три месяца амбулаторных сеансов: лечение с учебой несовместимо. А вот держать меня в Центре во время курса реабилитации, который я должен буду пройти после психокоррекции, они не считают необходимым. Так что реабилитация будет амбулаторной.

О курсе реабилитации я слышал впервые.

— Ерунда, — шепнул Станислав Давидович, — на тренинги походить.

И мы с Руткевичем повторили наши аргументы. Эрих Павлович внимательно выслушал и влепил мне две недели стационара с отсрочкой на время экзаменов в университете Кириополя — все, как просил Старицын.

— Артур, — сказал мне на прощание Олег Яковлевич. — Я говорил с императором по поводу ваших экзаменов в университет Кейнса. Он сказал, что у него были такие планы, но потом он решил, что вам рано туда лететь, и гораздо лучше сначала окончить местный университет. Это не последний набор. Через один-два года будет идеально. Так что сдавайте экзамены здесь. Сдадите — сразу связывайтесь со мной.

В Универе перед зачетом по уголовному праву меня встретили аплодисментами.

Сокурсники окружили, протянули руки для рукопожатий. Я отвечал всем, даже незнакомым.

— Держись! — подбадривал длинный парень из параллельной группы, а я даже не помнил его имени.

— Мы все за тебя! — крикнула хрупкая блондинка, кажется одна из подружек Марины.