Аластер Рейнольдс - Город бездны
— Зато он большой.
— Еще бы — ведь это все, что у нас есть. Знаешь, я тебе немного завидую: по крайней мере, ты увидишь Конец Путешествия.
Небесный кивнул, но спокойная уверенность отца в том, что он к тому времени умрет, не могла не вызвать у него печаль.
Он снова посмотрел на корабль.
«Сантьяго» достигал в длину двух километров. Он превосходил любой морской корабль, когда-либо пересекавший океаны Земли и не уступал самым крупным космолетам, бороздившим Солнечную систему до отлета Флотилии. Правда, его корпус когда-то принадлежал старому грузовому кораблю на ядерной тяге и был переоборудован для путешествия в межзвездном пространстве. Другие корабли Флотилии, за небольшим исключением, создавались таким же образом.
Ближайшая звезда находилась еще слишком далеко, чтобы освещать корабль, и он был бы невидим, если бы не крошечные искорки иллюминаторов по всей длине корпуса. На носу корабля сияла огромная сфера — командный отсек и капитанский мостик, где экипаж проводил большинство рабочего времени. Там же находились навигационные и научные приборы, с самого первого дня полета нацеленные на конечную точку их путешествия — звезду, которую они назвали Суон. Небесный знал ее под более прозаическим названием «61 Сигни-А» — холодная красная звезда бинарной системы. Россыпь звезд, названная в древности созвездием Лебедя, уже давно утратила свои очертания. В конце путешествия «Сантьяго» развернется хвостом к Суону, и реактивная энергия двигателей заставит корабль остановиться.
Сфера была настоящим мозгом корабля. «Голова» крепилась на короткой толстой «шее» — цилиндрическом грузовом отсеке, откуда они только что вышли. За ним тянулся длинный тонкий «хребет», равномерно облепленный модулями. Он действительно напоминал позвонки гигантского динозавра. А на хвосте размещалась силовая система — сложнейшие двигатели, когда-то разогнавшие корабль до крейсерской скорости. Настанет день — и они, как когда-то, снова извергнут грозное пламя…
Тогда Небесный уже будет взрослым.
Мальчик узнал все это, изучая голографические модели корабля, но кое-что ему предстояло увидеть впервые. Медленно и величаво огромный корабль вращался вокруг своей оси, создавая искусственное тяготение на изогнутых палубах. Небесный следил за его вращением. Огни появлялись, чтобы через несколько секунд исчезнуть из виду. В грузовом отсеке чернело крошечное отверстие — оттуда вылетел их кэб. Оно казалось почти точкой. Впервые Небесный мог окинуть взглядом весь известный ему мир. И даже больше: ведь сейчас он мал, и ему позволено исследовать лишь маленькую часть «Сантьяго». Но вскоре он непременно исследует весь корабль.
И тут он заметил нечто такое, чего не было ни на одной голографической модели. Когда корабль поворачивался, то одна сторона его почему-то казалась темнее другой.
Интересно, почему?
Эта мысль вылетела у него из головы прежде, чем заставила ощутить тревогу. Его восхищали гигантские конструкции корабля, идеальная четкость мельчайших деталей, характерная для обзора через многокилометровый вакуум. Мальчик увлеченно искал любимые закоулки, которые представали ему в новом, непривычном виде. Прежде он никогда не забирался слишком далеко по «хребту», разве что во время авантюрных прогулок под руководством Констанцы. После одной из них его и поймал отец. Впрочем, это не считалось серьезным преступлением. Желание увидеть «мертвых» представлялось вполне естественным. Тем более, их местонахождение никто не скрывал.
Разумеется, они не были мертвы — просто заморожены.
Протяженность «хребта» составляла ровно километр — половина общей длины корабля. Вдоль каждой из шести его узких граней размещались по шестнадцать «спальных» модулей — диски, которые крепились к «хребту» гибкой пуповиной. Как нетрудно посчитать, всего девяносто шесть дисков, и в каждом по десять треугольных ячеек, вмещавших по одному спящему и огромное количество аппаратуры поддержания жизнедеятельности. Девятьсот шестьдесят замороженных пассажиров — почти тысяча человек, погруженных в ледяной сон, который будет длиться до прибытия на Суон. Излишне говорить, что спящие были самым ценным грузом корабля и единственной целью его существования. Экипаж из ста пятидесяти человек лишь обеспечивал сохранность спящих и направлял корабль нужным курсом. И снова Небесный убедился, что знает о корабле совсем мало. Как много ему предстоит освоить в будущем, когда он станет взрослым! Даже круг его знакомств состоял из дюжины людей — его специально воспитывали в изоляции. Но скоро он познакомится и с остальными. Отец рассказал, что на борту находятся сто пятьдесят человек. Это что-то вроде магического числа, которое вычислили социологи. Такова средняя численность сельских общин, это число создает лучшие перспективы для достижения внутренней гармонии и общего благосостояния. Оно достаточно велико, чтобы позволить индивидам вращаться при желании в различных кругах — но не настолько, чтобы внутренние течения разорвали единство. В этом смысле Старик Бальказар был племенным вождем, а Тит Хаусманн, с его глубокими знаниями тайных обычаев и постоянной заботой о безопасности населения — главным шаманом или старшим охотником. В любом случае Небесный был сыном человека, облеченного властью. Взрослые называли его отца «каудильо», то есть «большой человек» — и мальчугану было обеспечено приличное будущее. Взрослые открыто говорили, что капитан действительно стал стариком. В силу своей деятельности Старик Бальказар и отец очень сблизились. Капитан всегда был готов выслушать Тита и регулярно обращался к отцу Небесного за советом. Нынешняя прогулка тоже проходила с санкции Бальказара: летательными аппаратами «Сантьяго» не пользовались без крайней надобности, поскольку их потеря была бы невосполнимой.
За этими размышлениями Небесный не заметил, как кэб сбрасывает скорость. Искусственная гравитация снова начала слабеть.
— Смотри внимательней, — сказал Тит.
Они пролетали мимо двигателей — поражающего воображение лабиринта из цистерн, трубопроводов и расширяющихся колоколом отверстий, зияющих словно пасти оркестровых труб.
— Антивещество, — пояснил Тит, почему-то это слово прозвучало как ругательство. — Дьявольская штука, я тебе рассказывал. В этом шаттле мы храним самую малость — только чтобы запустить ядерный синтез, но меня уже от этого трясет. А сколько антивещества на борту «Сантьяго»… просто страшно становится.
Тит показал на две магнитные «бутыли»-резервуары на корме корабля. В этих огромных емкостях содержались микроскопические количества чистого антилития. Больший из двух резервуаров сейчас опустел: его содержимое было полностью израсходовано на стадии первичного ускорения, когда корабль разгонялся до субсветовой скорости. Вторая ничем внешне не отличалась, но по-прежнему была заполнена антивеществом. Оно висело внутри, не касаясь стенок, со всех сторон окруженное вакуумом, еще более чистым, чем тот, сквозь который летел огромный корабль. Разница в размерах резервуаров была объяснима: затормозить корабль легче, чем разогнать. Но и этого количества было довольно, чтобы держать в напряжении кого угодно.
Насколько было известно Небесному, никто и никогда не позволял себе шутить по поводу антивещества.
— Хорошо, — сказал отец. — А теперь возвращайся в кресло и пристегнись.
Когда пряжка была застегнута, Тит повернул рукоятку, и тяга возросла до максимума. «Сантьяго» уменьшался на глазах, пока не превратился в тонкую серебристую полоску, которая почти затерялась в россыпи звезд. Казалось, он застыл в неподвижности: трудно было поверить, что его скорость составляет восемь процентов световой. Ни один из управляемых космических аппаратов не достигал таких скоростей. И все же она была ничтожно мала для того, чтобы преодолевать безмерное межзвездное пространство.
Именно поэтому потребовалось заморозить пассажиров. Они спали в криогенных коконах на протяжении всего путешествие, а три поколения экипажа, сменяя друг друга, проживали свои жизни, ухаживая за ними. За пассажирами закрепилось прозвище «мумии» — «момио» в переводе на кастеллано, который по-прежнему был основным языком общения.
— Видишь другие корабли? — спросил отец.
Небесный довольно долго всматривался в лобовое стекло, прежде чем нашел один из них. Корабль трудно было разглядеть, хотя за время полета зрение мальчугана успело привыкнуть к темноте. Впрочем, может, ему только почудилось?
Нет, вот он — крошечная сверкающая игрушка.
— Вон один, — Небесный ткнул пальцем в стекло.
Отец кивнул.
— Это, наверное, «Бразилия». «Палестина» и «Багдад» где-то рядом, но гораздо дальше.
— А ты его видишь?
— Погоди.
Руки Тита задвигались в темноте над пультом управления, и на стекле начали проступать цветные линии — словно черную доску космоса исчертили мелками. Вскоре они образовали квадрат, в котором, кроме «Бразилии», должны были находиться еще два корабля, летящих чуть дальше. Однако лишь когда «Бразилия» начала вырастать, заслоняя небо, Небесному удалось разглядеть два серебристых клина рядом с ней. К этому времени «Бразилия» оказалась достаточно близко, чтобы стало очевидно, что она почти не отличается от его родного корабля — вплоть до дисков, облепивших «хребет».
