Аластер Рейнольдс - Город бездны

— Пару часов назад.

Я стоял неподвижно. Пусть поглядит, из какого теста я сделан. Он был выше меня, но весил примерно столько же.

— Наверно, это немного… но достаточно, чтобы понять: мне не нравится, когда меня называют слякотью. Это что, жаргон Ледяных Нищенствующих? Или вы не столь набожны, как притворяетесь?

Алексей ухмыльнулся.

— А ты почем знаешь?

Я шагнул к нему. За стеклом у меня под ногами медленно вращались звезды. Кажется, ситуация проясняется.

— Нравится донимать женщину? Наверно, получаешь удовольствие, когда ее выслеживаешь… А если бы ты застал ее одну, Алексей? Что бы ты стал делать?

— Побеседовал с ней о божественном, — ухмыльнулся он.

Теперь я понял, почему Амелия вела себя так настороженно, но позволила Алексею следить за собой. Он действительно решил, что она одна — именно этого она и добивалась. Именно сейчас ей было нужно, чтобы он последовал за ней — потому что я был рядом. Сколько раз это происходило прежде? Как долго ей пришлось ждать, пока не оживили человека, которому она могла довериться?

— Осторожно, Алексей, — предупредила Амелия. — Этот человек — герой Нуэва-Вальпараисо, он спасал там людей. Это не какой-нибудь жалкий турист, который все стерпит.

— А кто же он?

— А кто меня знает, — ответил я за нее, после чего пересек отделяющие меня от Алексея два метра, притиснул его к стене пещеры. Его кадык лег мне в изгиб локтя, и я слегка надавил — так, будто хотел придушить парня. Движение было легким и плавным, как зевок.

— Перестань… — простонал он. — Пожалуйста… мне больно.

Из его руки выпал какой-то сельскохозяйственный инструмент с острой кромкой. Я отшвырнул его ногой.

— И кто из нас слякоть, а? Если взял в руки оружие, так не выбрасывай.

— Ты меня задушишь!

— Если бы я тебя душил, ты бы сейчас не разговаривал, а валялся в отключке.

Однако я чуть ослабил давление, а потом толкнул его в туннель. Парень запнулся и тяжело рухнул на пол. Что-то выкатилось из его кармана — видимо, очередное самодельное оружие.

— Пожалуйста…

— Послушай меня, Алексей. Это было предупреждение. Когда мы встретимся в следующий раз, я тебе лапы переломаю, понял? Я не желаю тебя здесь видеть.

Подняв мотыжку, я швырнул ее Алексею.

— Займись-ка лучше прополкой, парень.

Под нашими взглядами он поднялся на ноги, что-то пробурчал и исчез в темноте.

— И давно это происходит?

— Несколько месяцев.

Теперь она снова говорила спокойно.

Йеллоустоун и рой кораблей на причале, вращаясь, снова проплывали под нами.

— Он грозил… намекал… правда, этого никогда не происходило. Он только запугивал меня. Но каждый раз он заходит чуть дальше. Я боюсь его, Таннер. Я рада, что вы здесь, со мной.

— Так значит, вы нарочно все подстроили? Надеялись, что он сегодня что-то устроит?

— Потом я испугалась, что вы убьете его. Ведь вы бы смогли, если бы захотели?

Я сам задавал себе этот вопрос… и ответ был очевиден. Убить Алексея не составляло для меня труда — просто чуть усилить локтевой захват. Для этого даже не потребовалось бы усилий… и я продолжал бы сохранять спокойствие, как и на протяжении всего этого инцидента.

— Легко, — подтвердил я и нагнулся за предметом, выпавшим у него из кармана. Это было не оружие — по крайней мере, я его так не воспринимал, — скорее, что-то вроде шприца для подкожных инъекций. Внутри темнела какая-то жидкость, не то черная, не то темно-красная — скорее, последнее.

— Что это?

— Это… нечто запрещенное в Айдлвилде. Отдайте его мне, ладно? Я прикажу это уничтожить.

Я охотно подчинился — мне оно было ни к чему, — и Амелия с отвращением сунула устройство себе в карман.

— Таннер, — проговорила она, — когда вы покинете нас, он снова примется за свое.

— Займемся этим позже. Мне торопиться некуда, верно? Тем более, с такой памятью.

Чтобы отвлечь ее от дурных мыслей, я напомнил, что она обещала показать мне мое лицо.

Неохотно кивнув, она выудила из кармана свой крошечный фонарик.

— Встаньте на колени, — сказала она, — и внимательно смотрите в стекло.

Когда Йеллоустоун и его луна ушли и в пещере опять стемнело, она направила луч мне в лицо. Я посмотрел на свое отражение в стекле.

Никакого шокирующего ощущения неузнаваемости. Да и откуда? Я уже сто раз ощупывал лицо с тех пор, как проснулся. Как и ожидалось, я оказался далеко не красавцем. Таким может быть не слишком популярный актер или какой-нибудь политик, которому заслуженно не доверяют. Темноволосый мужчина возрастом чуть за сорок… интересно, откуда я такой взялся? Но я знал, что примерно так же выглядел и на Окраине Неба, поскольку в вопросах продления жизни мы лет на сто отстали от остального человечества.

Очередной осколок памяти со щелчком встал на место.

— Спасибо, — сказал я, наглядевшись досыта. — Думаю, это поможет. Едва ли моя амнезия продлится вечно.

— Она почти всегда проходит.

— Откровенно говоря, я вел себя легкомысленно. Так вы говорите, есть люди, к которым память так и не вернулась?

— О да, — произнесла она с нескрываемой грустью. — Как правило, они уже не восстанавливаются настолько, чтобы они могли переселиться на планету.

— И что с ними происходит?

— Они остаются здесь. Учатся помогать нам, возделывать террасы. Иногда даже вступают в Орден.

— Бедняги.

Амелия поднялась и поманила меня следом за собой.

— Ах, бывают судьбы еще печальнее, Таннер. Уж я-то знаю.

Глава 6

Ему было десять. Они с отцом шагали по вогнутому полированному полу грузового отсека, подошвы их сапог поскрипывали. Внизу, в глубине ослепительно блестящей поверхности, перевернутые вверх ногами, шли их темные двойники — мужчина и мальчик, которые вечно карабкаются по идеально ровному склону воображаемого холма.

— Мы выйдем из корабля? — спросил Небесный.

Тит посмотрел сверху вниз на сына.

— Почему ты так думаешь?

— Иначе бы мы сюда не пошли.

Тит промолчал, но возразить было нечего. Небесный еще никогда не бывал в грузовом отсеке — даже во время недозволенных прогулок с Констанцой по запретной территории «Сантьяго». Небесный помнил тот день, когда она взяла его поглядеть на дельфинов, помнил постигшее его наказание и то, что за этим последовало: вспышку света и бесконечно долгое одиночество, когда он сидел взаперти в детской, в холоде и кромешной темноте. Сейчас ему казалось, что это случилось очень давно. Однако кое-чего он не понимал даже сейчас. Отец, невзирая на все просьбы, отказывался объяснить, что же все-таки произошло в тот день. Это не было просто упрямством или стремлением избежать боли от воспоминаний о гибели матери Небесного. Мальчик еще не знал, что это называется «избирательная цензура» — более тонкий метод запрета на информацию, нежели простое замалчивание. Взрослые не притворялись, будто забыли тот день, когда корабль вдруг стал темным и холодным. Но никто не желал обсуждать события, которые так ярко запечатлелись в памяти Небесного.

После долгого томительного ожидания — теперь он знал, что это длилось несколько дней, — взрослые наладили систему освещения. Одновременно заработали воздухообменные установки, и Небесный снова услышал слабый гул — такой привычный, что прежде он даже не обращал внимания. Позже отец рассказал ему, что все это время они дышали не восстановленным воздухом, а обычным. По мере того как полторы сотни взрослых и детей выдыхали углекислый газ и поглощали кислород из атмосферы корабля, воздух постепенно становился все более затхлым. Еще несколько дней — и начались бы серьезные проблемы, но тут воздух посвежел, а потом корабль постепенно «отогрелся», и вновь можно было ходить по коридорам, не дрожа от холода. Вспомогательные системы корабля, отключенные на время аварии, неохотно начинали работать. По «хребту» снова забегали вагонетки, развозя оборудование и техников. Теперь можно было запрашивать ранее молчавшие информационные сети корабля. Однако Небесный даже не заметил, как они перешли с аварийных пайков на привычную пищу.

И никто из взрослых не хотел сказать, что же все-таки произошло.

Наконец, когда на борту восстановилась привычная жизнь, Небесный ухитрился проскользнуть в свою детскую. Комната снова освещалась, но, к его удивлению, все осталось в том виде, в каком он ее оставил, — и даже Клоун находился в той же странной позе, что и в момент вспышки. Небесный подкрался поближе и принялся исследовать своего друга. Теперь он видел, что Клоун был просто узором из крошечных цветных квадратиков, которые покрывали стены, пол и потолок детской. Этот движущийся калейдоскоп собирался в нечто осмысленное только в той точке комнаты, где стоял Небесный. Казалось, что Клоун физически присутствовал в комнате, а не был просто нарисован на стене. Небесный увидел его ноги, изображенные на полу, — странно искаженные, они смотрелись абсолютно реальными, стоило мальчику вернуться на прежнее место. Если бы его взгляд двигался быстрее, чем цветные квадратики, этот трюк был бы разгадан. Но Клоун всегда намного опережал Небесного. Целых три года мальчик не сомневался, что Клоун реален, хотя тот не мог ни к чему прикоснуться и сам оставался «неприкасаемым».