Другие Звезды - Артём Сергеев
И ещё, был я старшим лейтенантом, и выше меня по званию в нашей эскадрилье был только капитан-комэск. И вот от этого тоже не получалось у меня пока влиться в коллектив на своих условиях, да и попробуй тут влиться всего с двумя боевыми вылетами, когда у остальных, кроме комэска, уже по пять-десять есть. А за три-четыре вылета, между прочим, давали медаль, за те самые десять орден, а в сорок первом, говорят, так вообще Героя сразу, да только где они все теперь, эти герои первого года войны. Тем более что сейчас, в сорок третьем, на это уже больше сотни боевых вылетов потребуется, и то не факт.
Но вообще ситуация выходила немного щекотливая, меня, по совокупности качеств, сразу же по прибытии назначили заместителем командира эскадрильи, и это не прошло незамеченным. Народ настороженно переглядывался, но на контакт со мной не шёл, и их можно было понять. Они — уже боевые лётчики, у них ордена, они вместе пережили первые потери и первые победы, я же всего лишь старше по возрасту и званию. Но то, что по лётной и штурманской подготовке я был на голову выше их всех, вместе взятых, потихоньку сгладило недовольство, и уже тем более оно утихло за это время, когда обрадованный комэск сгрузил на меня всю учебную работу.
Пришлось вспомнить все свои незабытые навыки, и это пошло на пользу всем. За квалификацию уважают всегда и везде, это беспроигрышный вариант, тем более, когда я на спарке показал каждому в отдельности свои умения, то лёд отчуждения был сломан, хоть и не до конца, конечно.
Намыливая помазок в чуть тёплой воде, я вспомнил, как радостно улыбался капитан Воронцов прямо в лица чуть-чуть не успевшим комэску-один и комэску-три, когда я только прибыл в полк и пошёл представляться.
— А сразу! — наставительно махал пальцем он у них перед носами, — сразу надо всё делать! Я вот увидел, — тут он повернулся ко мне, чтобы ткнуть этим пальцем уже в меня, — как он на три точки у посадочного знака притёрся, так сразу в штаб и побежал, чтобы в мою эскадрилью его записали! А вы нет, вы ворон считали! Так что всё, поздно! Можете забирать тех, кого он с собой привёл!
Вообще встретили меня тогда в штабе хорошо, если не сказать больше. Комполка, двадцативосьмилетний майор, позвал своих начштаба и замполита, тоже майоров, хоть и постарше возрастом, вместе они полюбовались моей лётной книжкой, немного поговорили за жизнь, да и определили меня в заместители и комсорги во вторую эскадрилью, а я и не протестовал. Как говорится, есть такое слово — надо. Тем более что служба в училище приучила меня быть занятым от подъёма и до отбоя, а забивать вместе со всеми «козла» в землянке, резаться в «очко» и предаваться всем другим прочим нехитрым удовольствиям мне было откровенно скучно. Я намеревался именно служить, а не только воевать, вот и посмотрим, что из этого выйдет. Авансы мне все были выданы, осталось их только отработать.
Потом я, не дожидаясь просьб, отрулил от умывальника, чтобы дать поплескаться в нём своим всё ещё немного сонным сослуживцам, распушил помазок и вытер бритву начисто, затем нырнул в пустую землянку, где спрятал эти свои единственные личные вещи, оделся, застегнулся и затянулся полностью, как и полагается заму и комсоргу, и вышел наружу при полном параде.
Никого я этим, конечно, уже не удивил, и слава богу, привыкли, значит. Тем более что вся моя эскадрилья потихоньку тронулась в путь, не дожидаясь команд или понуканий. Ребята понемножку прибавляли шагу, разогреваясь и окончательно просыпаясь по пути, слышались всё более громкие разговоры и шуточки, и мне пришлось их догонять.
— Стой! — за спиной послышался шум мотора полуторки, и я шагнул на середину дороги, преграждая грузовику путь рукой, — куда?
— На КП! — отозвался высунувшийся из окна машины водитель, — потом на поле! Подвезти, товарищ старший лейтенант? Только в кабину садитесь, а то в кузове битком набито!
— Давай! — я рывком открыл пассажирскую дверь, поднялся на подножку и застыл в небольших раздумьях, разглядывая диван. Водитель-ефрейтор правильно понял мои сомненья, он тут же вытащил откуда-то чистую тряпку и бросил её на замасленное сиденье. Я кивком поблагодарил его, уселся и захлопнул дверь, а потом крикнул в открытое окно:
— Кто со мной? Я потеснюсь!
— Не, — дружно отказались снаружи, — примета плохая!
На что я лишь пожал плечами, как по мне, эти суеверия того не стоили. Тащиться два километра с утра по грунтовой дороге до КП, по грязи и лужам, рискуя добить и без того не очень хорошие сапоги, мне лично не улыбалось.
— Товарищ старший лейтенант в столовую спешит! — раздался немного язвительный голос из утренних сумерек, кто-то то ли ещё не проснулся окончательно, то ли встал не с той ноги, — на миску супчику! Не будем мешать!
Смешков не последовало, но я напрягся. Мне всё ещё и в самом деле никак не удавалось наесться, в училище-то кормили очень плохо, особенно последние полгода. Жидкий суп на завтрак, обед и ужин, нормально довольствовали только тех курсантов, что шли на фронт. Там я вечно хотел есть, да и нагрузка была очень большой, по семь-восемь часов налёта в день, нельзя столько летать, а здесь официантки разносили вкуснейшие блюда, добавку давали без ограничений, как будто в мирное время попал. Первое время я вообще ел, наверное, по килограмму хлеба в день, потом попривык, но завтраки, в отличие от всех, ещё не пропускал. Тут же принято было вдоволь есть только за ужином, когда работа заканчивалась, на обеде ещё клевали понемногу то, что повкуснее, да и всё.
— Очень смешно! — я решил не спускать и, открыв дверь, высунулся наружу, стараясь разглядеть в сумерках шутника. — Тебе, наверное, если блокадника показать, животик от смеха надорвёшь! Ты слышишь меня, друг?
С этими словами я так ударил по крыше кабины открытой ладонью, что водила подпрыгнул, а летуны молча остановились. И хорошо, что остановились, иначе бы я вылез и, отпустив грузовик, построил бы их всех, что называется, на подоконнике, невзирая на ордена и боевые заслуги. А потом
