Звезды, братья мои - Эдмонд Мур Гамильтон

— О, черт возьми, это всего лишь научная несбыточная мечта, они никогда не найдут способ осуществить это, — сказал Мелони. — Это всего лишь теория.

— Да, сэр, — Винсон опустил голову.

— У нас здесь и так достаточно проблем, чтобы вы в добавок выдвигали подобные идеи, — сердито продолжил капитан. — Убирайтесь отсюда.

Теперь Винсон был полностью раздавлен.

— Да, сэр. Я принесу тела.

Он вышел. Мелони уставился на дверь и задумался. Командир должен быть осторожен, иначе с него могут заживо содрать шкуру. Если по какой-то случайности эта идея умников из Дели когда-нибудь увенчается успехом, он, Мелони, поплатится за то, что похоронил Кирана. Он шагнул к двери и распахнул ее, мысленно проклиная молодого нахала, которому пришло в голову поднять этот вопрос.

— Винсон! — крикнул он.

Лейтенант испуганно обернулся.

— Да, сэр?

— Подержите тело Кирана снаружи. Я свяжусь с Мехико.

— Да, сэр.

Все еще сердитый, Мелони отправил сообщение персоналу в Мехико. Покончив с этим, он выкинул случившееся из головы. Ответственность была передана, пусть парни, отсиживающие на задницы там, на Земле, разбираются сами.

Полковник Хаусман, заместитель командира кадровой службы UNRC, был человеком, которому было адресовано послание Мелони. А позже, когда он отправился на доклад к Гарсесу, бригадиру, командовавшему отделом, он взял сообщение с собой.

— Мелони, должно быть, сильно потрясен катастрофой, — сказал он. — Взгляните на это.

Гарсес прочитал сообщение, затем поднял глаза.

— Знаете что-нибудь об этом? Я имею в виду эксперименты в Дели?

Хаусман позаботился о том, чтобы проинформировать себя по этому вопросу, и мог с уверенностью ответить.

— Чертовски мало. Эти ребята в Дели забавлялись замораживанием насекомых и их размораживанием, и они думают, что когда-нибудь этот процесс можно будет развить до такой степени, что у них получится оживлять замороженных космонавтов. Это сомнительная идея. Я устрою Мелони разнос за то, что он заговорил об этом в такое время.

Гарсес, помедлив, покачал головой.

— Нет, подождите. Дайте мне подумать.

Несколько мгновений он задумчиво смотрел в окно. Затем сказал:

— Передайте Мелони, что тело этого парня — как его зовут, Киран? — должно быть сохранено в космосе на случай возможного воскрешения в будущем.

Хаусман чуть не испортил себе послужной список, воскликнув:

— Ради Бога, — но вовремя сдержался и сказал, — Но могут пройти столетия, прежде чем процесс воскрешения будет доведен до совершенства, если он вообще будет доведён.

Гарсес кивнул:

— Я знаю. Но вы упускаете психологический момент, который может быть ценен для UNRC. У этого Кирана есть родственники, не так ли?

Хаусман кивнул:

— Овдовевшая мать и сестра. Его отца давно нет в живых. Ни жены, ни детей.

Гарсес сказал:

— Если мы скажем им, что он мертв, заморожен в космосе, а затем похоронен, все будет кончено. Не почувствуют ли эти люди себя намного лучше, если мы скажем им, что он очевидно мертв, но может быть воскрешён, когда в будущем будет усовершенствована техника оживления?

— Полагаю, им будет легче, — признал Хаусман. — Но я не вижу…

Гарсес пожал плечами:

— Все просто. Знаете ли, мы только начинаем по-настоящему осваивать космос. По мере продвижения UNRC вперёд ещё множество людей пострадает по той же причине, что и Киран. Будет поднят вой по поводу наших списков потерь, так всегда бывает. Но если мы сможем сказать, что они заморожены только до тех пор, пока не будет разработана техника оживления, всем станет от этого легче.

— Полагаю, связи с общественностью важны… — начал было Хаусман, и Гарсес быстро кивнул.

— Так и есть. Проследите, чтобы всё было сделано, до того как пойдете совещаться с Мелони. Убедитесь, что это попадет в видеосети, я хочу, чтобы это увидели все.

Позже, под пристальным взором множества камер и миллионов людей, облачённое в скафандр тело Кирана было торжественно доставлено в выбранное место, где оно будет вращаться вокруг Луны. Любые намёки на погребение тщательно избегались. Пораженный космосом человек — никто не называл его «мёртвым» — должен был оставаться в этом положении до тех пор, пока процесс оживления не будет доведен до совершенства.

— До скончания веков, — кисло подумал Хаусман, наблюдая за происходящим. — Полагаю, Гарсес прав. И со временем у нас здесь будет целое кладбище.

Со временем так и случилось.

2

Во сне ему шептал тихий голос.

Он не знал, что тот ему говорил, кроме того, что это было важно. Он едва ли вообще осознавал, что это происходит. Раздавался тихий шепот, и что-то в нем вроде как слышало и понимало, а потом шепот затихал, и снова не было ничего, кроме снов.

Но были ли это сны? Ничто не имело ни формы, ни смысла. Свет, тьма, звук, боль и не-боль, всё это текло сквозь него. Текло сквозь кого? Кем он был? Он даже этого не знал. Ему было все равно.

Но ему стало не все равно, когда этот вопрос смутно забрезжил в его голове. Он должен попытаться вспомнить. Там было нечто большее, чем сны и шепчущий голос. Там было — что? Если бы у него была хоть одна реальная вещь, за которую можно было бы уцепиться, на которую можно опереться и из которой можно выкарабкаться — такая вещь, как его имя.

Но имени не было. Он был никем. Уснуть и забыть обо всём. Спать, видеть сны и слушать…

— Киран…

Это слово пронеслось в его мозгу вспышкой молнии. Он не знал, что это за слово и что оно означает, но оно нашло в его душе какой-то отклик, и его мозг прокричал его:

— Киран!

Не только его мозг, но и его тело кричало слово, резко и хрипло, его легкие, казалось, горели огнем, когда они исторгали слово.

Его трясло. У него было тело, которое могло дрожать, которое могло чувствовать боль, которое чувствовало боль сейчас. Он попытался пошевелиться, прервать кошмар, снова вернуться к смутным снам и успокаивающему шепоту.

Он пошевелился. Его налитые свинцом конечности зашевелились, грудь начала подниматься, тяжело дыша, глаза открылись.

Он лежал на узкой койке в очень маленькой металлической комнате.

Он медленно огляделся. Место было незнакомым. Сверкающий белый металл стен и потолка был незнаком. Незнакомой была и легкая, настойчивая, проникающая везде щекочущая вибрация.

Он не был на «Пятом колесе». Он видел там каждую каморку, и ни одна из них не была похожа на эту. Кроме того, отсутствовал настойчивый шум вентиляционных насосов. Где…

— Ты на корабле, Киран. Звездолет.

Что-то в глубине сознания подсказывало ему это. Но, конечно, это была нелепость, причуда воображения. Никаких звездолетов не было.

— С тобой все в порядке, Киран. Ты на звездолете, и с тобой все в порядке.

Решительная уверенность пришла откуда-то из глубин мозга, и это успокаивало. Он чувствовал себя не очень хорошо, он чувствовал дурноту и боль, но беспокоиться об этом не стоило, когда он