Галина Полынская - Чужая звезда Бетельгейзе
– Какой кошмар… – Грэм открыл глаза. – И что это что такое?
– Свиток принесли с собой первые демоны, достигшие Альхены, – сказал Апрель. – Эти строки каждый правитель толковал по своему, некоторые даже уходили искать душу колоколов, но назад не вернулись.
– Мне как-то не по себе от этих строчек. И слово «демон» звучит очень уж зловеще. Апрель, я что, чудовище какое-то зловредное?
– Это долго рассказывать и сложно объяснять.
Апрелю вовсе не хотелось ничего рассказывать. Грэм вырос, считая себя полноправным жителем Альхены, под словом «демон» он подразумевал свое высокое положение в обществе. В его окружении насчитывалось не более пяти десятков демонов, все они состояли при Доме Правления Альхены.
– Я так понимаю, что «самый последний» это ты, Грэм, – осторожно заметил Титрус, – ты самый сильный из ныне живущих на нашей планете демонов.
– А при чем тут какие-то крылья? – не слушал его Грэм. – «Душа колоколов…» Это поэзия? Апрель, ты мне как-то рассказывал о поэзии, помнишь?
Апрель видел, что Грэм испугался, испугался непонятного, что задело его своим горьким дыханием, а лица не показало.
Титрус вышел из залы и вскоре вернулся с бокалом вина для юноши, но тот отказался.
– Для чего вы хотите найти мне близнеца? – Грэм пересел в соседнее кресло и оказался прямо напротив Апреля, заслоняя ему огонь в камине. – Куда и зачем вы собираетесь его отправить?
Грэм надеялся поймать взгляд наставника, загородив ему огонь, но Апрель стал смотреть в потолок.
– Видишь ли, наша планета имеет одну особенность, вряд ли ты о ней слышал, об этом не принято говорить. Альхена заселена лишь частично, ее большая часть освещается ярчайшей звездой Бетельгейзе, но есть и сумеречные края, не знающие дневного света. Сумеречную Альхену озаряют три светила-призрака: зеленый Медиум, голубой Рим и розоватый Бесс. Поговаривают, они души умерших звезд. Кем и чем населен этот край, я не знаю, одни приходят, другие исчезают – там нет постоянного, определенного населения, как у нас. Возможно, население так редко, что и не встретишь никого за долгие годы. Я не знаю, могу только предполагать. Я хотел отправить твоего двойника туда, в сумеречную Альхену, чтобы попытаться разгадать тайну свинцовых колоколов, возможно, он смог бы отыскать это заклятое место, пока мы все не вымерли.
– А что, существует угроза?
Апрель кивнул.
– Видимо, главенствующий над нами не простил столь дальнего побега, ухода из-под его власти и контроля.
– А кто «он»?
Наставник замолчал, изучая потолочную отделку.
– Вот что, Грэм, – сказал Титрус, – не задавай больше вопросов, все ответы ты найдешь в самом себе. Изучай себя, свое сердце и во все разберешься самостоятельно, главное, чтобы ты понял для себя, кем являешься. Не важно, как тебя называют, альхенцем или демоном, главное то, что ты сам о себе поймешь.
– Почему душа красного цвета?
Апрель с Титрусом пожали плечами.
– У души вообще есть цвет?
Снова пожали плечами.
– Никаких двойников, – Грэм поднялся из-за стола. – Я пойду сам, посмотрю, что там за колокола такие.
– Мы бы не… – начал Титрус.
– Ни один двойник не сможет сделать того, что предназначено мне. Неужели вы предлагаете мне медленно сходить с ума в уютной тиши вместо того, чтобы попытаться разобраться с этим мрачным предначертанием? И теперь еще я очень хочу понять, что же такое «демон», добраться до самого дна этого слова.
Титрус хотел что-то сказать, но Апрель остановил его холодным взглядом. Грэм направился к выходу. Впервые ему не хотелось разделить трапезу со своими наставниками, не хотелось слушать их неторопливые плавные беседы. Листок с мрачным текстом будто отделил его от Титруса и Апреля, встав меж ними тонкой стеной отчуждения.
– Что думаешь, Апрель? – Титрус смотрел на дверь, закрывшуюся за спиной юноши.
– Что теперь думать? Пускай идет, раз ему так хочется.
– А если пропадет?
– Пропадет, так пропадет.
– Как же… – Титрус заглянул в глаза Апреля и осекся.
* * *Толкнув ногой тяжелые двери, Грэм вошел в длинную комнату с вырубленными в каменных стенах узкими окнами. Длинный стол, ряды деревянных кресел с высокими спинками – здесь частенько собирались демоны и пили тягучие вина за долгими ночными разговорами. У окна стоял компаньон Грэма – Захария.
– Что случилось? – Захария сразу заметил, что юноша расстроен.
– Да так…
Он подошел к окну, оперся локтями на гладкие камни, столь плотно пригнанные друг к другу, что они казались единым монолитом, и выглянул наружу. Сухой ветер, наполненный ароматом далекого разнотравья и близкой свежестью оградительного рва, отчего-то казался неприятным, тревожным. Захария смотрел на четкий профиль Грэма внимательными глазами редкого бледно-сиреневого цвета. Прозрачные и светлые, на свету они казались розоватыми. В отличие от Грэма, носившего длинные, по плечи волосы, Захария стриг свои черные, шелковистые кудри и никогда не отпускал их длиннее.
– Что произошло, Грэм?
– Апрель с Титрусом показали мне какое-то странное мрачное письмо с туманными строчками, из которых следует, что…
– Я знаю. Апрель давал мне прочесть его.
– Да? – удивился Грэм.
Захария кивнул.
– Я знаю и о том, что Сенаторы хотели подыскать тебе двойника и с большими торжествами проводить его в сумеречную Альхену.
– Навсегда проводить… Почему я ничего не знал? – вскипел Грэм. – Все вокруг всё знают, какие-то планы на мой счет обсуждают!
– Тише, мы хотели как лучше, хотели оградить тебя…
– От чего? – серебристо-серые глаза Грэм потемнели от гнева. – Вы сможете оградить меня от моих снов? От красной души? В этой ненормальной записке говориться, что у меня красная душа! Это как? «Демон» это вообще что такое? Я всю жизнь думал, что сословие, а оказалось, это нечто зловещее, страшное и у меня еще должны быть крылья, которыми я отхлещу мир! Где они? Мне их что, в детстве отрезали?
– Грэм, прошу тебя, – Захария не повысил голоса, но, тем не менее, слова его прозвучали гораздо громче. – Ты все знаешь, решай сам, как поступать.
– А что, есть какие-то варианты? Слушай, а может это и не я? Не обо мне говорилось?
– Демоны по природе своей обычно черноволосы, а в послании говорилось о белой голове. Ты поешь чего-нибудь?
Грэм отошел от окна, отодвинул стул и присел на самый край. Тренированный в бесчисленных учебных сражениях, затянутый в одежды из тончайшей кожи, устало и безвольно он положил руки на подлокотники и весь будто сник.
– Нет, я бы поспал… – но, вспомнив, что во сне ему снова предстоит встреча с тяжелыми, молчаливыми колоколами, вздохнул. – Ладно, скажи, чтобы сюда принесли.
Захария кивнул и вышел.
Пока он отсутствовал, Грэм смотрел на гладкую, отполированную руками и локтями поверхность стола и старался ни о чем не думать.
Что принес на деревянном подносе Захария, каковы были яства на вкус, он не обратил внимания, перед глазами все еще мелькали хоть и потускневшие, но все еще хорошо различимые белые строки.
Глотнув холодного кислого вина, Грэм поднял взгляд на неподвижно сидящего Захарию.
– Скажи, можно обойтись без церемонии проводов в поход? Я еще не выбрал девушку, которая подала бы мне ритуальный меч. Хочу уйти просто и тихо, чтобы об этом никто не знал.
– Выясню, – кивнул Захария. По вечернему густо-алый свет Бетельгейзе заливал столовую залу, в этом свете сиреневые глаза Захарии казались ярко-розовыми.
– Я пойду с тобой, Грэм, ты не против?
– Ты поможешь мне понять, что такое «демон»?
– Если смогу.
* * *Избавившись от Титруса, Апрель вошел в свои на удивление скудно обставленные апартаменты: круглый стол, деревянная скамья, в нише узкая кровать и высокие напольные подсвечники по углам. На стене, по левую сторону от камина с литой черной решеткой, висело большое зеркало в простой гладкой коричневой раме. На первый взгляд оно ничем не отличалось от сотен других зеркал в Доме, лишь внимательный взгляд мог заметить, что его матово сияющая поверхность сделана из цельной серебряной пластины, отполированной до зеркального блеска. А если присмотреться еще пристальнее, то можно было заметить, что пластину покрывает тончайший рисунок, похожий на сетку случайных трещин, однако это был именно рисунок, неведомо как нанесенный на серебряную поверхность.
Апрель долго смотрел на свое отражение и думал о том, как же ему надоела Альхена со своими яркими, но примитивными традициями, чувствами и поступками, где все было ясно и понятно на сто веков вперед. Он чувствовал себя старым, никчемным советником никчемного мальчишки в никчемном Доме никчемного города никчемной планеты. Разве мог он ощущать себя демоном с холодной, быстро струящейся по упругим венам синей кровью в обществе старого рохли Титруса? В последнее время Титрус все больше и больше напоминал квохчущую наседку, прыгающую вокруг своего цыпленка. Грэм тоже не оправдал возложенных на него надежд, парень вырос сильным, хорошо развитым, но глупым и прямолинейным, как свежеструганная скамейка. Когда ему было лет двенадцать-тринадцать, Апрель еще надеялся, что из него хоть что-то получится путное, но не получилось, традиции и планетарная сила Альхены оказались сильнее воспитания, данного Апрелем и Титрусом. С Грэмом попросту не о чем было разговаривать, его следовало отправить куда подальше. Апрель специально затеял разговор о походе в сумерки Альхены, зная, что двери приоткрыты, Грэм поблизости и непременно услышит хотя бы одну фразу.
