Михаил Старинов - Дорога без конца

— А как называется ваша? — спросил Хар, слегка выделив слово ваша.

— Она входит в Конгломерат. А он потому так и называется, что в нем полно родственных структур, — вздохнув, ответил Колобок. — Просто одна из многих, вот и все.

Он помолчал, глядя на тарелку. Видимо, решал сложную проблему: взять последнее оставшееся печенье или наконец остановиться.

— Самая обычная, — и протянул руку. — Ничем не примечательная…

— А какой в этом смысл? — неожиданно для себя сказал Хар. Его почему-то потянуло высказаться. — Я ведь уже три раза переходил. Начинается все с завлекательной проповеди: такой интересной работы как нас, вы нигде не найдете. Но учтите — все ради дела. Киваешь. Дальше стандартное перечисление: не будет у вас ни семьи, ни знакомых, ни друзей… И так далее. Киваешь и соглашаешься. Потом приходится заканчивать очередное училище. Все вокруг делают вид, что открывают тебе что-то новое и необычное, но по большому счету все школы одинаковы. И когда наконец оказываешься на новом рабочем месте, то обнаруживаешь, что потратил массу времени, а получил в результате практически тоже самое.

— В общем, да, — вид у Колобка сделался довольный. Он проглотил последнее печенье и теперь благожелательно улыбался. — Вы правы, в сущности у всех одно и тоже. И у нас похоже. Вы только забыли упомянуть свободное время.

— Ах, да, — ухмыльнулся Хар. — Практически все свободное время я тоже должен отдавать. Так?

— Ну да, — все также благожелательно глядя на него, заверил Колобок.

Хар с удовольствием кивнул.

— Согласно киваю. В общем, отдай все. А что получишь взамен, знает только творец.

Колобок пожал плечами.

— В основном вы правы. Вот только наши намерения вы все-таки изложили не совсем точно.

— Да что вы? — удивился Хар. — Ваша Контора настолько отличается от остальных? Что же я упустил?

Колобок улыбнулся.

— Многое, — тихо сказал он. — А главное… нам нужно не просто все ваше время. Нам потребуется вся ваша жизнь. Без остатка. Попробуйте, — он придвинул к нему вторую тарелку. — Знаете, удивительно вкусная штука.

Хар покосился на него, а потом взял печенье. Он осторожно откусил кусочек и придвинув к себе чашку, запил вкусным ароматным чаем. Он не любил сладкого. Вот чай, тот действительно был хорош.

— Смелое заявление… Не спорю, этим вы действительно отличаетесь от остальных. Интересно, что же вы даете взамен? Тем, кто отдает вам всю жизнь, без остатка?

Колобок покрутил головой и вздохнул.

— Сложно сказать сразу. Но те, кто работают у нас, не жалуются. И вы знаете, увольнения у нас очень редки.

Хар хмыкнул, его немного разобрало.

— Наверное, вы расстаетесь с ними другим способом?

Однако Колобок никак не отреагировал на его слегка мрачноватый юмор.

— Извините, больше я ничего не могу сказать. До заключения контракта мы не имеем права раскрывать какие-либо детали. Вот если бы вы хотя бы намекнули…

Хар помотал головой, подумав, как отказать повежливее.

— Увы, пока я не готов. — И подумал про себя: даже не пока, а совсем. — Вы

меня не убедили.

Колобок со вкусом вздохнул.

— Лучше синица в руках, чем журавль в небе, да?

Хар с интересом покосился на него.

— Это тоже старинное изречение, — приветливо продолжил Колобок. — Суть в том, что вас видимо мало привлекают туманные обещания. Известное всегда кажется понятнее и ближе.

Хар пожал плечами, не споря вслух. Смысл незнакомого высказывания оказался достаточно тривиальным.

— Что же, тогда не буду настаивать. Вы позволите оставить вам карточку? На всякий случай.

Он вытащил карточку и положил ее на стол, а потом встал и кивнув на прощание, бодро покатился к выходу. Хар проводил его долгим взглядом, а затем взглянул на стол. Карточка была ни чем не примечательной.

Утром Хар постарался оказаться поближе к Свистку и ему это удалось. Не то, чтобы они были близкими друзьями, но пару раз им приходилось работать вместе. А совместная работа всегда сближает.

— Успел вчера? — негромко поинтересовался Свисток после приветствия, когда они стояли у входа.

— Ага, — кивнул Хар. — Прискакал к самому концу. Ты, наверное, вышел раньше?

Свисток кивнул.

— Я вообще хотел проскочить первым, ты же знаешь, как я не люблю эту

бодягу. Но не удалось: вызывали по списку. Ладно, все равно оказался в первой

десятке.

— Было что-то интересное? — спросил Хар, доставая карточку-пропуск. Они уже были у самой двери.

Свисток пожал плечами.

— Рутина. Я пока не собираюсь уходить. Одно и то же, как им только не надоест?

Он приложил свою карточку и прошел вперед, кивнув на прощанье Хару. Тот пропустил вперед стоящего рядом, потом прошел сам и двинулся к лифтовому кусту. Интересно, подумал он. Свисток сказал, что вызывали по списку. Рутина. А меня что же, опрашивали по отдельной программе? Один подсел поближе, второй бросал реплики. А третий, который утверждал, что совсем не причем, пришел в кафе и удостоил личной беседы. А главное, монеты. Монеты.

Хар вздохнул. Внутренний голос говорил ему, что это неспроста. А ошибался внутренний голос редко. Набор был камуфляжем. Эта троица приходила сюда не просто так, а именно за ним.

Небо с редкими облаками было похоже на земное, но стоило опустить глаза, как первое впечатление сразу рассеивалось. Внизу стелилась густая синяя равнина, на которой яркими пятнами проступал оранжевый подлесок.

В полете полное звено скоростных ботов составляло фигуру, похожую на плоскую пирамиду, сплющенную по высоте. Пять машин летели в основании, одна впереди, и еще три располагались между основанием и передним кораблем. Дэвид шел в основании, крайним слева. Они неслись над самой поверхностью, с полностью активированной экранировкой. Для чего это было сделано, майор не уточнил. Планета была необитаемой, поэтому экранировка казалась абсолютно лишней. Однако вслух никто не высказывался.

Звено шло на нижнем пределе высоты, точно повторяя рельеф. Машины едва не задевали кроны роскошных, похожих на зонтики деревьев. Растительность вокруг была богатая, как на планетах-заповедниках. Звено расставляло опорные маяки по заданному контуру, сейчас работали два крайних бота. Когда запас у машин заканчивался, звено поворачивалось на девяносто градусов по часовой стрелке и все начиналось сначала. Дэвид с товарищем свое уже отработали. Все происходило без прямого участия пилотов, расстановкой маяков управляли нейросети.

Делать пока было нечего и на Дэвида нахлынули воспоминания. Главные. А таковыми на сегодняшний день несомненно являлись воспоминания о выпускном бале.

Торжественная часть почему-то запомнилась плохо — сиянье знамен, грохот оркестра и море людей. В общем, перед глазами крутилась блистающая мишура. Затем каскад воплей и радостных объятий, когда полный счастья народ потрясал полученными погонами, значками и старинными кортиками, полагающимися к парадной форме. А потом навалилась завершающая пьянка.

Дэвид помотал головой. Тогда он вырубился одним из последних. Не самым последним, конечно, но продержался прилично и отключился уже в конце. Правда особенно гордиться тут было не чем. Причиной стала не физическая выносливость — сокурсники были не слабее. Слабых вокруг вообще не наблюдалось. Пройдя через сито гиганского отсева, до выпуска Высшего десантного училища доходили единицы.

Просто он вдруг почувствовал, что долгожданная свобода совсем не так

привлекательна, как виделось ранее. Остальные резвились как дети, а у него почему-то не получалось. Шесть лет ожидания и на тебе наконец долгожданный мундир с лейтенантскими нашивками. И именно это вдруг стало главным. А долгожданная пьянка оказалась вовсе не такой сладкой, как грезилось в бесконечное время учебы, а немного грустной. Ведь как не крути, это было прощание со ставшей привычной круговертью, прыжок в неизвестное, который и назывался взрослой жизнью.

Нейросеть коротко отрапортовала о конце работы и ушла в тень. Дэвид встряхнулся. Хватит вспоминать прошлое, отдых закончился.

Руки привычно легли на джойстики, выдвинувшиеся из подлокотников кресла. Странно, подумал он, в очередной раз бросая взгляд на круговой экран. Прямо буйство природы. А ведь стоит пролететь совсем немного, перемахнув через неширокий пролив и впереди, на тысячи и тысячи километров, потянутся одни безжизненные плато. Всякие. И прихотливой формы, изрезанные глубокими трещинами с иззубренными скалами и совсем плоские, почти без вмятин. Но все, абсолютно все, голые и пустые.

Он покачал головой. Странная планета. Материки, а их насчитывалось пять, были абсолютно безжизненными. Казалось, что радиация или что-то другое, но столь же сильное и безжалостное, напрочь выжгло на них нормальную жизнь. И только здесь, на крохотном пятачке, победно бурлило могучее половодье.