Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Николаевна Ларионова
После обеда они снова разошлись по своим беседкам, а когда начало темнеть, Дениз на рабочем месте не оказалось, вероятно, ей уже надоело и она решила воспользоваться своей привилегией несовершеннолетней. Артем нашел ее на тахте, с поджатыми ногами и иголкой в руках. Его единственная праздничная рубашка из индийского полотна, аккуратно четвертованная, была разложена на столе.
– Ты с ума сошла, Дениз. Что ты сделала с моей рубашкой?
– А? Вам жалко?
– Да нет, но все-таки…
– Вы чересчур любопытны, – и принялась разрезать рукава на длинные полосы.
Она провозилась весь вечер, что-то напевая себе под нос. Наконец торжествующе объявила:
– Конец!
– Премиленький сарафанчик. Узнаю в воланах собственные рукава. Надеюсь, ты не собираешься его сейчас, при мне, примерять?
Дениз покраснела.
– Ох, извини меня, дурака. Наша полуденная беседа напомнила мне, что ты все-таки француженка.
– Я не вижу связи…
– У меня почему-то сложилось представление, что француженка обязательно должна говорить двусмысленности, раздеваться в присутствии посторонних мужчин, целоваться с первым встречным и на все отвечать неизменным «о-ля-ля!».
– Вы насмотрелись дешевых фильмов, – грустно констатировала Дениз. – Я даже не сержусь. Но если мы здесь будем жить… мм… надолго, то я хотела бы иметь des draps, простыни. Это можно?
– Разумеется. А ты что, их тоже будешь резать?
– Зачем? Я буду спать. Провести целую неделю не раздеваясь… Мне просто стыдно.
– Ничего, можешь меня не стесняться.
– Мне стыдно перед собственным платьем. Оно есть мое единственное.
– А это, новое?
– Мой бог, это платье для ночи!
Теперь настала очередь смутиться Артему. Чтобы скрыть это, он ткнулся носом в шкаф.
– Держи наволочки… и это… и это… не надушено, ты уж извини… Я кретин! – радостно объявил он. – У меня же лежит Фимкин надувной матрац. Всю жизнь мечтал спать на балконе.
– Разве один – не страшно?
– Глупышка, нас тут берегут как зеницу ока. А дверь я закрою неплотно, если что – крикнешь меня.
Он вылез на балкон, и было слышно, как он там возится с матрацем и велосипедным насосом. Через некоторое время его окликнули.
– Что тебе, детка?
Дениз не ответила, и он догадался, что надо к ней подойти.
Она уже устроилась на ночь, и Артем невольно улыбнулся, увидев свою рубашку, с отрезанными рукавами и воротом, непомерно широким для Дениз.
– Нефертити в мужской сорочке. Картина!
Она подняла на него глаза, не принимая его шутки:
– Доброй ночи.
– Спи, детка.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
На балконе было совсем не холодно. Артем перекинул свои вещи через перила, блаженно вытянулся и стал глядеть вверх. Чернота подземелья нависла над ним.
– Юп! – позвал он шепотом.
Слева, за перилами, что-то мелькнуло.
– Вы довольны нами, Юп?
– Да, – так же тихо донеслось из темноты. – А вы?
– Вполне. Хотя вспоминать – это не такое уж легкое дело, как можно было ожидать.
– Ты жалуешься?
– Нет.
– Тебе еще что-нибудь нужно?
– Мне – нет. Но я боюсь, что для Дениз всего этого будет мало.
– Что же ей нужно еще?
– Игрушки.
– Хорошо.
Он заснул незаметно для самого себя и проснулся только тогда, когда рассвело. Он потихонечку оделся и перелез через перила на землю. Он уже собирался обогнуть дом и войти в него через дверь, чтобы таким образом бесшумно проникнуть в кухню, но в этот момент до него донесся приглушенный вскрик Дениз. Одним прыжком он перемахнул обратно через перила и ворвался в комнату.
Стопка плоских разноцветных коробок высилась от пола до самого потолка, а возле нее, голыми коленками на полу, стояла Дениз. Вся комната была затоплена какой-то золотистой пеной, и Дениз подымала эту пену и прижимала к своему лицу. При виде Артема она вскочила и, крикнув что-то на своем языке, подняла над головой столько этого прозрачного пенного золота, сколько могло удержаться у нее на ладонях; потом она закружилась, и медовые невесомые струи с шелестом обвились вокруг нее. Артем подошел, потрогал пальцами – гибкая синтетическая пленка, усеянная бесчисленными блестящими пузырьками.
– Получила-таки игрушку, – добродушно проворчал он.
– Мой бог, «игрушку»! Вы знаете, что мне хочется сказать при виде всего этого?
– Знаю: о-ля-ля!
– Вот именно. О-ля-ля!
– Сказала бы лучше спасибо.
– О, это мне в голову не пришло. Я… un cochen de lait, свинка. Кто мне все это подарил?
– По всей вероятности, Юп.
– Откуда здесь негр?
– Почему «негр»? Это наш хозяин.
– Юп – имя для прислуги, а не для хозяина, разве нет? Но все равно. – Она бросилась к балконной двери, распахнула ее и крикнула: – Мерси, мсье Юп!
– Ну вот ты и ведешь себя как француженка из дешевого фильма: вопишь «о-ля-ля» и выбегаешь полураздетая на балкон.
Дениз только пожала плечами:
– А мсье Юп не очень стар?
– Кажется, не очень. Но хватит восторгов. Завтракать – и на работу.
– А когда будет… мм… воскресенье?
– Считай сама, вчера был понедельник.
Дениз надула губки.
– Но, учитывая твой детский возраст и заботы по дому, я устанавливаю тебе рабочий день до обеда.
– О-ля-ля! – закричала Дениз. – Да здравствует безработа!
– Во-первых, безработица. Во-вторых, только частичная, а в-третьих, ты с этим «о-ля-ля» уже пересаливаешь. Смотри, как бы я не поверил, что до сих пор ты притворялась и только при виде этих тряпок стала самой собой.
Дениз шевельнула ноздрями, как маленькая антилопа, и сердито заявила:
– Я буду одеваться.
– Понятно. Это значит, что я должен варить кофе. Но учти, что с завтрашнего дня ты будешь делать это сама – не в целях ликвидации безработицы, а на предмет привития трудовых навыков.
За завтраком Артему пришло в голову захватить с собой в беседку стопку бумаги. Рисовал он недурно, и дело пошло веселее.
– Среди древних наскальных рисунков центральной Африки встречалось изображение человека в прозрачном шлеме, см. рис. номер двадцать три. Правда, дальнейшие исследования показали, что это всего-навсего тыква, см. рис. номер двадцать четыре.
И все в таком роде.
А вечером, вернувшись в свой домик, он испытал легкое головокружение. Все стены, окна и двери были задрапированы серебристо-серыми, кремовыми и вишневыми тканями, на столе – хрустящее полотно, достойное банкета в Версале.
– Мсье Артем, я приглашаю вас
