Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова
— А для кого же? — спросил немилосердный к Венду «запечный дедушка» Франк Штерн. — Не для себя ли ты и оберегаешь эту неземную мечтательницу?
— Ну, коли пошла такая пьянка, как говорит наш доблестный отсекатель-зашиватель хирург, он же ценитель местной «Мать Водички»… А хотя бы и так! В семье ни у кого не должно быть тайн друг от друга. Ибо дом, разделившийся сам в себе, рухнет. Мне тут позволено и по выслуге моей, и по должности несколько больше, чем прочим. Конечно, не имею в виду вас, доктор. Вы-то и меня превзошли по всем характеристикам, и по здешнему долгожительству, и по возрасту…
— Возраст это не всегда мерило ума, Венд, — миролюбиво отозвался доктор Штерн.
— Ладно. Я вас в дискуссию не приглашал. Я лишь решил провести минутку просвещения для своих воспитуемых шалопаев, выражаясь языком любящего отца. А я для них отец любящий, потому и забочусь об их развитии и о будущей их реализации вовсе не здесь.
— Воспитание ваше странное, не скажу, что оскорбительное… — не собирался никнуть перед ним Антон, поддержанный доктором Штерном. — Я вышел из школьного возраста, кажется. К тому же не вхожу в ваш военный корпус.
— А тут чего тогда околачиваешься? Вместо того, чтобы на своём рабочем месте трудиться на благо не одного лишь Трола, но и ради нашей уже высокой миссии.
— Отстань от него! — вступился доктор Франк. — Я его пригласил на вкушение моего десерта. Самому-то делать, что ли, нечего, что и сам уподобился меди звенящей, кимвалу бряцающему. Кажется, правильно сформулировал?
Все засмеялись вокруг, жуя бесподобный зефир, созданный на основе местных фруктов и съедобных водорослей, найденных в горных озерах. Тот, кого обозвали загадочным и непредставимым зрительно «кимвалом», сверкнул глазами на доктора и встал со своего места, — Вам виднее, знатоку архаичных книг. А что, вы уже тут стали и религиоведом по совместительству?
— Всем понемножку я тут стал. Ребята все как на подбор у нас умные, времени много у них. Пусть вникнут по возможности во всю премудрость человеческую, а то может статься, потом будет недосуг.
— Знавал я одного такого мыслителя из затхлого колодца, — начал Венд. — Сидел всё, бороду архаичную поглаживал, гундел про абгрунд и дазайны бормочущие, но как-то не замечал я, что хоть кого он удобрил таким вот странным илом со дна этого иссохшего источника.
— Ребята пришли попить чайку с моим зефиром, по-домашнему, так что оставь своё воспитание для учебного полигона, — ответил доктор, сохраняя ласковую невозмутимость.
— Ну что же, вкушайте. Не буду никому омрачать вкусовое удовольствие. Ведь не поучениями едиными жив человек, а и хлебом, то есть зефиром насущным, — и удалился. Зефир он искренне не любил. Антон тоже двинулся к выходу, радуясь, что живёт на поверхности от всех отдельно.
Голу-Бике всегда восхищённо следила за женщиной из «Мечты» и как-то похвалилась Антону, что она приглашала её зайти, чтобы выбрать себе новое чудесное платье по сниженной цене из-за сезонной распродажи.
— Так и зайди, — ответил Антон, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что носила его жена.
— Ты считаешь, что я вправе быть такой транжирой? Сниженная цена в её понимании это же моя зарплата за месячный промежуток работы лаборанткой.
— Разве твой начальник Руд-Ольф такой жадный, что настолько мало тебе платит? — Антон впервые задумался о социальной справедливости в «Лучшем городе континента». Хотя и понимал, Венд не сам по себе устанавливает размер оплаты, а следует тем стандартам, что и существовали в «Зеркальном Лабиринте» для рядового персонала.
— Платит больше, чем прочие! — возразила Голу-Бике, — с учётом моей малой занятости в его лаборатории и вовсе можно лишь мечтать о таком везении. Я даже не устаю, как прочие мои сокурсники, работающие на износ ради выживания после учёбы.
— Так и зачем бы тебе наряжаться как жёны и дочки важных лбов из высших уровней здешней иерархии? — спросил Антон. — Ты по любому тут лучшая. Но если хочешь, то купи, что и понравится, — он отдавал ей свои заработанные деньги, не интересуясь, на что она их тратит. Голу-Бике, кажется, так и не пошла в ту «Мечту». Зачем? Если её и так любил добрый и прекрасный муж.
Хозяйка же «Мечты» не оставляла его своим вниманием. Её лицо даже на расстоянии излучало ласку и обаяние. Его поражали её наряды, всякий раз разные, часто непривычно декоративные и забавные, но всегда поразительно искусные. Она приподнимала свою руку, совершая ею некий замедленный плавный жест, видимо, приветствовала его, как знакомого, хотя они ни разу и не общались. Он удивлялся, но нельзя было сказать, что это удивление было неприятным. Скорее, забавной она ему казалась. И уж с кем она его спутала, он не спросил, раз уж они не общались.
Однажды ему удалось рассмотреть её вблизи. В ней было, опять же, какое-то забавное несоответствие между тонкокостной фигурой и пышным привлекающим бюстом, из-за которого она и сама казалась пышнее в своих затейливых платьях, обладая в действительности миниатюрным сложением. У неё были синие васильковые глаза, тонкий ровный носик, девичьи свежие губы бантиком. Впечатление портили немыслимой окраски волосы, и Антон мельком подумал, что она похожа на куклу, а не на живую женщину. Была ли она красива? Да, но как декоративная открытка, слащаво — красочная, это тоже мешало её серьезному восприятию в человеческом плане. Она и казалась глуповатой, возможно из-за избыточной декоративности, не предполагающей психологической глубины.
Но забавная дамочка столь же забавно гордилась собою, открывая свою грудь на всеобщее обозрение, прикрыв лишь наполовину, а то и меньше. Заглядывая ему в глаза своими васильковыми глазами и окутывая облаком тончайших ароматов, аналогов которым Антон не мог и вспомнить, — на Земле таких точно не встречалось, — она не скрывала своего любования им, и он за её красоту ей это прощал. И мило улыбался, понимая, что она специально встречает его каждое утро.
Как-то она спросила, — Почему ваша жена не приходит ко мне и не шьёт у меня платья? Не смотрит моих коллекций?
Удивившись её осведомленности, он остановился и был несколько озадачен тем, как беззастенчиво она шарила невинными вроде, синими глазами по его вспотевшей фигуре.
Он пожал плечами, — А зачем? У неё всё есть.
В её глазах читалось сожаление, что у такого мужчины столь
