Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова
— А что? Смешон? Страшен? Стар? А если это лишь иллюзия твоего сознания? А если я прекрасен и молод?
— Если только в своём больном воображении…
— Когда-нибудь ты убедишься в моей правоте. Когда-нибудь ты увидишь меня в моём настоящем образе, но, к сожалению, не здесь…
Глава четвёртая. «Хагор — опасный осколок чужого мира».
— Зачем ты погрузил мою душу во мрак?
— В доброте и всепрощении и есть сила твоя, перед которой не устоял даже Чёрный Владыка, укрощённый тобой. Не красота твоя спасла тебя, не думай. Красота вас женщин чаще губит, чем спасает. И счастье редко кому от неё в мире этом бывает. Она уже в самой себе несёт воздаяние за пользование ею. Да кто же по молодости это понимает? Вот и Гелия засияла как утренняя звезда перед восходом, да попала в алчные руки недоразвитого существа!
— Недоразвитое существо это ты! А мой возлюбленный самый прекрасный! Он, конечно, несколько запутался в чужом для себя мире поначалу. А теперь он нашёл меня! Моя любовь уже не даст ему пропасть!
— Сама не пропади!
— Я-то не пропаду, а вот ты шёл бы… куда и хотел! Зачем привязался? Я вспомнила, как ты, безумный, преследовал меня и прежде! Только я тогда не знала, кто ты…
Хагор оставил её вскрики без внимания, — Моя Гелия просияла лишь на краткий миг над печальной планетой и рассыпалась звёздным дождем, погаснув во мраке. Соберу я осколки её, все до единой искорки соберу, и восстановлю её там, в мире нашем. Но прости меня, Венду я отомщу за всё. И месть моя не будет подобна скоропалительной мести человеческой, она будет другой. И пусть не прощает меня Всевышний, а отмщение мне! А там и отвечу за все злодеяния свои.
— Какие ещё злодеяния? — отчасти страшась его глаз, ставших на самом деле безумными, прошептала Нэя. — Я вас прощаю, если за себя…
— Я натворил тут много чего. За всё и отвечу. Коли уж невиновных губил, то и врага не пожалею. Возьму грех ещё один на себя и буду я палачом его. Но не физическим. Нет. Я другую кару ему изобрету. Буду орудием мести в руках Всевышнего.
— Так ты и во Всевышнего веришь? — Нэя отбросила всякую вежливость, понимая, что ни словесный шёлк, ни колючая грубость не важны Хагору. Ему важно одно, высказаться самому.
— Разве так велики его злодеяния? — дрожа от страха перед колдуном, прикинувшимся вначале безобидным путником, спросила Нэя, — разве не единичны жертвы его, и то они были ему враги по их законам, которым он служит. Он воин и не убивал невиновных никогда.
— Откуда ты можешь знать степень вины его жертв? Да и муку человеческую измерить-то как? Чем? В каких единицах измерения?
— Что же мне делать, по-твоему? Если ты сам любил Гелию, как говоришь, то возможно ли это, запретить себе любить?
— Ничего не надо тебе и делать. Люби, как и любила. Что ещё и делать на этом свете вам, женщинам? Любить природу, детей, птиц и животных. Любить самцов ваших недостойных и тех, кто сумел стать достойнейшим разумным человеком. Крест ваш такой и благо вам такое. А меня забудь, если хочешь. Я всё равно, что сон, мираж в горах. Забудь и живи, как и жила.
Но Нэя не уходила. Хагор уже не смотрел на неё. Он вглядывался, щурясь, в противоположный берег, на ближайший горный хребет, чьё отражение падало в озеро и не тонуло, распластавшись на зеркальной поверхности и колеблясь в стремительных и медлительных, закручивающихся вместе водных течениях, напоминающих по своей форме спирали и завитки фантастических галактик…
— Как же он жил на Земле? Ведь у них нельзя так себя вести, как позволял он себе здесь? — спросила она у человека, который знал то, чего не мог знать посторонний.
— Он был кочевником в мужской своей жизни. Он всегда терзал женские души, не трогая тел. Поскольку металлическая дисциплина их цивилизации держала его на цепи, а тут цепь изъела коррозия этой планеты, и он сорвался. И притягательность его есть та самая, одуряющая вас бабочек притягательность плотоядного растения с сочными соцветиями и смрадной сердцевиной.
— Я не верю тебе! — Нэя и своим ушам не верила. Старик назвал её «бабочкой» — интимной кличкой, данной ей Рудольфом! Страдая, она закрыла глаза, будто увидела хищное страшное растение, тянущееся к ней мясистыми извивающимися щупальцами. Она вздрогнула от отвращения. Но отвращение возникло к словам старика. К словам, которыми душа Нэи давилась как отравой. Как смел он настырно пихать злую ядовитую гадость в её душу вместе с плотными, текучими образами, которые она отталкивала? Старик вызвал в ней сильный гнев, когда хотелось его садануть наотмашь по страшному лицу, но так поступить она не могла, она всего лишь перешла на бесцеремонное «ты». Хагор смотрел с состраданием.
— Лишнее я тебе наговорил. Боль моя не всегда держит меня в рамках дозволенного. Забудь! Любовь всё покроет, всё прощает любовь, всё исцеляет, ибо дар она от Всевышнего.
— Скучаю я по Гелии, — вздохнула Нэя, и это было чистой правдой. Ей не хватало Гелии.
— Пришлёт она тебе ещё весточку. И неожиданную. Только ты не сломайся сама. Терпи. А как будешь на краю стоять, возьми вот это и сразу опомнишься. — Хагор разжал руку. На его ладони лежал прозрачный, как вода, зеленоватый кристалл, — увидишь в нём знакомый лик и справишься с горем. Считай это запоздалым подарком от самой Гелии…
— С горем? Будет горе?! — вскрикнула она в отчаянии, не желая ему верить.
— Не горе, конечно, если для других и посторонних тебе людей. Переживания личного свойства редко у кого вызывают сострадание. Их считают несерьёзной блажью, часто не понимая, насколько они способны искалечить человека. Но для любящего твоего сердца это будет испытание. И помни. Познаешь ещё и другое счастье и другую любовь узнаешь. Спрячь!
И Нэя спрятала кристалл в сумочку на поясе платья. Не смогла отказаться. От старика исходила властность и ещё нечто, что делало её покорной и не позволяло поскорее бежать от него, как от опасного сумасшедшего.
— Не потеряй! — он взглянул в несчастные глаза Нэи. — Тончайшая ты, впечатлительная. Хочешь ребёнка? Вижу, хочешь… Радуйся, что не любил он тебя, как тебе хотелось в твоей юности. И не любил он тебя ни тогда, ни теперь, поскольку, даже уйдя, Гелия не покинула его. И не одна Икринка рождена у него тут. Только для Гелии была хрустальная башня, а для всех прочих подземелье. Всё и отличие. Сам он хрустальным
