Дэвид Файнток - Надежда патриарха
– «Мельбурн» пришвартовался два дня назад, сэр.
– Сколько же лет прошло?
– Двенадцать.
Несколько полетов у него – и выборы, политика у меня.
Я закрыл глаза. Как это могло произойти? Как так получается в жизни? «Посмотри-ка на него, – подумалось мне. – Все еще стройный, лицо словно выточено из камня, волнистые волосы, едва тронутые сединой. Капитан». О звании Алекса сообщали звездочки на его плечах, но я и так это знал. Время от времени, просматривая списки капитанов, я вспоминал некоторые имена.
– Шесть с половиной лет, – продолжал он, – меня не было в Солнечной системе. А здесь занимался организацией нового полета. Джош Феннер планирует отправить «Мельбурн» на Титан. Мойра немного расстроилась, что я оставляю ее с ребятишками, особенно переживает за Майкла. Мистер Сифорт не желает их повидать? – Моя улыбка погасла при мысли об изменениях, которые мне придется вносить в свои планы. – Они в отеле. Она будет рада видеть вас. И мы немного посидим… О!
– В чем дело, сэр?
– Дерек в городе! – Его лицо вспыхнуло от восторга. «Три мушкетера снова вместе!» Когда мы были почти мальчишками, то сообща сносили терпеливо все мучения в Сентралтауне.
Я хихикнул. Каким-то образом благодаря его присутствию у меня полегчало на сердце. Алекс был добродушным парнем – не прошибешь за просто так. Если бы он был рядом со мной все эти бесцветные годы!
Кто-то кашлянул рядом. Словно очнувшись, я осознал, что мы не одни.
– О, Марк, вы никогда не встречались… Адмирал Хой, вы не представите их друг другу? – Я упал в кресло и обхватил голову руками.
Когда-то на планете Надежда мы с Алексом спали в одной палатке вдали от освоенной плантаторами зоны…
– Сэр?
Я был таким молодым, боевым, старался исполнять свои обязанности…
– Сэр, с вами все в порядке? – снова послышалось рядом.
– Конечно, Джеренс. – Я взялся за протянутую им руку. – Выдели время для Алекса. Придумай что-нибудь, вне зависимости от того, что у меня намечено. И пусть он сидит впереди на сегодняшнем банкете.
– Будет сделано.
Двумя уровнями ниже коридоры орбитальной станции были шире, обшивка более изящной, вполне подходящей для пребывания там пассажиров. Наш электромобиль сбавил ход у отделанного золотом входа в «Хилтон».
Я сердечно помахал зевакам, будучи в хорошем настроении оттого, что рядом со мной оказался Алекс. Мы проложили себе дорогу через толпу людей. На церемонии были приняты все возможные меры предосторожности, не проверяли только тех, кто уже прошел через это по пути на станцию.
Через полчаса – на виду у сотен людей, которые заплатили астрономические суммы за привилегию здесь присутствовать, и на глазах еще миллионов телезрителей – я ковырялся вилкой в зеленом горошке и жареном цыпленке.
Я думал об Арлине, мне хотелось посоветоваться с нею по поводу разговора со Стангером, но она сидела в переднем ряду, отказавшись выйти на авансцену. Надо будет мне как-то больше не глупить.
Сенатор Роб Боланд склонился ко мне поближе:
– Надеюсь, я не помешаю вам нынешним вечером?
– Не помешаете, если будете говорить правду.
Не будь он так озабочен выборами на новый срок, я бы во многом с ним согласился. Но Робби Боланд удачно занимал сенаторское кресло своего отца и заслуживал переизбрания.
Мы давно забыли и наши разногласия по поводу беспризорников, и моральное поражение Боланда. Политика научила меня быть практичным. Его помощь была важным инструментом в проведении через Сенат многих законов, которые моя партия считала важными.
В другом конце стола, отведенном для почетных гостей, бывший Генсек Кан мрачно жевал.
Робби перегнулся над моей тарелкой, чтобы пожать Алексу руку:
– Мистер Тамаров, не могу поверить, что мы встретились.
– Рад встрече, сенатор.
– Вы служили на его первом корабле? Как я вам завидую.
– Почему же? – Алекс бросил на меня извиняющийся взгляд, но я не очень вникал в их разговор обо мне.
– Я познакомился с мистером Сифортом, когда он был начальником Академии. – Боланда тогда, моими хлопотами, приняли туда кадетом. – Вы же знали его в молодости.
– Все мы были тогда молоды. – Алекс улыбнулся своим воспоминаниям, потом повернулся ко мне. – А сейчас – посмотрите-ка. – Он прочитал блистающую надпись на экране позади нас:
– Премия Бона Уолтерса за высочайшую нравственность.
– Господи Иисусе, Алекс. О, извините! – Я тут же склонил голову в искреннем раскаянии. – Ты что, не понимаешь, что все это политиканство? Как я на самом деле мог это заслужить?
– А почему бы и нет?
Замигали огни. Председательствующий взобрался на подиум и начал вступительную речь. Я старался изобразить вежливый интерес.
Сначала он изъявил всеобщую благодарность организаторам церемонии. Потом передал слово Антону Бурсу, всемирно известной кинозвезде, который создал для миллионов зрителей образ капитана Бона Уолтерса. Потом глава фонда Бона Уолтерса рассказал о своей сложной работе и о премии, которую они спонсируют.
Моя вежливая улыбка стала превращаться в каменную маску. Я прикрыл рот платком.
– Терпение, сэр, – прошептал Алекс. – Это долго не продлится.
Я только хмыкнул в ответ. Его глаза блеснули:
– Я и понятия не имел об этой премии, когда «Мельбурн» ошвартовался. Как все удачно сложилось.
– Ну, ты-то здесь не виноват.
– Разве вы не понимаете, сэр? Я бы вышел из игры много лет назад, если б не ваш пример. Даже сегодня кадеты вас глубоко уважают. Не могу и передать, как это здорово – ощущать, что и все общество думает точно так же.
– Алекс, ну сколько тебе повторять? Мы организовали это – Бранстэд и я.
Я отвернулся, чтобы немного пригубить вина. Через стекло бокала один из огней светился, как иллюминатор. Я поиграл своим бокалом. Походило на иллюминатор на корабле ВКС «Хельсинки»…
Я спустился на второй уровень. Вверх по лестнице, потом налево. Еще зеленый, неуклюжий шестнадцатилетний мальчишка – я был впечатлительным гардемарином, впервые входившим для доклада на капитанский мостик. До этого я не видел мистера Хагера – первого гардемарина, от которого зависела моя судьба, – не видел и капитана, столь отдаленного от моей тогдашней жизни, что я покрывался потом в предвкушении скорой встречи.
Мне надлежало произвести хорошее впечатление. От этого зависела вся моя карьера. Вся моя учеба, все мои тренировки были подготовкой к этой встрече.
«Помоги мне, Господи. Я раб Твой, всецело преданный Тебе. Я посвящу всю мою жизнь Тебе».
Мои шаги замедлились. Я был рядом с капитанским мостиком.
Я застегнул все пуговицы, пригладил китель. Пробежался пальцами по коротко остриженным волосам.
«Вот оно, Господи! В этот момент начинается моя карьера. Помоги мне сделать все правильно. Помоги мне держаться достойно».
Послышались аплодисменты. Я вздрогнул и поднял голову. Робби Боланд поднялся с кресла и прошел на подиум.
– Леди и джентльмены! Оказаться здесь сегодня вечером – большая честь. Потому что почетным гостем является мой друг, старый товарищ, верный союзник моего отца, мой… – он мгновение поколебался, – мой наставник. Человек, который научил меня отличать правду от лжи и благодаря которому, – он горестно улыбнулся, – я утерял политический вес. – Это вызвало дружеский смех. Боланд, донельзя расстроенный гибелью своего друга Адама Тенера, которую не сумел предотвратить, ушел в отставку с должности члена Генеральной Ассамблеи, чтобы поднять на ноги сынишку Адама – Джареда, парнишку с проблемами. Это было за пять лет до его возвращения в политику.
– Николас Сифорт – человек, который никогда не будет лгать. Человек, который никогда не станет вилять. Человек, который ненавидит любую фальшь. Человек, который делает то, что считает нужным, чего бы это ни стоило.
Алекс схватил, меня за руку:
– Я так горжусь вами! Не променял бы это ни на что в мире.
Я по-прежнему смотрел на бокал, но капитанский мостик «Хельсинки» уже растаял.
«Господи, почему все так получается? Почему я не могу вернуться назад, снова стать тем честным мальчишкой?»
В дальнем конце стола Генсек Кан уперся взглядом в свою тарелку.
«Почему я здесь, Господи?»
– …человек, который служит примером доброты, решительности, открытости, прогрессивности и моральной чистоты для всего человечества. Представляю вам капитана «Гибернии», «Дерзкого», «Трафальгара», номинанта премии этого года имени Хьюго Бона Уолтерса, Генерального секретаря ООН Николаса Эвина Сифорта! – Боланд повернулся, и зал разразился аплодисментами.
«Господи, верни меня в детство. Я встану на колени, если это поможет моей мольбе. Дай мне еще один шанс».
– Сэр, пора.
«Смилуйся! Как я мог так пасть?»
– Они ждут!
Мне не оставалось ничего другого, как только пройти через это. Несколько слов благодарности – и все закончится. Медленно, устало я поднялся на ноги. Овации не смолкали. Люди вставали и аплодировали стоя.
