Олег Авраменко - Небо, полное звезд
Адмирал разложил перед собой в ряд оставшиеся пять рапортов и смерил их угрюмым взглядом.
– Трое техников, – произнёс он. – Карла Беккер, Петер Нильсен и Мари Лакруа. Всем за тридцать, в школе учились откровенно слабо, а по её окончании не предпринимали ни малейших попыток продолжить своё образование. Ну, какая от них будет польза в исследовательских экспедициях? Даже если мы их возьмём, то через пять лет при переаттестации их отчислят из Департамента за профессиональную непригодность. Зачем нам этот пинг-понг, скажите на милость? – И, не позволив мне вставить ни слова, адмирал перешёл к последним двум. – Мичман Марша Хагривз и мичман Милош Саблич. Спору нет, талантливые ребята. Лучшая выпускница по пилотированию и навигации и лучший выпускник по инженерным дисциплинам. По логике, следовало бы ещё разобраться, как они двое (а если учесть и стюарда Гарнье, то трое) попали на один корабль. Но я этого делать не стану, так как рискую уличить в непотизме вице-адмирала Лопеса, к которому питаю глубокое уважение… Впрочем, речь сейчас не о том. Я уверен, что когда-нибудь и Хагривз, и Саблич заслужат перевод в Исследовательский Департамент. Но только не сейчас и не в ближайшем будущем. В дальних экспедициях нужны опытные пилоты и инженеры, а опыт приходит только с практикой, и никакой талант, никакие выдающиеся способности его не заменят. Так что, капитан, за этих двоих даже не просите. И за упомянутых техников тоже. Они категорически не годятся. Десять человек – тот максимум, на который мы согласны. На оставшиеся пять вакансий уже сегодня объявим конкурс, и я вам обещаю, что ни один из новых членов команды не будет утверждён без вашего одобрения.
Это было ещё хуже, чем я ожидал. После таких слов не имело ни малейшего смысла расхваливать Марси с Милошем и приводить аргументы (если честно, то притянутые за уши) в пользу Нильсена, Беккер и Лакруа. Адмирал не оставил мне никакого простора для манёвра, однозначно дав понять, что его вердикт окончателен и обжалованию не подлежит. Теперь мой выбор свёлся к двум возможным вариантам, причём один из них – согласиться с решением штаба – был для меня неприемлем.
Собравшись с духом, я произнёс:
– В таком случае, адмирал, я вынужден отозвать свой рапорт.
Как оказалось, моё заявление не стало для него сюрпризом. Похоже, он с самого начала догадывался, к чему приведёт наш разговор, и морально был готов к такому повороту событий. Поэтому не разозлился, не стукнул раздражённо кулаком по столу и даже не пробуравил меня гневным взглядом. Он просто вздохнул – устало и обречённо.
– Это шантаж, капитан Мальстрём. Бессовестный шантаж.
– Вовсе нет, сэр, – ответил я твёрдо. – Я поступаю так, как велит мне долг перед подчинёнными. Я обещал им, что буду добиваться перевода в Департамент всей нашей команды, а раз этого не получилось, то теперь у меня нет другого выхода, кроме как остаться на «Кардиффе» вместе с теми, чьи кандидатуры вы отклонили.
Горовиц откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня долгим взглядом.
– Надеюсь, капитан, вы осознаёте все последствия своего поступка? Если сейчас вы откажетесь, то можете позабыть об исследовательской карьере. Путь в Департамент для вас будет закрыт. Навсегда. Вы понимаете это?
– Да, адмирал, понимаю. И уверяю вас, для меня это непростое решение. Но я покину «Кардифф» только со всей командой – и никак иначе.
Следующие полчаса мы переливали из пустого в порожнее. Горовиц настойчиво уговаривал меня принять его предложение, а я с не меньшей настойчивостью отказывался. Наконец, убедившись в моей непоколебимости, адмирал снова вздохнул, взял печать и медленно, демонстрируя всем своим видом крайнее неодобрение, проштамповал оставшиеся рапорты.
– Только не вздумайте благодарить меня, – сварливо произнёс он, едва я раскрыл рот, собираясь заверить его, что наша команда оправдает оказанное доверие. – Такое решение приняла коллегия штаба с перевесом всего в один голос. И этот голос был не мой. Лично я выступал за то, чтобы отклонить ваш рапорт, если вы станете упираться из-за этих пятерых. Но я оказался в меньшинстве.
Горовиц придвинул к себе компьютерную консоль и проставил резолюции на электронных оригиналах наших рапортов. А бумажные копии вручил мне, добавив к ним тонкую папку и только что распечатанный приказ о зачислении всей команды «Кардиффа» в состав Исследовательского Департамента.
– Вот, держите. Можете поместить в рамочки и повесить в своих каютах. Гм-м, в своих новых каютах. – С этими словами он поднялся. – Пойдёмте, капитан. Уладим всё прямо сейчас.
Мы вместе вышли из кабинета и приёмной, поднялись на девятый ярус и направились к причальному сектору «F», где обычно швартовались исследовательские корабли. Сжимая в руках драгоценную папку с нашими рапортами и приказом о назначении, я время от времени искоса поглядывал на блестящую лысину адмирала, находившуюся на уровне моей груди. По какой-то непонятной причине он почти никогда не носил фуражку, хотя, по моему мнению, в ней выглядел бы более внушительно.
На полпути мы разминулись с двумя офицерами в светло-голубой форме Военно-Космических Сил Федерации. Оба были армейскими капитанами (то есть, по флотским меркам, лейтенантами) и при нашем приближении взяли под козырёк, приветствуя старших по званию. Хотя, можно не сомневаться, они с гораздо большим удовольствием запихнули бы нас в ближайший шлюз и вышвырнули в открытый космос. Если на свете и существовало что-нибудь чернее абсолютно чёрного тела, то это был цвет зависти, которую испытывали космонавты к нам, астронавтам. Не было никого, кто ненавидел бы нас так яростно и самозабвенно, как люди, бороздившие просторы Солнечной системы, но лишённые возможности слетать хотя бы к ближайшей звезде.
Вполне естественно, что из-за такого отношения к нам мы не жаловали космонавтов, однако не питали к ним ответной ненависти, а скорее жалели их. В конце концов, они были нашими братьями по профессии, которым просто не повезло родиться резистентными. При поступлении в космические училища, как военные, так и гражданские, абитуриенты проходили жесточайший отбор, и космонавтами становились лишь самые лучшие из них – с незаурядными умственными способностями и идеальным здоровьем, сильные, выносливые, психически устойчивые, обладающие молниеносной реакцией, несокрушимой силой воли и ещё многими другими достоинствами. Средний космонавт превосходил среднего астронавта по всем параметрам, кроме одного-единственного – сопротивляемости к гипердрайву…
В секторе «F» находилось пять причалов, и только один из них специально предназначался для исследовательских судов. Этого вполне хватало, поскольку корабли Департамента были редкими гостями в околоземном пространстве. Возвращаясь из очередной дальней экспедиции, они задерживались в Солнечной системе лишь для того, чтобы отчитаться о проделанной работе, передать материалы исследований и собранные образцы – в основном минерального и биологического происхождения, после чего следовали в порты постоянного базирования. Таковыми являлись четыре самые развитые звёздные колонии – Цефея, Таура, Эсперанса и Сагитария, которые могли обеспечить техническое обслуживание кораблей, включая их ремонт. Там члены экипажей проводили свои отпуска и обычно прямиком оттуда отправлялись в новые экспедиции.
К некоторой моей досаде, в секторе «F» не оказалось ни одного астронавта, который стал бы свидетелем моего триумфа, а был лишь пост охраны из двух рядовых и одного сержанта в серебристо-серых мундирах. Четыре причала из пяти пустовали, и только над терминалом «F-1» светилось табло, на котором вместо названия корабля фигурировал заветный серийный номер «SC-05132».
– Полагаю, капитан, – заговорил Горовиц, остановившись перед терминалом, – вы уже думали над тем, как назовёте свой новый корабль. А если воображение подвело вас, могу предложить несколько вариантов.
Я улыбнулся. Разумеется, последние слова были сказаны в шутку. По традиции Звёздного Флота, исследовательским кораблям давали имена персонажей античных мифов, а ввиду малочисленности флотилии Департамента вариантов было вдоволь. И свой выбор я сделал давно – ещё тогда, когда впервые услышал о строительстве этого крейсера и принялся мечтать (в то время безнадёжно), как стану его капитаном. Поэтому я сразу ответил:
– Спасибо за предложение, адмирал, но имя я уже подобрал. Удивляюсь, что оно до сих пор оставалось вакантным. Я хочу дать кораблю название «Гермес».
– Да будет так! – одобрил Горовиц, и его тон немного потеплел. Самую малость, на пару десятых градуса. – Кроме всего прочего, Гермес был покровителем путешественников. Когда-то давно у меня был шанс стать командиром нового корабля, и я хотел назвать его как раз «Гермесом». Но, увы, не сложилось. На тот крейсер был назначен более опытный капитан, а я получил под командование старенький «Пегас», на котором летал до самой отставки. Его потом списали в утиль.
