Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова
— Что ты сегодня ела? — спросил он.
— Как обычно, — ей стало уже легче, и она повисла на нём, чувствуя его родное тепло и надёжную, как ей мнилось, поддержку. — Мне приснилось, что ты утонул. Я бросилась тебя спасать, и сама стала тонуть. Проснулась, и вот…
Сзади появился тот человек. С невозмутимым видом он протянул ей странную прозрачную и мизерную капсулу, — Положи в рот. Если попал токсин, то он будет мгновенно нейтрализован.
Действительно, едва капсула растаяла во рту, возникло такое самоощущение, словно ничего и не произошло, исключая оставшийся горьковатый привкус.
— Надо бы кровь проверить, — пробормотал Ар-Сен.
— У меня месячных второй месяц нет, — ответила ему Ола, не испытывая ни малейшего стыда перед вторым и чужим человеком, — может, это дисфункция от переутомления? Я настолько устала тут жить, рано вставать, я хочу домой…
— И прекрасно, — с готовностью отозвался незнакомец, — собирайся, и поедем домой. Я тотчас же тебя и отвезу.
— Разве вы знаете, где я живу? — спросила она.
— А твои данные в базе Центра на что?
— С ума ты сошёл! — подал голос Ар-Сен, — прежде надо её к Франку.
— С ума сошёл ты, а не я. Франк уже провёл свои исследования. Я уж постарался, пока ты тут разлёживался по диванам. Залетела птичка, и поэтому доктор отказался от деликатной процедуры по возврату ей утраченной целости. Уж прости за цинизм. Я его уговаривал вернуть ей утраченное, и пусть она уедет, а её отец в свой срок услышит от своих же врачей, что пользуют аристократическое сословие, что дочка стала тем самым феноменом, каковой именуют «непорочным зачатием». Мы бы просветили её, что и как сказать. Главное, настаивать на невиновности. Избранница Надмирного Света — так у них называются подобные случаи. Таких особ они не отвергают и даже возводят в особую степень возвышения над прочими. Пусть бы папаша поломал себе голову, пусть бы заподозрил неладное, поскольку сам он — фрукт глубоко порченый, а с фактом как поспоришь? Доктор ни в какую, упёрся. Он догматик нравственного кодекса.
— Этого не может и быть! Как она тогда уедет? Когда ты успел взять у неё анализы?
— А тогда, когда все и проходили плановую проверку на наличие или отсутствие патогенных вирусов. Буквально на днях.
— И ничего мне не сказал?
— А чтобы ты изменил? Ты даже не в состоянии просчитать ближайших последствий своих, до чего же и нравственных поступков, а солидарно вместе с Франком укоряешь меня в безнравственности. Я — всеобщий тут охранитель, я — ГОР, а не ты и не доктор Франк.
— Никуда я не поеду. Я так просто сказала. И о какой птичке он сказал? — она обращалась к Ар-Сену, игнорируя Руда-Ольфа, абсолютно не понимая о чём он говорит.
Ар-Сен стоял с тем самым окоченевшим лицом без всякого выражения, которое и являлось у него выражением негативного всплеска чувств.
Уходя, Руд-Ольф сказал: — Вечером чтобы был у меня в холле. Два раза не повторяю. — После чего ушёл.
И Ола, почуяв буквально носом, какой непроглядный провал открылся вдруг, — нет, не перед её ногами, — а перед всем её существом, притащилась вечером к Ар-Сену, как он и велел, надеясь на долгожданное примирение. Вечером на диване в кабинете мешать никто не будет, там можно будет и уснуть на пару часов. Там был убран мягкий и тёплый плед, белый и невесомый как птичье крыло. Посуда всё так же валялась на столе. Никто не убрал.
— Пошли, — сказал Ар-Сен, — оставь это, — и взял её за руку. Они поднялись этажом выше. Вошли в холл настолько красочный и сверкающий всякими штуковинами, что Ола зажмурилась. Она села на огромный диван, положив рядом свой баул, в котором была купленная только что в торговом центре города вкусная снедь. Она посчитала, что потом они пойдут к нему домой. А у него никогда не было еды. Он ничего себе не готовил. Кухня была стерильной как операционная в больнице. Где он ел?
Ар-Сен о чём-то глухо и неразборчиво бубнил Руду-Ольфу. Тот сосредоточился на какой-то собственной мысли, так что казалось, он не слушает собеседника. Ола заворожённым взглядом следила за их странной мимикой, впервые заметив, что они оба сильно похожи друг на друга, и сильно не похожи на тех людей, кто тут обитали. Выточенный профиль и того и другого, светлые магические глаза и правильность самих лиц. В них не было ни избытка чего-то лишнего, ни недостатка чего-то существенного, как и в самих фигурах. Стройных без худобы, сильных без избыточной массы. Что касается высокого роста, такие люди встречаются. Вот и её отец очень высок. Но тяжёл, не совсем складен…
И эта их слегка примороженная мимика, как будто им есть, что скрывать! Как у вечной лицедейки мамы, утомлённой своей же игрой в ту, кем она не являлась.
— Зачем привёл её сюда? Оставил бы у себя, если пришла нужда поговорить именно вот так — живым лицом к лицу живому.
— Ты же сбрасываешь все мои вызовы…
— Да чего ты от меня хочешь, если я всё тебе сказал? Или решил и на меня навесить часть собственной вины? Иди к Франку! — тихо, но свирепо говорил Руд-Ольф. — Попроси по-человечески, он должен понять, что нельзя губить девушку. Он мне отказал, мне! А к твоей мольбе, может, и снизойдёт. Объясни, из какого она семейства… Какой смертельной опасностью всё может обернуться для тебя лично, уж не говоря о ней.
— Я не могу. Если тебе не подчинился, как мне-то воздействовать?
— А он и не входит ни в чьё подчинение. Сделай отчаянное лицо, уткнись носом в его плечо и пусти сопли… Ну как ещё-то? Я не знаю. Он же твой друг, твой сосед, иди к нему. Он спать собирается, может, подобрел перед сном. А то днём лютовал уж очень на меня. Выгнал. И слушать не захотел. У нас с ним, видишь ли, старые счёты…
— Нет. Я не смогу даже переступить порог его отсека.
— Тогда иди туда, где тебя и ждёт перевозчик Харон. Тот, кто и перевезёт её на другой жизненный берег. Ей там отлично будет. Я лично проверял, где и кто.
До Олы плохо доходил смысл их разговора, только то, что они не только на данный момент взаимно неприязненны, а и вообще глубоко не любят друг друга. И вдруг человек перешёл на странную речь, понять которую было уже нельзя. Ар-Сен молчал, глядя в пол. И только теперь пронзило её понимание, которое она не сумела бы оформить словесно.
