Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова
— Садись, — Рудольф даже не встал, подчёркивая неофициальность встречи и не стремясь казаться сейчас его шефом.
Антон сел в кресло напротив, хватая со стола вкуснятину с тарелок, принимая домашнюю атмосферу ужина, вольную и дружескую. Пока Нэя продолжала что-то устраивать среди тарелок, ласково сияя Антону улыбкой и глазами, Рудольф поглаживал её бёдра, будто не имел другой возможности или времени ею налюбоваться. Время от времени он что-то мурлыкал ей, на что она смеялась безо всякой причины, просто от радости. И Антон удивлялся тому, каким ласковым может быть тембр голоса у этого «воителя». Наконец он тоже сел в кресло и велел Нэе уходить. Отчего-то не пригласил её тоже сесть. Значит, не хотел, чтобы она была свидетелем разговора. — Ты придёшь ночевать наверх или мне уходить? — спросила она, не смущаясь Антона, и подошла к Рудольфу, положив руки на его плечи.
— Иди наверх. Я скоро буду, — он дотронулся до её живота и погладил, продолжая вести себя так, будто Антона не было рядом. Когда она вышла, то проводив её долгим и непривычно-мягким взглядом, он начал уплетать закуски, по-прежнему не глядя на Антона, и это не было добрым знаком.
— Ну что? — спросил он, наконец, вонзаясь Антону в глаза цепкими зрачками своих прозрачных глаз, не изменяя своему прежнему нерасположению к нему в последнее время. — Чего молчишь?
— А что говорить? — но то, что разговор будет касаться Икринки, Антон не сомневался.
— Делать что теперь будем?
— Теперь? Как понять?
— Так. Ничего не хочешь сказать? Нет? Да я и сам всё скажу. Если она родит, что ты будешь делать? — он с ударением выделил «ты».
— Я? Мы улетим на Землю вместе. — Антон также подчёркнуто выделил «мы».
— Мы?
— Не мы с вами, а я и она, Икринка. И наш ребёнок, когда он окрепнет и будет способен к перелёту.
— Ты-то, пожалуйста, хоть сейчас и лети. Но её-то кто пустит? На Землю?
— Кто же не пустит?
— ГРОЗ и не пустит.
— Почему?
— Потому. А почему, по-твоему, я тут торчу вот уже два десятка лет?
— И почему?
— Ты ограниченный всё же тип, Антуан. Из-за неё, из-за дочери. Я не хотел её тут бросать. Одну. Совсем одну. Не считать же этого безумного Хагора её защитой? Он еле кряхтит и сыпется на элементарные частицы при каждом шаге. Он, видишь ли, нестабильная структура. Ты же понял, кто они? В том смысле, что не жители Паралеи? Но она почти человек.
— Почти?
— Почти. Может, и без почти. Но её происхождение, её появление женщины земной и совсем не имеющей с местным антропологическим типом родства, невозможность, которая существует, и с которой ты живёшь и сообщаешься. А кстати, как и часто? Ну, не свирепей, ханжа. Я шучу так. Хотя мне и любопытно как отцу, какой ты и насколько её устраиваешь. Ей ведь тебя и сравнить не с кем. Она родилась от матери, которой тоже, в их ГРОЗном мнении, тут быть не могло. Но она была. И родила дочь. Что неясно?
— А это важно? Сравнивать? И почему нельзя на Землю мне с ней?
— Я как-то давно прочитал в древней книге, но запомнил: «Насекомое блаженствует в капле воды до тех пор, пока не узнает, что существует океан, по которому плавают корабли».
— Ага. Ясно. Я капля воды. Мизер в сравнении с океаном, то есть, с вами.
— Да не о том я! И не так ты всё понял, но это вполне понятный эгоцентризм молодости. А насчёт Земли. Они считают, что не имеют права впускать в пределы родной планеты то, не знаю что. Она не может быть объяснима с их точки зрения. Нашей наукой, нашим рацио, как говорит Хагор. Они считают, что они не люди. А кто?
— И Нэю они не считают человеком, те из ГРОЗ? Ведь у неё тоже земная генетика. И её не может тут быть.
— Да. И Нэю. Не считают. И я, к сожалению, никому из них не дам это проверить. Просто расшибу морду любому, кто решит это сделать практически, так сказать, не поверив выкладкам специалистов-диагностов. Им ведь и пощупать её захочется. Для полноты, так сказать, вселенских ощущений. Ты разве знаешь, какие вонючие извращенцы иногда забираются наверх? Они живут, многие из них, на исходе второй, а то третьей сотни лет, и им не хватает остроты ощущений. И они вполне могут её взять в свои секретные центры, якобы ради изучения, а на самом деле для экспериментального секса. Думаешь, я параноик? Нет. Ты-то что можешь знать, ботаник? Ты думаешь, что наверх поднимается лучшее человечество? Нет. Всё, как и раньше. Не лучшее. Лучшие представители, они, как и всегда работают, изобретают, честно и по любви размножаются, они внушаемы в силу своей восприимчивости и развитости высших отделов мозга, что и есть залог их будущего и непрерывного развития. Но в этом и есть уязвимое наше общее место, мы поддаемся хитрым и неистребимым властным суггесторам. Большинство, то есть мы, человеки, их умнее, а они изворотливее и подлее. Раньше они с успехом отрывали лучшие земли и куски пищи, а теперь тащат под себя лучшие изобретения и открытия, используя их в кастовых целях, всегда скрытых от большинства. Можно ли это изменить, как думаешь? — И он засмеялся, поглощая странный местный овощ, почти глотая его, не отрывая взгляд от Антона. — Если бы любой из этих мудаков попробовал её, как делаю это я, он бы сразу убедился, насколько она реальна. И уже не строил бы своих идиотских гипотез. Но кто им и даст
