Аластер Рейнольдс - Ковчег Спасения
— «Несколько» — это сколько?
Фелка улыбнулась.
— Вот доберемся, тогда и узнаем, верно?
Клавейн принял решение — по правде говоря, просто благословил очевидный выбор, — а затем вернулся в свой саркофаг. В его команде было несколько медиков, но все их обучение ограничивалось поспешной загрузкой воспоминаний. Но Клавейн поверил, когда они сообщили, что ему не пережить более одного-двух циклов заморозки и отогревания.
— Но имейте в виду, — сказал он. — Я уже немолод, и если останусь бодрствовать, тоже долго не протяну.
— Выбирайте сами, — беспомощно ответили медики.
Клавейн просто старел. Его гены давно отжили свое. Он проходил через несколько циклов омолаживающих программ, с тех пор как покинул Марс, но они только приостанавливали часы, которые через какое-то время снова начинали тикать. В Материнском Гнезде ему бы подарили еще полвека виртуальной молодости, стоило только захотеть… но Клавейн никогда не прибегнул бы к этому последнему средству омоложения. Окончательно это желание пропало после странного возвращения Галианы и ее еще более странной полусмерти.
Он даже не знал, жалеет ли об этом. Возможно, они доберутся до какой-нибудь прогрессивной колонии, куда еще не добралась Комбинированная Эпидемия. Тогда у него появится шанс. Но зачем? Галиана ушла из жизни. Как бы он ни выглядел, душа его состарилась и смотрела на мир усталыми глазами, потускневшими за четыре сотни лет войны. Он сделал все, что смог. Бремя принятых решений лежало на его плечах тяжким грузом. Вряд ли ему хватит сил для того, чтобы принять еще одно. Достаточно того, что сейчас он, кажется, не ошибся.
Клавейн согласился на заморозку.
Прямо перед тем, как погрузиться в «холодный сон», Клавейн отправил к умирающей системе Ресургема послание «плотным лучом». Послание предназначалось для «Зодиакального Света» и было снабжено системой поиска и разовым кодом. Если корабль еще существует, он получит и расшифрует сигнал. Но кораблям Объединившихся это никогда не удастся. Даже если они перехватят луч, взломать код им будет не под силу.
Это было очень простое послание. Ремонтуа, Хоури, Овод и все, кто ушел с ними, должны были знать, что «Ностальгия по Бесконечности» сбрасывает скорость и на двадцать лет останавливается на планете Трюкачей. Этого достаточно, чтобы «Зодиакальный Свет» прибыл в указанную систему. А также для того, чтобы создать колонию, которая сможет существовать самостоятельно. Какая бы катастрофа не случилась с кораблем в будущем, несколько десятков тысяч человек должны иметь надежное пристанище.
Он знал это. И чувствовал, что сделал нечто маленькое, но очень важное, чтобы привести свои дела в порядок.
С этими мыслями Клавейн уснул.
Он проснулся, чтобы обнаружить: «Ностальгия по Бесконечности» изменила себя, не удосужившись спросить чье-либо мнение.
Никто не знал, почему.
Внутренние перестановки не слишком бросались в глаза. Но стоило выйти наружу на инспекционном шаттле — и изменения становились очевидны. Все случилось во время фазы торможения, когда корабль входил в планетную систему. Дюйм за дюймом, со скоростью эрозии почвы, его корпус — два неравных состыкованных конуса — менял очертания. Задний, приплюснутый конус втянулся, и корма стала плоской, как основание шахматной фигуры. Никто не успел даже попытаться вмешаться в этот процесс: изменения обнаружили уже после того, как она произошли. Корабль был слишком велик. В некоторые из его помещений — в том числе, расположенные на корме — никто не заглядывал десятки лет. Механизмы были демонтированы или переместились в свободные отсеки, поближе к миделю. Возможно, Илиа Вольева заметила бы изменения намного раньше — она вообще отличалась наблюдательностью. Но Вольевой не стало. А новые владельцы еще не успели освоиться в его пространстве.
Изменения не создавали угрозы ни жизни людей, ни работе корабельных систем корабля. Однако они оставались загадкой и доказывали — если это нужно было доказывать — что дух Капитана по-прежнему обитает на корабле и от него еще можно ждать сюрпризов. Впрочем, некоторые сомнения оставались. Играл ли Капитан хоть какую-то роль в трансформации корабля, которым он стал? Производит ли изменения сознательно, или они возникают по некой беспричинной прихоти его дремлющего воображения? Вопрос казался слишком сложным, чтобы дать на него уверенный ответ.
Впрочем, вскоре перемены в облике звездолета снова перестали замечать. «Ностальгия по Бесконечности» вышла на низкую орбиту водного мира. Зонды устремились сквозь атмосферу в бирюзовый океан, простирающийся от полюса до полюса. Над ним беспорядочными завитками кремовой ваты парили облака. Здесь не оказалось ни одного участка суши, который можно было бы назвать материком, океан казался сплошной пленкой, покрывающей планету. Лишь в паре мест кто-то брызнул охрой на зелено-голубую гладь, образовав островные архипелаги. Чем ниже опускался корабль, тем становилось яснее: это была действительно планета Трюкачей. Догадки переросли в уверенность. Целые континенты живой биомассы покрывали океан широкими серо-зелеными пластами. Атмосфера была пригодной для дыхания, а в почве и скальных породах островов обнаружились следы химических веществ, которые будут необходимы колонистам.
Разумеется, место не идеальное. Острова на планетах Трюкачей имеют привычку исчезать в волнах, порожденных огромными сгустками полуразумной биомассы, которая, собственно, и есть океан. Но двадцати лет вполне достаточно. Если колонисты пожелают остаться, у них будет достаточно времени, чтобы построить понтонные города, способные плавать в бескрайнем водном пространстве.
Для высадки выбрали архипелаг в северном полушарии — холодный, но, судя по всему, тектонически стабильный.
— Почему именно здесь? — спросил Клавейн. — В этих широтах есть другие острова, и там с тектоникой тоже все в порядке.
— Там что-то есть, — ответил Скорпио. — Мы постоянно ловим слабый сигнал.
Клавейн нахмурился.
— Сигнал? Но здесь просто никого не может быть.
— Это просто радиоимпульсы, — вмешалась Фелка. — Они еле слышны. Но модуляция очень интересная. Код Объединившихся.
— Маяк?
— В каком-то смысле. Но ни один из наших кораблей сюда не заходил, иначе сохранились бы записи. За исключением…
Она смолкла, не желая договаривать.
— Фелка?
— Это только догадка, Клавейн. Догадка, которая ни на чем не основана. Но Галиана могла здесь высаживаться. Это просто нельзя исключить. Ты знаешь, она не смогла бы пролететь мимо, обнаружив мир Трюкачей. Мы ничего не знаем о ее маршруте. Мы не знаем, где она успела побывать, прежде чем столкнулась с Волками. Ты помнишь, когда она вернулась в Материнское Гнездо, все бортовые записи были утеряны или испорчены. Но кто еще мог оставить маяк Объединившихся?
— Любой, кто действует скрытно. Ты знаешь обо всем, чем занимается Закрытый Совет?
— Я просто думала, что об этом стоило тебе сказать.
Клавейн кивнул. Он ощутил прилив надежды… а за ним нахлынула печаль, еще более глубокая от того, что было пережито раньше. Конечно, Галиана не прилетала сюда. Глупо даже надеяться на это. Но что бы ни находилось там, внизу, оно должно быть изучено. Значит, поселение действительно стоит расположить поблизости. Тем более, что это не составит проблем.
Это действительно не составило проблем. Вскоре детальный план поселения был готов, а уже через месяц на островах появились временные лагеря.
Именно тогда все и произошло. Неторопливо, словно это было вполне естественно для четырехкилометрового корабля, «Ностальгия по Бесконечности» переходила с орбиты на орбиту, ниже и ниже, по огромной спирали входя в верхние слои атмосферы. Скорость упала ниже суборбитальной. Корабль тормозил все сильнее, чтобы трение о воздух не повредило обшивку корпуса. В паре отсеков началась паника: «Ностальгия по Бесконечности» двигалась сама по себе, не управляемая никем. Остальных охватило нечто вроде спокойного смирения. Люди были готовы принять все, что бы ни случилось. Клавейн и Триумвират тоже не понимали намерения Капитана. Непохоже, что он хотел причинить вред переселенцам — во всяком случае, сейчас.
Они не ошиблись. Последняя орбита была пройдена, корабль качнулся, словно его корма вдруг отяжелела, и образовал идеальный перпендикуляр к поверхности планеты. Все верно: малейшее отклонение от вертикали — и гравитационное поле планеты просто переломило бы корабль пополам. Теперь, когда он опускался сквозь облака подобно шпилю собора, подвешенному на невидимой нити, его конструкции испытывали нагрузку не больше, чем при ускорении в один «g». Люди с удивлением обнаруживали, что не испытывают ни малейшего дискомфорта. Лишь монотонно ревели двигатели — до сих пор вакуум не позволял услышать их голос. Этот низкий железный гул становился все громче по мере того, как «Ностальгия» приближалась к поверхности планеты.
