Jamique - Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса
-Ты не знаешь ответ или просто хочешь услышать?
-Знаю. Я сейчас вообще всё знаю.
-С абсолютным знанием тебя.
-Но это же просто. Любой серьёзный доверительный контакт впихивал тогда меня в намертво впаянную эмоциональную привязку. Связь. Не любовь, конечно, но… впрочем, кого я обманываю? Всё та же любовь. Нашёл учителя и отца. Вцепился. Знаешь, в чём дело? Я ведь не прощаю никого, кто использовал меня. И я не прощаю никого, от кого я эмоционально зависел. А от тебя я зависел. И отнюдь не только… физически. Что вообще-то тоже не простимо. Но… ты прожженная сволочь, старый ситх. Мне очень просто познакомится с тобой снова. Потому что… как бы тебе объяснить. Есть то, что рождается на свет. Что растёт, умнеет, усваивает знания о мире. Осознаёт свои способности. Что даже вполне неплохо делает профессиональную карьеру. Что обзаводится друзьями и семьёй. Использует форсу. Считает себя сильным. Но что не станет – личностью, пока… большинство так и остаются в ранге вещей. Некой сущностью, что однажды открывает глаза и осознаёт: а это ведь я. Настоящий. Впрочем, я поторопился. Это настоящее выковыривается долго. И исключительно что самим индивидом. Через собственное несовершенство и боль. Проходя последовательно весь спектр обычных чувств, ощущений, привязанностей, эмоций… дел. А я тормоз. Тормознулся на десять лет в Храме. Перестал соображать года на три на накале задушенных страстей. На этом же накале рухнул в лаву. Чуть не умер. И попал в зависимость на двадцать пять лет. Настоящую…
Палпатин вдруг улыбнулся.
-Ах ты сволочь, - сказал Вейдер.
-Да, мальчик мой, - ответил ситх. – Примерно так и выглядит любовь. Когда двое являются частью друг друга, и мысли их и ощущения перетекают один в другого, и даже на расстоянии они не чувствуют себя одинокими…
Главком стал смеяться. Успокоился, вздохнул. Криво улыбнулся.
-Так вот. Только сейчас. Я становлюсь настоящим. Пройдя через всё. Что я прошёл. И настоящий я. Вполне не прочь быть в союзе с тобой.
…Впрочем, это сложно.
-Да нет.
Два ситха молчали.
-Почему-то понимание очевидного приходит в самом конце, - сказал главком. – Или не приходит. Я тебя ненавидел.
-Угу.
-Хорошо, что ты не воспользовался ни моей ненавистью, ни моей привязкой.
-Цель другая была.
-Вот поэтому и…
Молчание.
-Странная история это, - сказал Вейдер. – Но я действительно не жалею. Ни о годах рабства и лжи. Ни о годах бесстрастия. Ни о том сводящем меня с ума накале… ни о зависимости, мой повелитель, - усмешка. – Какой опыт боли и огня. На который просто так не решиться. Паутина привязанности и любви. Зависимости и силы. Сорок пять лет. Холодный мир. Горячий скрут. Единственное существо, с которым я мог говорить о чём угодно. От которого зависел. И то, что тянется с двадцати трёх лет. А ещё. У меня был глюк. Я видел мир. Стену. Экран. Глаза. Я видел то, что за экраном. Или за миром. А потом я переместил взгляд на себя. И всё стало так просто. Мне стало – всё равно.
Палпатин взглянул на него и улыбнулся. Не весело, не печально.
-Мир – вообще странное место, Анакин. А самые странные в нём – мы. Мир опасен. И мы опасны. Для самих себя. Впрочем, это всё философия. А суть в том, что нет врагов для нас врагов хуже, чем мы сами. И того, что мы хотим.
-Я свободен.
-Ты уверен?
Вейдер засмеялся:
-Нет. Не уверен. Не уверен… Свобода – мираж, - задумчиво сказал он. – Пусть другие в него играют. И ублажают себя ложью. Я знаю, как подчиняет мир. Чем. Он подчиняет любовью. Своей. Желанием любви. Он подчиняет… жаждой тепла. Понимания. Дружбы. Он подчиняет воющей боязнью одиночества. Он… он… порабощает обещанием заполнить твою пустоту. Потому что порождает частично неполным. С не встроенным элементом. И кто-то ищет любви. А кто-то – занятия по душе. Дела или человека. Друга или долга. Исследования или похода. Кто-то читает книги, кто-то ждёт хрен знает чего, несамодостаточные – все мы, и если кто-то скажет, что это не так – пусть посмотрит в свои глаза и скажет себе правду. Нам нужно… что-то ещё. Всем. Всё-таки не в пустом мире. И страх одиночества – самый сильный страх. И я не знаю, есть ли из этого выход. Только знаю, что пустота может быть наполнена – из нас. Самих. Не извне. Не из книг. Не из людей. Не из дела. У нас внутри есть то, что заполнит нас всех… у меня, по крайней мере. Мастер. Нам не нужна никакая связь с Великой Силой. Энергию… жизни, - он ухмыльнулся, - я сам способен порождать. Между прочим. Невиданный ещё вид творчества, не правда ли? И не смотри на меня, как будто я сошёл с ума!
Старый ситх расхохотался. Он хохотал и хохотал… и вытирал слёзы. И молодел на глазах.
-Ты не сошёл с ума, - наконец, сказал он. – Ты как раз полностью в рассудке. Сын… великой Силы.
-Я пока ещё сам не понимаю, в чём это будет выражаться, - сказал Вейдер. – Но ощущения… захватывающие. Куда до них любови…
Они посмотрели друг на друга. Долгим взглядом воинов – не людей.
-Любовь – вещь неплохая, - сказал неожиданно Вейдер. – Если умеешь её вызывать, её использовать и её контролировать. Пирамида, наверху которой стоит тот, кому не просто подчиняются – кого любят.
Палпатин улыбнулся.
-Оружие врага, - сказал он.
-Когда я сидел, ошеломлённый видением чего-то огромного, многоголосого, многоглазого, интенсивно меня любящего, чуть ли не за гранью бытия… которое так давило… я понял, что всё это может быть подчинено мне. Что дело во мне. В отношении к этой силе. Она может быть – моей. Зачем отторгать чью-то любовь? Тем более любовь большой массы? Её надо использовать. Ею надо повелевать. Это оружие… наших врагов, - он кивнул и улыбнулся. – Она продавливает лишь тогда, когда хочется подчиниться. Когда откликаешься, испытываешь благодарность… и когда отталкиваешь – тоже. Сказать: я тебя не люблю, вы мне не нужны – ошибка. Любовь или не исчезнет, или превратится в ненависть и всё равно убьёт… интенсивностью, массой. Пусть смотрят эти влюблённые глаза. И делают то, что я хочу.
-Для этого тоже надо желание, умение и искусство.
-Безусловно. А ещё – спокойствие взгляда и трезвость ума. И самое лучшее, что есть на свете – одиночество… Мастер, что делать будем?
-Галактикой править, - сказал Палпатин. – Надеюсь, что на двоих. И надеюсь, по разным углам галактики. И не встречаться лет десять. Только по переписке.
-Ты тоже?!..
-Что ты смеёшься? Двадцать пять лет без своего угла…
Помолчали.
-Прежде чем править Галактикой, - произнёс, будто нехотя, Вейдер, - её сперва надо отвоевать…
-Планета Эльгир, частный сектор, - фыркнул император.
-Да, - буркнул главком, - те же и Кеноби.
-А ты?
-А я иду вытаскивать из себя дыхательный аппарат.
-Э!..
-Вот именно, - он поднялся и подмигнул, - мастер.
Картина четырнадцать
Прим. автора. Одна из главок следующей картины (Падме) написана совместно с Танакой
Родные лица.
Люк.
Голова болела. Болела голова. Слишком много и всего. И – зачем?
Люк смотрел на свет сквозь пальцы – сидел, растопыренными ладонями обхватив голову. Облапил лицо. Здесь. В комфортабельной каюте. Которую ему отвели.
Мир какой-то другой. Жестокий, холодный. Нет, не холодный, но… наверно, на определённом скруте эмоций накал ощущается как лёд. Жёсткий. Жестокий. Все они, ситхи – слишком… холодны. Или, наоборот, не по-человечески интенсивны. И всё же – холодны. Он искал отца. Человека. Что-то тёплое за блестящей чёрной оболочкой. А нашёл то, что было достойно своего скафандра. Человек внутри оказался столь же чёрен и жесток. Не в том идиотском смысле, в котором он по наивности предполагал. Потому и растерялся. Не в каком-то мистическом. Надо признать факт: существо, которое дало ему жизнь, было именно таким, какими осталось. Сказки про светлого джедая Скайуокера… кто его хотел этим обмануть? Бен? Мотма? Он сам…
Признать факты и посмотреть им в глаза: его отец, его настоящий отец – и есть имперский главком, ситх и тёмный форсьюзер. Нет никакого Анакина Скайуокера, который прячется в глубине измученной души. И никогда не было. Этот человек не был добр, и от него не исходило тепла. Скорей всего, никогда. А уж после Мустафара он полностью застыл и ожесточился.
И не надо завидовать и ревновать. Такое существо гораздо ближе к своим ученикам. Зачем добиваться любви от того, кто не способен на это чувство?
