Снежный барс (СИ) - Поляков Влад

С неохотой «открываю дверь». Хотя слово не совсем правильное, силового барьера вокруг столика у нас не было. Слишком дорогая услуга, да и не уверен я, что тут, вокруг конкретного столика, она вообще могла быть задействована. Впрочем… тут уверенности нема.

Зашли, гнилой кочан капусты им под нос вместо одеколона. Но марку надо держать. Не Рольфу-прежнему, а Рольфу новому, обновлённому, благо пробуждение пси позволяет сослаться на сие событие в качестве ключевого для перестройки не то что поведения, а мировосприятия в целом. Пси, оно такое, бьёт по мозгам и влияет на них не хуже иной наркоты, только не вызывающей привыкание, а напротив, приносящей исключительно развитие имеющегося.

— Франсуа, господа, — встаю, короткий кивок не каждому в отдельности, а всей их группе, после чего присаживаюсь обратно. — К сожалению, на большую компанию столик не рассчитан, так что присаживаться не предложу. Однако выпить за успешное прохождение испытания не откажется никто из присутствующих, я полагаю.

Улыбайтесь — это бесит. Старый принцип сработал и тут, что не было удивительным. Сальвини скрежетнул зубами, с трудом взяв себя в руки, в то время как его группа сопровождения ждала не то приказа, не то заранее обговоренного развития ситуации.

Прилетевший дрон доставил ещё четыре подобающих бокала для вина, а уж разлить — это Виктор со всеми сопутствующими ухмылками. Он тоже недолюбливал Сальвини, особенно после недавних то событий. Дело было за тостом. Я ну никак не мог упустить возможность прощупать ситуацию, проверить, что, к чему и почему.

— Сегодняшним вечером мы все собрались тут, в «Старом солдате». Все в той или иной степени победившие в испытании. Одни получили больше, другие меньше, но уж чего ни у кого из нас не отнять, так это приобретённого опыта. А опыт — штука чрезвычайно полезная. Очень скоро нам пригодится всё, что мы уже получили или ещё получим в Железной Академии, — произнося слова, я чувствовал нечто особенное. Не душевный подъём, хотя он тоже присутствовал, а некую особенную уверенность, силу. готовность вкладывать слова в уши и разум тех, кто меня сейчас слышал. — Пусть победы всегда находят достойных, но вместе с тем, этих самых достойных среди нас, будет подавляющее большинство. Особенно если…

— Хватит! — прервал меня не Сальвини, а Корбюзье. Впрочем, не удивлюсь, если по приказу, только что или ранее полученному. — Даже не пробудившие своё пси могут почувствовать это в голосе.

Пси? Это выходит, что те эмоции, которые я хотел вложить в произносимые слова, конечное желание уколоть Сальвини и вдобавок… То-то я чувствовал нечто необычное в сказанном, но принял просто за душевный подъём и очередной адреналиновый всплеск. И вместе с тем… не припоминаю, чтобы донор знал о каких-либо прямых запретах на столь малые, почти инстинктивные проявления пси. Или я чего-то упускаю? Мимолётный взгляд в сторону Меерштайн, а Сэм только того и надо. Склочный характер, явная мизантропия, да к тому же сдобренная неприязнью к вполне конкретным представителям человечества в итоге вылились в слова:

— Ну почувствовал ты, и чё? Медаль себе повесь, в два кило весом, да на шею, на такой же титановой цепи. Любой псион при разговоре, тем более хоть немного эмоциональном, силу свою использует. Мы все это знаем. А если ты такой особенный, пси-уязвимый, так пей приглушающие чувствительность таблетки, раз уж импланты использовать сверх минимума в Директорате не должно. Или ты из себя такого грозного корчишь, а на деле даже уязвимость перед пси признать стыдишься, потому таблеточки не пьёшь?

— А ты что пьёшь, страшила в маске? Озверин? Или у тебя это от недотраха, потому только с юными шлюшонками тут, в «Старом солдате» отрываешься, в извращённой своей манере? Так я тебе посоветую…

Хрясь. Это была не оплеуха, хотя Меерштайн уже примеривалась на предмет награждения оной хама. Банальный удар коленом в пах от меня, благо встать — медленно, не привлекая внимания разошедшегося кадета — а затем сделать короткий бросок с последующим ударом… Опыт, он такой, его не пропьёшь. Учитывая же мою минимальную склонность к выпивке — думаю, и так всё понятно.

С утробным мычанием оседающий на пол Свен Корбюзье, принимающий позу эмбриона. Кривая улыбка Саманты — опять мышцы лица спазмом свело, это даже под маской видно, да и закрывает то она лишь верхнюю часть лица — хлопки в ладоши Свирского, довольного данной ситуацией.

— Хаму яйца только мешают, — прокомментировал я результат своего коленоприкладства. — Ещё желающие причаститься будут?

Недолгая пауза, во время которой что участники, что наблюдатели изволили переваривать произошедшее. А ещё у меня в голове раскручивались нити чужих воспоминаний, аккурат для подобных жизненных ситуаций. Не в последнюю очередь благодаря им, я и вёл себя без лишней опаски устроить нечто совсем уж выламывающееся из местного колорита. Оказывается, различного рода конфликты между кадетами что одной, что разных ступеней были делом обыденным. Только вот решались не тупо дракой и не бюрократическими жалобами, а в реально достойных уважения традициях далёкого прошлого для меня и, как выяснилось, настоящего тут.

Поединки. Но если для уже состоявшихся офицеров они могли быть полноценными, то есть до ранения или смерти — хотя для подобных условий поводы должны были быть признаны вескими специальной «комиссией чести» по месту службы или пребывания — то для кадетов различных академий — не только и не столько пилотов — дозволялись лишь ослабленные вариации, зато и без предварительного одобрения «комиссией». Каким именно образом ослабленные? Не настоящее оружие, а «болегенераторы», действующие на определённой области в «круге» поединков. Ну или не круге, а иной области, всякое могло быть. Стрельба практически не использовалась, да и в случаях применения такого вида схватки, требовалась особая территория. С преградами, укрытиями и тому подобными элементами. А вот клинковое оружие — назвать его холодным уже не получалось, поскольку там не то что о металле, но и о материальности не всегда речь шла — тут уже совсем другое дело. Учитывая тот факт, что в данном раскладе мы все находились в помеси ночного клуба и бара-ресторана, то…

— Защита дамы или личная неприязнь?

Вопрос прозвучал не от Свена — тот продолжал стонать, держась за нижнюю анатомию — не от Сальвини или остальных двоих. Это староста ступени резко метнулся к нам поближе и задал вопрос, Мигель Панкратц собственной персоной. Не из какой-либо мифической ко мне или Саманте симпатии — тут скорее наоборот — а просто по обязанности. Не непременной, но желательной. Именно Панкратц здесь являлся наиболее значимой персоной, а потому по всем неписаным законам должен был стать этаким распорядителем поединка. Заданный же вопрос, также имел смысл. И ответить на него требовалось не медля, здесь и сейчас.

— Защита чести боевой подруги.

— Оскорбление действием в ответ на оскорбление словом дамы. Оружие выбирает оскорблённая сторона. Ваша. Но поскольку дерётся не леди Меерштайн, то и господин Корбюзье может выставить замену. Окажите же ему помощь, наконец! Он сам должен принять решение.

А ведь помощь этому получившему по бубенчикам засранцу никто так и не оказал до поры. Но после прямого пожелания/приказа Панкратца сразу вызвали… Не доктора, а всего лишь очередного дрона, на сей раз медицинского. Вот он его и того, начал чинить, попутно «занавесив» пространство вокруг пациента по понятным причинам. Медицина, да. Тут она не то что в разы, на порядок эффективнее привычной по родному времени. Проще говоря, если человек ещё жив, когда лечить начали, то шанс на то, чтоб помереть, колеблется в районе одного процента даже при самых жутких повреждениях. Главное вовремя доставить пациента к медицине… или медицину к пациенту. Этот вот медицинский дрон, по большому счёту так себе, на уровне немногим выше полевой аптечки. Ну так и получил Свен, по местным меркам, так себе, как раз на подобном уровне.

Мда, вроде как и знаю всё, но из чужой памяти. А значит то и дело удивляюсь совершенно очевидному для местных. Хорошо ещё, что на лице не позволяю эмоциям отразиться. Кстати, по поводу эмоций… Саманта не то чтобы недовольна ситуацией, но реально так ею обеспокоена. И пока не закончилось приведение Корбюзье в пригодный для дальнейшего вид, отхожу чуть в сторону вместе с Самантой. Она, как и ожидалось, пользуется случаем, чтобы высказаться: