Снежный барс (СИ) - Поляков Влад

Пожимаю руку Свирскому, а вот лапку Саманты пожимать совсем не стремлюсь, хотя и бережно так беру, чтобы изобразить лёгкий такой поцелуй. Тут подобное тоже практикуется, пусть далеко не часто. Зато понимание сего действа никуда не ушло, особенно у людей образованных и понимающих толк в азах этикета. Меерштайн была как раз из последних. Отдёргивать руку не стала, лишь улыбнулась. А через пяток секунд, раскрыв веер и вновь закрыв, провела им по моей щеке. Не царапнула, но изобразила такое желание. Дама с характером, больше и сказать нечего.

— Пошли уже, дамский угодник, чтоб тебе сегодня весь счёт на мои капризы угробить, — изрекла Саманта, приняв гордое такое выражение лица, да и про позу не позабыла. — Половина наших уже там, но хорошее настроение далеко не у всех. Виктор, расскажи.

— Командирша, — вздохнул было Свирский, но отпираться от навешенной на него обязанности не стал. Вот и начал говорить, разворачиваясь в сторону входа в «Старого солдата» и делая первый шаг. — Первому десятку будет совсем хорошо, когда станем выбирать обвес для колоссов и собственно колоссов. И чем ниже баллы за сегодняшнее испытание, тем сложнее будет в конце ступени. Ты и сам это знаешь, Рольф. А наш староста и его заместитель хорошими результатами похвастаться не могут. Оба! Особенно Сальвини. Это совсем особый случай. Ты должен помнить, что было тогда, ещё на первой ступени…

Должен. Ага. Вот только не совсем помню по вполне понятным причинам. Ну да ничего, выясню с течением времени, благо оно пока ещё есть. Сколько? На самом деле не так уж и много по причине того, что пятая и последняя ступень в академии длилась не год, а всего лишь половину. Хм, повеяло родным универом, в котором также последний курс был урезанным и оканчивался в декабре защитой диплома. Тут, как оказалось, та же картина. Более того, сейчас у нас был не сентябрь, а середина октября. Получалось, что до итогового испытания оставалось всего два с небольшим месяца. Скромный, однако, временной промежуток.

Октябрь месяц, декабрь… Стоило ли удивляться тому, что за много световых лет от родной Солнечной системы использовались знакомые мне понятия? Вовсе нет, ведь человечество постаралось по возможности сохранить привычные термины и представления о мире вокруг. Отсюда и названия месяцев и прочее. Разве что на каждой планете, в каждой системе эти самые месяцы имели разное число дней, пусть и относительно равномерно распределённое, чтоб уж окончательно не рвать шаблоны. Где-то получалось, где-то не слишком, но в целом ситуация складывалась вполне себе благолепная. Здесь, к примеру, в каждом месяце было по тридцать два дня, а в феврале аж тридцать три. Ну и в сутках двадцать один час и пятнадцать минут сверху. Могло показаться малость диковатым на первый взгляд, но… легкие неудобства стоили того, чтобы обеспечить общую стандартизацию. Вот, разве что часы со стрелками по понятной причине вышли из употребления, но это было совсем уж незначительным фактором.

Клуб не для всех. На входе был не то что фейс-контроль, а более тонкая система. Пропускались либо знакомые охране физиономии, либо обладатели знаков различия вроде жетонов Академии, офицерских знаков и тому подобных, а остальные… Тут или по предварительному бронированию столиков, либо если случилась внезапная нехватка клиентов. Как ни крути, но «Старый солдат» был своего рода местом для отдыха определённого контингента. Чужие тут… не слишком воспринимались. Если, конечно, ими не являлись молодые и красивые девушки, коих много никогда не бывает

Красота и стиль. Особо «громких» номеров на сцене пока не исполняли, а кружившиеся в завораживающем танце под приятную музыку три девушки в экзотических — для меня, а не донорской памяти — одеяниях настраивали на подобающий лад. Настоящее веселье должно было начаться несколько позже, этак через час. Пока же… Стоило осмотреться, выцепить взглядом знакомых и в то же время незнакомых личностей. Ну да, большая часть присутствующих как раз с пятой ступени, хотя и младшие попадаются. Ага, а вот и староста ступени, Мигель Панкратц. Мрачный весь, цедит напиток из высокого стакана, смотря то на сцену, то себе под ноги. Причины? Вполне себе весомые, потому как оказаться двадцать шестым — это, доложу я вам, для него было тем ещё ударом. Добавим тридцать девятое место его заместителя, засранца по фамилии Сальвини, в результате чего получим один оч-чень интересный вывод. Печальный для самого старосты, его зама, а также, пусть и в меньшей степени, для куратора нашей ступени, коммандера Яноша Штерна.

В чём проблема куратора? Да в том, что староста и его заместитель на каждой из ступеней должны были являться одними из лучших, этакими лидерами. В обязанности же куратора входило отслеживать это и, при необходимости, осуществлять замены. В конкретном же случае получилось несколько иначе. Обычные дисциплины, индивидуальное мастерство пилотов — это, насколько я помнил, у Панкратца и Сальвини было на уровне не самом лучшем, но приемлемом. Зато способность командовать и грамотно оценивать ситуацию в обстановке, приближенной к реальной… тут провал, да с оглушительным треском. А чья вина в не осуществлённой вовремя замене? Правильно, куратора курса. Так что получит Штерн по шапке, а значит дурное настроение куратору обеспечено. Срываться на кадетов себе дороже, посему никаких явных неприятностей ожидать не следует. Вот насчёт косвенных… тут есть над чем подумать.

— Меньше в облаках витай! — вывел меня из той самой задумчивости веер Саманты, не сильно, но ощутимо треснувший по спине. — Столик наш вот, мы тоже здесь. А значит что?

— Меню тоже здесь, — охотно подсказал Свирский, уже активировавший голографическое представление оного. — Эх, разойдись моя фантазия, да во всю ширину и глубину чужого кошелька. Ибо сколько бы ни было на счёте кредитов, а всегда мало покажется!

Святое для каждого студента — или там кадета, не суть — слово под названием халява! Оставалось только улыбнуться, присесть на мягкий и удобный стул, тут же подстроившийся под мои габариты, да самому начать знакомится с меню. Попутно, само собой, стоило наблюдать за двумя своими теперь уже не только однокурсниками, но и интересными в плане дальнейшего встраивания в местную жизнь, людьми. Как оказалось, раньше я не совсем правильно оценил принцип, по которому отбирались группы на минувшее испытание. Да, заранее их состав не был известен, это есть факт. Вместе с тем почти всегда каждый кадет в таких группах сталкивался минимум с одним хорошим приятелем, а то и другом. Вместе с тем присутствовало два или три кадета-одноступенника, отношения с коими варьировались от холодного нейтралитета до чёткой, оформившейся неприязни.

Никаких забав за счёт обучающихся на пилотов, исключительно расчёт. Проверка на психологию, возможность находить общий язык или, напротив, разрыв с неприятными персонами тем или иным образом. У донора были неплохие отношения как раз с Самантой и Виктором, полностью нейтральные с Мареком и глубокая неприязнь к Сальвини сразу по нескольким причинам. А у того же Франсуа ситуация была иной. Нейтрал со Свирским, неприязнь ко мне и Саманте. Одновременно Арнольд Марек являлся для вице-старосты своего рода зависимым не то вассалом, не то чем-то вроде. Мда, чем дальше в лес, тем толще партизаны и более сытые волки… за счёт тех самых партизан.

Шум несколько раздражал, потому я настроил звуковой фильтр, встроенный в столик, да так, чтобы он приглушал почти до ноля обычные шумы, но не мешал звуку, идущему со стороны сцены. Виктору было пофиг, он увлечённо перебирал винную карту. А вот Сэм, та уже порезвилась от души, явно нехило облегчив мой — теперь уже однозначно мой — счёт и теперь возжелала кое-что уточнить.

— Чего это ты, Рольф, барьерами отгородился? Раньше это я такое предлагала, а ты стесняшку из себя строил. Неужто научился наконец не обращать внимания на одноступенников?

— Время идёт, мы тоже на месте не стоим, — отбрёхиваюсь от Меерштайн, знающей донора вот уже более четырёх лет. — Но я не только из-за желания отгородиться от лишнего шума, а ещё по одному важному поводу. Действительно важному для меня.