Александр Зорич - Три капитана

Но всё прошло гладко. Маршевые отработали в штатном режиме, и мы пошли по Солнечной с весьма приличной скоростью, оставляя за кормой сто два километра пустоты каждую секунду.

В начале вторых суток полета запустился Первый Протокол и я занялся личной проверкой всех систем звездолета.

«Личной» — это, конечно, некоторое упрощение картины, потому что мне в тех или иных формах помогали все действительные члены экипажа. Только «пассажиры», то есть разнообразные ученые, включенные в состав Четвертой Межзвездной подчас из весьма странных соображений, были заняты своими делами по собственным индивидуальным программам.

Двадцать шесть дней заняла полная проверка корабля и оперативное устранение выявленных неисправностей.

Затем всем был предоставлен трехдневный отдых.

И вот сегодня, на тридцать первые сутки полета, подошло время проверочного погружения экипажа в гибернацию.

Всех, кроме меня и еще трех космонавтов — первого пилота и двух инженеров — КБТ (криобиотехник) Васильев уложил в гибернационные капсулы и погрузил в искусственный сон.

Васильев тоже ляжет в гибернацию через два дня. (Эти два дня ему потребуются на проверку всех гиберкапсул и обстоятельное изучение состояния организмов его подопечных.)

Ребятам предстоит пролежать в этой жутковатой спячке вплоть до того дня, когда мы достигнем окрестностей Сатурна. То есть примерно сто дней.

Именно там, за Сатурном, лежит точка невозврата.

За три дня до прохождения точки невозврата весь экипаж будет выведен из тестовой гибернации и подвергнут всестороннему обследованию.

Дальше, за Сатурном, Солнечная система слабо обжита и представляет собой, по выражению астрофизика Багрия, космическую целину. Плотность распределения каких бы то ни было объектов там, на целине, уже на порядок меньше, и наша «Звезда» вместе с «Восходом» должны будут ускориться пятикратно, достигнув скоростей порядка тысячи километров в секунду.

Но самое знаменательное: после Сатурна мы могли в дальнейшем рассчитывать уже только на самих себя…

Я вдруг начал отчаянно беспокоиться за свою Аленку, потому что уже дважды видел странные, совершенно одинаковые полусны-полуявь, сулившие грозы в будущем… А для опытного, бывалого космонавта подобные переживания — непозволительная роскошь, полное безобразие.

Наконец-то девятнадцать человек под чутким присмотром Васильева заняли свои места в гиберкапсулах!

Когда все «заснули комой праведников» — как шутит первый пилот, — я почувствовал просто-таки невероятное облегчение.

Несмотря на то, что тесты фотонных двигателей прошли штатно, тратить бесценную антиматерию в больших количествах обоим звездолетам пока еще рано. А вот воспользоваться различными дармовыми, сторонними источниками энергии, специально для нас предназначенными — это в самый раз!

Для начала мы пустили в дело очередные «вагоны» нашего «космопоезда».

Твердотопливные ускорители свое отработали еще на старте с лунной орбиты и были давно сброшены. Но помимо них с каждым из наших звездолетов состыкована пара ракетопланов. Они нужны прежде всего для разведки планет и для высадки на их поверхность в системе нашего назначения, но также вполне могут поработать и дополнительными источниками тяги.

Двигатели этих птичек — ядерные газофазные. В сокращении образуют довольно-таки труднопроизносимую аббревиатуру ГФЯРД.

Каждый такой двигатель изначально оснащен изрядными запасами рабочего тела и ядерного топлива. Резерв топлива такой, что в случае серьезной аварии мы все можем покинуть борт звездолета и, погрузившись на ракетопланы, долететь до ближайшей орбитальной станции. Разумеется, такая возможность сохраняется только до орбиты Сатурна. Но это тоже неплохо!

Также наши корабли располагают специальными полевыми фабриками, которые позволят нам за год-полтора наработать дополнительные объемы топлива для ракетопланов уже в месте назначения — то есть в звездной системе Вольф 359. Само собой, при условии, что там действительно есть планета с атмосферой или хотя бы со льдом на поверхности. Или, в самом худшем случае, с какими-либо минеральными ресурсами, содержащими водород или гелий в связанном виде.

Также и «Харибда», расположенная в носовой части корабля, в процессе межзвездного полета должна собирать немало водорода. Расчеты обещают, что если 90 процентов этого водорода мы будем использовать в качестве рабочего тела в маршевом двигателе, остатки газа никто не мешает накапливать про запас и постепенно перерабатывать в топливо для наших ракетопланов.

Таким образом, мы можем себе позволить истратить некоторое количество рабочего тела прямо сейчас.

Включаем ядерные двигатели ракетопланов и — вуаля! — они вполне уверенно толкают «Звезду» вперед, тоже внося свой вклад в экономию драгоценной антиматерии.

Мы уже удалились от Солнца настолько, что эффективность солнечных парусов заметно упала. Оптимизация веса велит их безжалостно выбросить.

…Что ж, сработали пиропатроны и с наших подсолнухов облетели все лепестки…

Главный наш козырь — многоразовый буксир «Тор», который все на борту, включая старшего инженера Изюмцева, ласково величают «бубликом».

Причина такого названия до неприличия проста: торообразная форма этой огромной конструкции.

«Тор» пристыкован к носовой части звездолета. При этом нос корабля проходит как раз через центр исполинского «бублика», а «дырка от бублика» закрыта нашим носовым щитом и торчащим вперед газозаборником «Харибды».

Замечательная вещь эти «Торы»! При мысли о них меня всякий раз охватывает восхищение нашей русской инженерной мыслью.

Каждый буксир оснащен восемью плазменными двигателями с внешней лазерной накачкой. На борту буксира оборудованы специальные приемники излучения, которые облучаются лазерными пушками огромных размеров, заранее размещенными вдоль разгонной траектории наших кораблей в пределах обжитой части Солнечной системы — в основном между орбитами Марса и Юпитера, на подходящих астероидах.

Работают эти лазеры с филигранной точностью. Их лучистая энергия переходит в тепловую энергию движения частиц рабочего тела и превращается в плазму, которая, вылетая из дюз буксира, в итоге толкает весь корабль вперед.

С учетом того, что масса таких источников лучистой энергии исчисляется многими тысячами тонн, я испытываю невероятное облегчение от того, что лазеры находятся за бортом наших «космопоездов». Масса такого масштаба могла бы понизить общую эффективность энергетики моей «Звезды», и без того весьма громоздкой, буквально в разы!

Разумеется, в нашем арсенале имеются и менее эффектные инструменты, рассчитанные на то, чтобы получить лишние дармовые километры скорости и, таким образом, сэкономить пару-другую килограммов антиматерии.

Для этого мы с «Восходом» совершим гравитационные маневры, используя притяжение Юпитера, а затем и Сатурна.

Целый день сегодня с пилотом и инженерами посвящаем именно этому вопросу: перепроверке всех расчетов и всех элементов траектории, связанных с юпитерианским гравитационным маневром.

Как показали уточненные параметры, мы немного, на сорок три минуты, опережаем график (имелись флуктуации плотности солнечного ветра и потому паруса «Тора» ускорили нас несколько эффективнее, чем ожидалось). Соответственно, чтобы пройти мимо Юпитера по расчетной траектории мы должны будем очень осторожно оттормозить.

Но поскольку это можно сделать как минимум двумя разными группами дюз, возникли разногласия.

В итоге решили, что начальству виднее.

Изложили свои соображения ЦУПу и Генеральному Конструктору Леониду Владимировичу Басистову, ждем ответа…

Глава 8

К Беллоне

Апрель, 2614 год

Звездолет «Михаил Гросвальд»

Планета Ружена — Планета Беллона

Согласно пояснениям Тайны, планета Беллона, куда мою спутницу неудержимо влекла интригующая история ее фамилии, а меня — бес авантюризма, представляла из себя консервы «Песок в собственном льду».

Ну то есть Беллона это и в самом деле «теплый Марс», ясно? Теплый… Но — Марс.

Забавно, кстати, что после терраформирования Марса этот термин, родившийся в теоретической астрономии экстрасолярных планет еще в начале XXI века, потерял всякий смысл. Теперь-то на Марсе и в самом деле тепло! Ну то есть как тепло? В районе горы Олимп — примерно как в Питере. Зимы на Марсе, конечно, по-прежнему холодные, но летом без пальто ходить можно.

А вот на Беллоне — холодно.

Доминирующие ландшафты: снежные поля, ледяные равнины, плоскогорья, холодные песчаные пустыни.