Александр Зорич - Три капитана
Школьные учителя истории и астрономии при упоминании имени звездного капитана Надежина лишь пожимали плечами, а на вопросы о звездолетах «Восход» и «Звезда» разве что не крутили пальцем у виска. Потому что в большинстве своем были взрослыми и воспитанными людьми, спокойно воспринимающими россказни тихой, задумчивой девочки с зелеными глазами, на дне которых слабыми огоньками мелькали отсветы мечтательной и романтичной души.
И тогда Тайна — теперь она иначе себя уже не звала — решилась спросить у матери напрямую. Хотя момент, возможно, был выбран неудачно — Галина Борисовна со стоическим видом битый час раскладывала на широченном столе электронные карточки, высыпанные из трех длинных узких ящиков с литерами первых букв алфавита.
— Мам! Почему я никогда ничего не слышала от вас с папой о нашем предке, капитане Петре Надежине? Он ведь летал на «Звезде», правда?
И поскольку мать все еще смотрела на нее тусклым, ничего не выражающим взглядом, видимо, погруженная мыслями в свою текущую работу, Тайна в нетерпении, страшно волнуясь, добавила:
— Ведь этот капитан, он по правде тоже мой дедушка, так? Только совсем уж пра-пра-пра-пра…
Тут Тайна запнулась, не зная в точности, сколько этих самых «пра-пра-пра» в действительности должно отделять ее от капитана Надежина.
Галина Борисовна ничего не ответила.
Пару минут она молча смотрела на дочь поверх очков — изящных, в тонкой золотой оправе, предмете воздыханий Тайны, ради которого она готова была даже привить себе близорукость, а еще лучше — дальнозоркость, чтобы удобнее было смотреть по ночам на звездное небо. И лишь потом мать резко встала из-за стола.
Она быстро прошла мимо ошеломленной дочери из кабинета в вестибюль архивного отдела и резко свернула в узкий коридорчик, ведущий к служебному выходу. Рванула дверь, за которой лежал крохотный дворик, излюбленное место перекура молодых архивариусов с погонами мичманов на широченных, налитых силой плечах. И задохнулась яростным октябрьским ветром.
В тот год ветры дули весь октябрь напролет, непривычно холодные, даже морозные. Но сейчас Галина Борисовна не чувствовала их студеных дуновений, не замечала ледяного воздушного скраба, покалывающего колючками ее усталое лицо с глазами, порядком воспаленными от двухдневной классификации и срочной сборки уставного архива для Главдальразведки. Минуту назад ее собственная дочь, милая и взбалмошная Анька, спросила ее о том, кого никогда не было на свете.
Во всяком случае, так считали ее управление, непосредственный шеф и даже родной муж.
Петра Надежина и его корабля «Звезда» не существовало! Это была химера, миф, пустые бредни редких космоэзотериков-любителей из московского якобы исторического общества «Факт», с которыми уже давно следует провести воспитательно-разъяснительную работу о недопущении впредь распространения всяческих измышлений, не подтвержденных ни свидетельски, ни документально, ни тем паче аудиовизуальными материалами…
Ситуация была одновременно и проста, и чрезвычайна до невероятности.
Ее дочь, самая обычная девчонка, хотя уже и не по годам серьезная, ее Анька нигде в целом мире не могла узнать или услышать ровным счетом ничего о капитане Петре Надежине.
Разве что от Смагиных или, упаси Боже, Сазоновых.
Но из ныне здравствующих потомков того Смагина ей был известен разве что Федор, совсем еще молодой, но уже удачливый предприниматель, кажется, делающий себе карьеру на каких-то услугах связи. Но она была уверена, что Федор ну никак с Анькой не пересекался…. «А о семье Сазоновых я и думать не хочу, — поджала губы Галина Борисовна. — Вот их для меня точно не существует и впредь существовать не может!»
И всё же инструкция требовала в таких нештатных случаях немедленно поставить в известность Первый отдел Второго управления Генштаба ВКС.
Капитана Овсянникова Галина Борисовна Надежина недолюбливала за излишнюю въедливость и педантичность. Однако искренне уважала его преданность делу и высочайший профессионализм. Именно капитан был яростным сторонником введения предварительной фильтрации материалов во всех видах СМИ, за что пишущая братия немедля окрестила его Цензуро-Цербером. Овсянников об этом своем прозвище знал и по слухам сдержанно им гордился.
Но Галине Борисовне было сейчас не до служебных обязанностей и должностных инструкций. Единственный человек, от которого Аня могла услышать о капитане «Звезды», была она сама, Галина Борисовна Надежина, начальник 3-й секции Архива документов, рукописей и записок, не имеющих практического научного значения Музея Главдальразведки.
И тоже капитан, хотя последнему обстоятельству она была обязана, конечно же, случайным совпадением.
Но один капитан никогда не говорил своей дочери о другом капитане. И старался даже не думать в ее присутствии о нем. Но, видимо, получалось плохо.
Капитан Надежина закрыла глаза. Перед ее мысленным взором пронеслись образы один страшнее другого.
Младенец с двумя параллельными разрезами в области миндалин, слишком похожими на недоразвитые жаберные щели, чтобы это было случайностью.
Жизнерадостный мальчик лет шести с живыми блестящими глазами и руками, от кончиков пальцев до локтей покрытыми блестящей бородавчатой кожей, которую не лечит даже лазерная терапия, и которая совсем не похожа на обычный ихтиоз, пусть и в крайней фазе развития.
И, наконец, совсем уж непонятное существо со скелетом, согнутым в дугу, маленькими глазками над огромным, складчатым ртом, и четырьмя подагрически искривленными конечностями, увенчанными твердыми кожистыми перепонками, за которыми не видно пальцев…
Это Сазоновы. Временной промежуток — тридцать шесть лет, почти полвека. Полвека удивления, растерянности, страха, и в итоге — глухой ненависти и отчаяния.
Потому что были и другие. Совсем уже другие, образы которых сейчас наотрез отказывалось возрождать милостивое воображение.
И Надежины.
Разные. Странные. Необъяснимые. Без внешних уродств и атавизмов, всех этих бородавок, перепонок, волчьих пастей и иных, еще более причудливых капризов морфологии. Морфологии невесть какой природы, ставшей бичом и проклятием рода Сазоновых.
У Надежиных всё это было внутри. Проявлялось внешне лишь необычными умственными способностями, подчас запредельной парадоксальностью мышления, умением предчувствовать еще не сбывшееся и влиять на окружающих, с легкостью подчиняя их своей воле. Возникало со вполне определенной периодичностью, проследить которую не составило бы труда любому третьекурснику факультета генетики.
Вот только саму суть процесса и его законы пока не мог диагностировать или прогнозировать ни один специалист самого высокого уровня из всех, кто когда-либо курировал род Надежиных.
Источник, очаг наследственной аномалии смогли определить довольно быстро, но это было всё, на что способна наука Сферы Великорасы — и трехвековой давности, когда были достигнуты первые успехи, и сегодняшнего дня, когда эти успехи так и остались последней надеждой для потомков двух забытых экипажей.
Сейчас Галина Борисовна понимала, что ее дочери вовсе не обязательно было ловить обрывки материнских фраз и разгадывать полунамеки, случайно оброненные в разговорах матери с отцом. Аня умела слышать невысказанное. И от осознания того, насколько ее собственное невысказанное было глубоко сокрыто под спудом рассудка и давнего табу, вдобавок наложенного и ее железным характером на всё, связанное с именем капитана «Звезды» Петра Надежина, Галине Борисовне стало и страшно, и легко одновременно.
Отныне ей не нужно было таиться от дочери — это уже не имело смысла.
Она постояла еще с минуту на крыльце, с благодарностью подставляя колючему ветру лицо и думая о предстоящем разговоре с дочерью. Начиналась новая жизнь для них обеих, и оттого, станут ли мать и дочь в ней союзницами, зависело будущее их семьи.
* * *Она рассказала мне многое. Подозреваю, львиную долю того, что знала сама. А о чем умолчала, мне оставалось лишь догадываться.
Я заблаговременно вывел «подушку» из лабиринта цехов, складов и стапелей Старых Верфей, тщательно запарковал ее в неприметном дворике малопосещаемого вида и включил маячок для Сазонова.
Я не сомневался, что инспектор пулей примчится сюда за четверть часа, но к тому времени мы с Тайной будем уже далеко.
Я не оговорился. Тайна — именно так она себя называла.
А что? Мне понравилось. Стильно, с легким налетом эдакого провинциального романтизма, и вдобавок звучит совершенно по-русски. И почему раньше отцы не догадывались называть таким именем дочерей?
Следующим пунктом плана Тайны после «вправления мозгов аборигенам», как она охарактеризовала свою хулиганскую акцию в мемориале на Площади Ветров, было как можно скорее отправиться на… Беллону!
