Владимир Васильев - Шуруп
Помимо материальных объектов по струнам можно было передавать и информацию, причём гораздо быстрее, чем летали звездолёты-струнники. Надо ли говорить, что земляне этим пользовались в полной мере? Колонии теперь не были отрезаны от метрополии и друг от друга; связь не была мгновенной, но что такое день-другой, если вспомнить что свет идёт от Земли до физически самой близкой Ийи около четырёх лет? На каждом струнном космодроме действовал узел связи, и это были одни из самых важных кирпичиков в зданиях человеческих колоний у чужих звёзд.
Были ли струны природными образованиями или же результатом деятельности инопланетян, также было неизвестно. У каждой из версий имелись сторонники и противники, в том числе и в научной среде. За версию с чужими, вроде бы, говорил тот факт, что все связанные струнами звезды вблизи Солнца имели землеподобные планеты, пригодные для колонизации. Против говорил тот факт, что эти звезды были связаны струнами не каждая с каждой, а достаточно произвольно, причём две близких звезды – Солнце и Альфа Центавра А – напрямую связаны не были, приходилось летать транзитом через Дельту Павлина, хотя пространственно это было примерно то же самое, что ездить из Парижа в Рим через Калькутту.
К Дельте Павлина, вокруг которой вращалась первая освоенная землянами колония Силигрима, сходились сразу четыре струны. К Солнцу – только две. Около 61-й Девы помимо двух обычных струн обнаружили третью необычную, которую впоследствии условно нарекли жгутом. Жгут вёл к весьма отдалённой звезде в соседнем спиральном рукаве Галактики, также имеющей пригодную к колонизации планету, плюс к этой же звезде сходились две обычных, «местных» струны, из чего земляне сделали напрашивающийся вывод: значимые звезды в одном и том же скоплении соединены обычными струнами, а сами скопления между собой – жгутами. Время перемещения по обычной струне и по жгуту практически не отличалось, но если считать световые годы между соединёнными звёздами – тут разница была почти на два порядка.
В силу всех этих фактов и связанных с ними условностей в людском сознании межзвёздные перелёты по струнам и системные полёты на обычных кораблях никак не смешивались и считались совершенно различными областями человеческой деятельности в космосе.
Струнники между Землёй и каждой из Колоний курсировали раз в два-четыре месяца. Между Колониями, лежащими на разных струнах – реже, один-два раза в год, поскольку пассажирский и товарный трафик между Колониями не шёл ни в какое сравнение с трафиком до метрополии. Разумеется, выпуски во флотских и общевойсковых училищах увязывались с этими рейсами, чтобы новоиспечённые офицеры попадали к новым местам службы максимально быстро. Да и вообще много что на Земле и Колониях пульсировало в такт с расписанием перелётов – от производственных графиков до графика отпусков. Виталий знал наверняка: помимо молодых преображенцев, которым предстояло некоторое время послужить на Силигриме, а затем перебазироваться на новую Колонию, этим же струнником летели и рублёвцы, и семёновцы. Первые до следующей после Силигримы Колонии, Ийи, вторые – ещё дальше, до Лореи. Послезавтра, и это Виталию также было прекрасно известно, по другой струне от Солнца уходил ещё один звездолёт маршрутом Мисхор – Кит-Карнал – Дварция, которым предстояло улететь успенцам, тройцам и измайловцам. Однако встретиться с бывшими сокурсниками на борту струнника Виталию было не суждено, поскольку те летели в пассажирской зоне, а они с Терентьевым – в грузовой. Собственно, на струнник грузился их корабль-пятисотка и намертво фиксировался в одном из ангаров, а Виталию с Терентьевым даже сойти с него было невозможно – грузовые ангары струнников негерметичны и неотапливаемы. Поэтому вояж псевдоинтендантов к Лорее отличался от автономного полёта только вольготными вахтами – в основном по кухне, хотя и в рубку приходилось периодически заглядывать.
Большую часть времени Виталий провёл в своей двухкомнатной каюте, в кабинете, перед экранами, изучая подробности дела, которым предстояло заняться на Лорее.
А произошло там следующее.
Фон Платен был совершенно прав, когда утверждал, что во флот вот-вот поступят «Гиацинты» – к моменту памятного разговора курсантов в буфете все шесть машин уже прибыли на Лорею, но ещё не вошли в эксплуатацию. Строго говоря, их расконсервированием, запуском бортовых систем и штудированием документации флотские техники как раз и занимались, почти шесть недель чистого времени. Но штатных экипажей ни один из кораблей ещё не имел, хотя предварительные списки, в том числе и на один молодёжный экипаж, командиру Семёновского полка легли на стол ещё до прибытия струнника с «Гиацинтами». Осталось эти списки утвердить и удачно обкатать новые машины.
Когда курсанты-выпускники сладко храпели после попойки в каптёрке, на Лорее первый «Гиацинт» поднялся в пробный вылет. Вели его два опытных пилота, а помогал им лучший из инженеров-механиков полка.
Через два часа семнадцать минут тридцать одну секунду после штатного отрыва от лётного поля радары, которые всё время вели «Гиацинт», зафиксировали распад корабля на фрагменты, три крупных и семь помельче. Все фрагменты разлетелись прочь от точки последней фиксации цельного корабля и рухнули в тундростепь.
Виталий прекрасно понимал, чем обычно бывает обусловлен распад корабля на беспорядочно разлетающиеся фрагменты. Взрывом, чем же ещё?
Разумеется, пробные вылеты остальной пятёрки «Гиацинтов» отменили. О катастрофе тут же было сообщено командованию флота и Генштабу; оттуда информация оперативно поступила в R-80. Когда документ появился на терминале майора Прокопенко, Виталий как раз выслушивал интересные речи своего покупателя, капитана Терентьева. Ещё на Земле, но уже не в училище, а в глайдере. Но уже тогда был предопределена незамедлительная переброска единственного оперативника R-80 и новоиспечённого стажёра на Лорею. С Семёновским полком руководство училища угадало крепко: Виталию действительно предстояло появиться там сразу же после выпуска, правда под другой фамилией и в общевойсковой форме.
Но это были уже частности.
Оставшееся до финиша время Виталий посвятил изучению матчасти «Гиацинтов» и тут реально было что изучать: во-первых, совершенно новый для глайдеров такого класса форм-фактор мультихалла, то бишь многокорпусника, и до сорока процентов ранее не используемых людьми узлов (читай – новооткрытых артефактов чужих). Последнее оказалось для Виталия сюрпризом – он и предположить не мог, что необкатанные узлы вот так вот с ходу повтыкают в серийные корабли.
Терентьев был информирован лучше, но столь высокий процент необката шокировал и его. Реакция мастера вообще Виталия поначалу смутила.
– Херня какая-то, – пробормотал Терентьев, недоверчиво вчитываясь в сухие строки оперативной сводки на экране терминала. – Либо это туфта, которой маскируют правду из соображений секретности, либо это прямой саботаж и вредительство со стороны разработчиков.
Терентьев подумал и не очень убеждённо добавил:
– Склоняюсь к первому, потому что саботажа на флоте пока не случалось: контингент не тот.
Самыми крупными узлами из необкатанных служили артефакты с каталожными кодами FS-40472. По-хорошему им полагалось выполнять роль связующих ферм между корабельным жилым модулем и тремя двигательными установками, и на первый взгляд они к подобному использованию вполне годились – система капиллярных сцепок венчала эти колонны-фермы с обоих торцов, а капиллярные сцепки, пусть и на артефактах меньших размеров, успели зарекомендовать себя как узел надёжный и простой. С другой стороны, Виталия насторожил тот факт, что пару сцепок совершенно незачем было связывать трёхметровой фермой – хватило бы и вшестеро меньшей. Разнос дюз от центральной курсовой оси с инженерной точки зрения тоже особого смысла не имел, поскольку инопланетная система управления движками синхронизировала тягу филигранно, иного слова не подберёшь.
Потом оказалось, что на самом деле всё ещё интереснее.
Жилой модуль на «Гиацинте» был действительно общий, зато пилотских кабин было аж три, по одной в общем корпусе с каждым двигателем. Стало быть, и переход из жилого модуля в каждую кабину наличествовал, и каждый из этих переходов, в свою очередь, был усилен аж тремя фермами FS-40472. И вся эта каракатица в конечном итоге имела весьма приличную аэродинамическую форму и на первый взгляд вполне подходила для полётов в атмосферах земного типа. Единственная незадача: переход из кабин в жилой модуль и обратно в условиях атмосферного полёта крайне не рекомендовался. В космосе – пожалуйста, хоть целый день туда-сюда шастай, словно мышь по трубочному лабиринту. А вот в атмосфере лучше оставаться в кабине, да пристёгнутым.
Задумчиво почесав макушку, Виталий попытался сообразить, зачем вообще было запускать в производство мультихалл, адаптированный под атмосферные режимы, и, по правде говоря, ничего придумать так и не смог. Для работы в атмосферах вполне хватало стократ проверенных глайдеров типа того, на котором они с Терентьевым улетели из училища на матку. Надо в космос – пусть там матка и торчит. Надо в атмосферу – отстегнулся на глайдере, слетал и вернулся назад на матку. Или на штатную посадочную площадку полка, если в космос больше не надо. Конструирование же кораблей, подобных «Гиацинтам», в целом напоминало бесплодные попытки скрестить ежа и ужа.
