Jamique - Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
— Что?
— У тебя была уникальная возможность.
— Какая? Где?
— Там. На Татуине. Ты остался наедине с собой. Казалось бы — только думай… Ты бы мог стать наёмником. Мог бы создать семью. Сделать любую глупость. Ты, в конце концов, мог улететь хрен знает куда, и жить так, как хочется тебе. Но ты…
— Я хотел жить на Татуине! И — какая же ты дура. В галактике гонялись за мной. И прощупывали на применение Силы.
Матовые тёмные глаза.
— Жизнь была кончена, неужели не понимаешь? Мой мир был разрушен. Мне осталась только месть. Как вам, — он усмехнулся, — тысячу лет до этого дня.
— Может быть, — сказала она. — Может быть.
— А что?
— Я думаю. Представляю себя на твоём месте. И, честно говоря, не знаю. Мне б, наверно, хотелось жить самой по себе. Но, наверно, если б убили тех, кого я считаю своими, я тоже мстила. И, наверно, не успокоилась бы, пока… И наверно…
— Что?
— Ничего, — ответила она.
Он почему-то не стал настаивать на ответе. Ему показалось: он понял. Вместо этого он провёл ладонью по лбу:
— Дело не в том…
— Да?
— Месть — это важно, но…
— Да?
— Дело было не в мести.
— Серьёзно?
— А ты? Думаешь, я не понял? Ты сейчас думала про поколения своих. Знаешь, о чём ты ещё думала?
— Да. О программе.
— Да, — повторил Бен. — О программе… Они — вы — ситхи — были буквально запрограммированы своими учителями — а те своими — не только на то, чтобы выжить. Они были сознательно выращены в непримиримости к любой другой точке зрения на мир, нежели своя.
— Да.
— Это было воспитание, направленное на создание определённого рода личности.
— Да.
— А где свобода?
— Какая свобода?
— Свобода!
— Ты ищешь свободы?
— Да!
— И нашёл?
Он засмеялся.
— Я нашёл Татуин… Так у ситхов тоже нет свободы?
— Постой, — терпеливо сказала Рина, — а есть ли она вообще?
— Я бы мог стать наёмником, — издевательски бросил Кеноби, — мог бы создать семью, мог бы улететь хрен знает куда — но вместо этого я сидел на Татуине и ждал, ждал, ждал — когда вырастет Люк, когда сын Вейдера сможет отомстить за нас отцу. Какого чёрта ты тыкаешь мне в выбор, которого не может быть?
— Ты хотел отомстить?
— Я хотел добить. У меня не получилось.
Она так внимательно смотрела на него.
— Я не понимаю, — вдруг сказала она, — зачем тебе это было нужно?
— А вам? Вам, тысячу лет жившим ради мести?
— Нам нужна была власть.
— Вот как.
— А месть… Не только. Просто месть концентрирует и не даёт расслабляться. На протяжении тысячи лет жизнь каждого из ситхов определялась целью. Тем, что было вложено в него в детстве. Определённый внутренний каркас мировоззрения, который заставлял их действовать так, а не иначе. Не растворяться, а противостоять. Было необходимо сохранить определённый тип личности. Который был уничтожен.
— Значит, детей не спрашивали, а вставляли им каркас?
— Да.
— Каркас или клетку?
— Зависело от того, насколько их собственная природа была к этому близка.
— А как это определяется? Как вы вообще определяете природу?
— Интуитивно, — сказала Рина. — С помощью Силы. Но выбора часто не было, и брали то, что есть. Иногда ребёнок умирал. Если оказывался совсем не годен. Но по возможности искали близких по природе. Легче учить. Больше можно вложить. И больше уверенность в том, что, став самостоятельным, он передаст уже своему ученику не суррогат, а то, что нужно.
— Вы передавали тип личности из поколения в поколение?
— Да. Именно это было главным, что надо было хранить.
— Фанатики.
— Доля фанатизма в этом была. Иногда и не доля.
— А у тебя?
— А я просто люблю убивать.
— Ясно…
— А как это делалось в Храме?
— Что?
— Определялось, подходит ли ребёнок?
— Никак, — ответил Оби-Ван. — Зачем, если всё равно…
— У тебя был каркас или клетка?
— У меня был Татуин, — ответил джедай. — Планета песка и рабов. Проклятая планета.
— Расскажи мне про Мустафар.
Он вздрогнул:
— А твой учитель…
— Расскажи мне про свой Мустафар.
Оби-Ван смотрел в глухую тьму панорамного экрана.
— Зачем тебе всё это?
— Затем, что ты хочешь рассказать.
— Не тебе.
— Именно мне. Я ведь обрубила твои ниточки, марионетка.
Девчонка не достала меч, не скрестила его с джедайским — пламя ровно гудело в миллиметре от её лица.
— Расскажи мне про Мустафар, — сказала Рина. Глаза её смеялись. — Расскажи мне про Татуин. Ты кое-что не понял. Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам. Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока — свободен. Только нам придётся воевать. Скоро. С кем ты. И за кого ты. Скажи сейчас. Чтобы мне не пришлось тебя убить снова. Перестань ныть. Ты свободен. А теперь выбирай. Сам. Здесь нет твоих учителей. И нет твоей Силы.
Оби-Ван сел. Выключил меч.
— Мне надо подумать, — сказал он очень спокойно.
— Думай. У нас есть несколько часов.
— Мустафар, значит?.. Ты винишь меня за то, что я твоего учителя — не добил.
— Нет.
Он вскинул голову.
— Что? Разве не… — ядовитым хохотом: — Он же горел, я должен был его добить, это достойно презрения, что я оставил его медленно умирать, мучиться, жить…
— Жить.
— Что?
— Жить.
…Ты должен был его добить, а оставил мучиться и жить. Мастер говорил мне, что у тебя была истерика. Сильная истерика.
— И это, конечно, смешно крутому ситху.
— Бен. Ты меня слышишь?
— Даже не хочу!
Она присела на корточки, её лицо оказалось на уровне его колен. Она смотрела снизу вверх — внимательным взглядом.
— Истерика позволяет сделать то, что невозможно сделать в нормальном состоянии. Бен, смотри на меня. Слушай. Я знаю, что рядом на планете был милый зелёный гремлин. Который отнюдь не сражался с Палпатином. Он знал, что главного ситха ему не убить — там много охраны, а император не настолько дурак, чтобы позволить себя замочить исключительно ради честного боя. Он знал, что настоящий удар по старшему он нанесёт, убив младшего. В паре с тобой. Вы обработали Амидалу, точней — она сама обработала себя своим нервным беременным состоянием, вы только довершили дело. Ты стал драться с учеником, а Йода ушей не казал, пока не наступил критический момент. Тогда он применил Силу — и траектория полёта твоего ученика закончилась у тебя на мече. В этом смысле Йодик действительно обрубил ему ноги. А теперь расскажи, что было дальше.
— Я не смог его добить…
— Нет. Не так.
— Я не захотел.
Он поднял взгляд от колен и взглянул на Рину.
— Я захотел, чтобы он мучился и жил.
— Кто?
Секундное остолбенение — и Оби-Ван стал хохотать. Взахлёб, истерически. Хохот рвался из груди, мешая словам, и только через минуту сквозь смех выдавилось слово:
— Йода…
Как будто прорвало лёд.
— Это… замечательное здание посреди Корусканта — Храм! Этот мальчишка, сильный, дурак, привязчивый, идиот, сволочь! Я! Я не умею не привязываться! Я не умею так жить! Я мог всё понимать про Куай-Гона — но какого чёрта, после третьего месяца мне уже было всё равно, это был мой старший, мой учитель! Мне могли сбагрить этого мальчишку, а потом инструктировать, как пня — что мне с ним делать и как его ломать! Этот мальчишка мог меня презирать и ненавидеть — но что за жизнь такая собачья, что я вечно привязываюсь к вам, грёбаным харизматикам, которые плюют на меня, и ради которых я убиваю, и ради которых я… Вашему ситху рогатому не повезло. Я был худшим бойцом, но меня захлестнуло. Человек умирал, а я хотел убивать. Человек умирал, он не вспомнил обо мне, только о мальчишке. Холодные, светлые глаза, а мальчишка оказался живой, я его сначала ненавидел, а потом понял, что этого мне и было нужно. Не ломал я его, не ломал, лгал я им, а твой учитель, мой ученик меня презирал и в грош не ставил. Я многое делал, как хотел от меня Храм, но не до конца, я его прикрывал, я никогда… Я любил его как брата, у меня не было брата, братишка — тоже мне, оставили ребёнка на меня я сам был дурак, только одно не вытравили — привязаться… А потом мальчишка ушёл к ситху, перерезал Храм, и хрен с ним, с Храмом, я, что, не видел его глаз на арене — когда он убивал, когда его мать убили? А у меня не было матери, не было отца, только учитель с холодным светлым взглядом, которого я любил, а мне надо было убить мальчишку… А я не убил. Я не хотел его убивать. Я хотел сам умереть. А мне этого не дали. Сила… Великая… бессмертная… ненавижу…
Что ты смотришь?! Нравится истерика?
— Да.
Тишина.
— Я думаю, — сказала Рина, — что Йоде нужен был мёртвый ученик Сидиуса. Я думаю, что он бы добил. Я думаю, что оставить гореть — это поступок слабого человека, потому что сильный либо не станет сражаться, либо добьёт до конца. Я думаю, что сильный человек стал бы слушать себя, а не Йоду, и не стал бы вести бой, в котором не хотел убивать. Я думаю, что ты придумал себе множество оправданий, а потом отмёл их все. Я думаю, что, когда он загорелся, ты чуть не сошёл с ума. Я думаю, что тебе надо было протянуть руку и вытащить его с песка, по крайней мере, выжил бы обрубок. Я думаю, что, если бы ты это сделал, он бы попытался тебя убить. Я думаю, что ты понял, что выхода нет, и ты оказался между двумя огнями. Я думаю, что ты оставил его гореть, потому что перестал соображать, что происходит. Я думаю, что лекция на тему, что ты должен убить ситха — это истерика человека, а не проповедь джедая. Я думаю, что ты спас ему жизнь. Я думаю, что Йода был очень недоволен.
