Генри Олди - Куколка
— Эмилия!..
— Молчите…
Пальцы женщины на миг, короткий и безумный, сжались. Ногти прочертили по спине профессора красные полосы. Долгие стоны, вздохи и прочие изъявления страсти не произвели бы на постороннего зрителя такое острое впечатление, как эта мгновенная, будто выстрел, преодолевшая эволюционный барьер с азартом прыгуна, идущего на рекорд, вспышка чувства у сдержанной гематрийки.
Лючано вздрогнул.
Возбуждение передалось ему.
А вокруг, с изнанки космоса, где плавал челнок, по ту сторону «амебы», которая пропитала «Жанетту» насквозь и замерла, не в силах прорвать отсекающее стасис-поле, дышала летним зноем поляна в лесу. Двое людей катались в траве, в цветущих маках — алых, багровых, кровавых, пурпурных; трава прорастала в людях, сплетаясь с буйством плоти, маки цвели в любовниках, проникая в сокровенную глубину тел — стеблями, лепестками, ароматом; толстые шмели ныряли в уши и ноздри, сердца и легкие, желая заполучить каплю нектара, а двое ничего не замечали, принимая чудо, как должное, впитывая, делясь и создавая…
Такая уж это была поляна.
Флуктуация континуума класса 0A-9+ согласно реестру Шмеера-Полански.
— Молчите!..
Не в силах оставаться наблюдателем, Лючано натянул пучки до хрустального звона. В ящике все понеслось вскачь, вдрызг и вразнос. Барьер Шарковского сперва ослабел, а там и рухнул, дрейф «амебы» в сторону Малой Колесницы ускорился. «Жанетта» вышла из зоны влияния флуктуации и понеслась не пойми куда. Сообразив, что ситуация выходит из-под контроля, Лючано не стал размышлять: откуда вообще возьмется контроль над сном? — а кинулся работать с зыбкой материей.
Пятипалые листья-ладошки вцепились в нити, корректируя происходящее.
«Что дальше? — без слов спрашивал он, играя на удивительной арфе, укрощая мелодию и восстанавливая ритм. — Дальше-то что, а? Нет уж, дорогие мои, вы не исчезайте, раз начали…»
— Хорошо, — сказала женщина, словно отвечая ему. — Я жду.
Поляна исчезла. Сгинул космос, как не бывало. Эмилия Лукинична сидела в кабинке дальней связи, ожидая вызова абонента. Она была на седьмом месяце беременности. За точность срока Лючано не ручался, но живот госпожи Дидье выпирал более чем заметно. Достав из сумочки упаковку «Спайрминта», женщина бросила одну капсулу в рот.
Будущую мать донимал токсикоз.
— Есть связь! — мелодичным сопрано доложила информателла.
Декоративная арка в дальней стене кабинки замерцала. Минута, и мерцание угасло, открывая «доступ». По ту сторону арки, в кресле, за столиком, плетеным из тростника, сидел пожилой гематр в деловом костюме от Карди. Его лицо ничего не выражало: ни интереса, ни раздражения, ни даже равнодушия. Диагноз можно было поставить без врача: атрофия мимических мышц, вечная проблема гематров в возрасте.
Госпожу Дидье ждало то же самое лет через двадцать.
— Здравствуй, папа, — сказала Эмилия.
— Я рад тебя видеть, Эми, — ответил банкир Лука Шармаль.
«Так вот кого она мне напоминала! — тихо расхохотался Лючано. — Ну конечно же! Эмилия Лукинична, дочь Луки! Стоп, стоп! А почему она не Эмилия Шармаль, а госпожа Дидье? Фамилия мужа? Странная для гематра фамилия: Дидье… И муж странный. Жена мотается с профессором Штильнером по Галактике с целью, понимаешь, экспериментального зачатия, а он и в ус не дует!»
— Я лечу на Китту, папа. Мы скоро увидимся.
— Ты собираешься лечь на сохранение?
— Да. Надеюсь, Нзинга Д’онго не откажет мне в отдельной палате. И малой толике своего драгоценного внимания.
— Нзинга — наш семейный врач. Она помнит тебя ребенком. И тебя, и Айзека. Она не откажет никому из Шармалей. Ты это знаешь не хуже меня.
— Я пошутила, папа. Разумеется, тетушка Нзинга с радостью примет у меня роды.
Банкир встал, пригладив седые, коротко подстриженные волосы. Пройдясь по кабинету, он остановился у зеркала, вполоборота к молчащей дочери. Глядя на собственное отражение, скорчил гримасу: смех. Затем еще одну: плач.
Злость.
Радость.
Печаль.
Лука Шармаль был человеком ответственным. Если доктор прописал комплекс упраженний для восстановления мимики, он выполнял предписания при каждом удобном случае. Главное, соблюсти приличия. Чтобы за тобой не следил никто из посторонних.
Старшая дочь — не в счет.
— Я понимаю, почему ты тянула до последнего. Нзинга потребовала бы от тебя прервать беременность. А сейчас — поздно.
— Поздно, — эхом откликнулась Эмилия. — Я намерена рожать.
— У тебя артериальная гипертензия. Во время первой беременности, насколько я помню, произошло отслоение плаценты, и ребенок погиб. Впрочем, гипертензия — пустяки. Впридачу у тебя целый букет…
— Я знаю, папа. Можешь не перечислять.
— И ты все равно будешь рожать.
— И я все равно буду рожать. Нзинга — волшебница.
— Эта волшебница предупреждала тебя. Помнишь?
— Да. После ее предупреждения Морис подал на развод. Он очень хотел иметь детей.
Гематр в зеркале изобразил брезгливость. Получилось скверно — неубедительно и фальшиво. Он попробовал еще раз.
— Ты никогда меня не слушалась. Я договорился с ректором Хаддского экономического университета — ты поступила в Кринн и стала генетиком. Мы с мамой нашли понимание в семье Зандерхаров — ты отказала их мальчику, выйдя замуж за Мориса Дидье, неудачника и пустозвона. Я бы простил ему бесталанность, нищету, пустое фанфаронство… Будь он наш, я еще смог бы понять. Но техноложец…
Банкир изобразил сложное чувство. Трудно сказать, какое именно, но получилось замечательно. Лючано даже зааплодировал.
— После развода мы готовы были принять тебя дома, найти достойную работу. Нет, ты увлеклась курьезными прожектами, о каких стыдно говорить в приличном обществе. И вот теперь…
Он повернулся к зеркалу спиной, устав гримасничать. На лацкане пиджака ярко блеснул золотой значок: спираль со звездой наверху. Спираль покрывала сложная гравировка: буквы и цифры. Если это была гематрица, она никак себя не проявляла.
— Ты вышла замуж, Эми?
— Нет, папа.
— Ты не меняешься. Капризы, причуды. Отец ребенка — наш?
— Да, — без колебаний ответила Эмилия.
— Не верю. В глупостях ты отличаешься завидным постоянством. Зная, что твой отец — человек с идеалами, один из лидеров движения «За чистоту»… Иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь.
— Я люблю тебя, папа. Тебя и Айзека.
— Ты забыла добавить: и маму.
— Мама умерла. Ты это отлично знаешь.
— Знаю. Ответь еще раз: отец ребенка — наш?
— Да.
— Если роды пройдут успешно, это будет легко проверить.
— Разумеется. Ты увидишь внука, и поймешь, что я говорю правду. Уверена, ребенок родится похожим на тебя.
Она была гематрийка. Беременная гематрийка. Средних лет. Без косметики. С пигментными пятнами на лице. С большим, некрасивым животом. Страдающая токсикозом. Кроме этого, она лгала. Лючано, как никто другой, знал: она лжет. И тем не менее, если бы его на суде под присягой заставили отвечать на вопрос: «Красива ли эта женщина?» — он без колебаний ответил бы:
«Да. Очень красива».
Декорации в ящике внезапно изменились. Кабинка дальней связи превратилась в отдельную каюту звездолета — комфортабельного лайнера типа «Садху». Эмилия сидела на койке, держа в руках гигиенический пакет: ее тошнило.
— …можете наблюдать живописный пояс астероидов, расположенный между Н’голой и Амбвенде, седьмой и восьмой планетами системы. Наш лайнер входит в систему под углом к плоскости эклиптики…
Пакет упал в утилизатор. Бледная, утомленная женщина легла, стараясь поудобнее устроить живот. С изнанки происходящего еле-еле брезжила поляна с цветущими маками. Лючано полагал, что это — его личные домыслы.
Сон есть сон.
— …пока перед нами разворачивается захватывающее зрелище, позвольте кратко ознакомить вас с историей и основными особенностями планеты Китта. Четвертая от центрального светила…
И почти сразу, едва не вырвав пучки из сотен ладошек:
— Мар Шармаль? Это я, Нзинга.
— Я слушаю вас.
— Примите мои соболезнования. Ваша дочь умерла родами. Мы сделали все возможное, но к сожалению…
— Эми называла вас волшебницей, Нзинга.
— Эми ошиблась. Я не волшебница.
Тишина.
Сон уплывал, умирал, растворялся в небытии.
— А ребенок?
— Двойня. Мальчик и девочка. Оба живы.
Тишина.
— Дети — гематры?
— Безусловно.
— Вы уверены?
— Раньше, мар Шармаль, вы не сомневались в моих профессиональных способностях.
— Я и сейчас не сомневаюсь. Ждите, я скоро приеду.
Тишина поглотила все, кроме поляны, где цвели маки.
Вскоре исчезли и они.
