Александр Зорич - Завтра война
– А сбежать? Всегда ведь можно сбежать!
– Теоретически можно. Но куда? Куда можно сбежать, когда даже Клон просматривается нашими спецслужбами от Великого Дивана до последнего сельского сортира включительно? Точнее, просматривать сельские сортиры будут спецслужбы Клона, а уж потом доложат нашим, в рамках, так сказать, братской взаимопомощи по поимке перебежчиков. Но какое мне до всего этого будет дело, если в итоге меня посадят в тюрьму или скорее всего снова вернут сюда же, на Цереру?
– И ты думаешь, со мной будет так же? Думаешь, они не отпустят меня, даже когда «Дюрандаль» будет готов?
– Я не «думаю». Я в этом уверен. Покинуть Цереру можно только в белых тапочках.
После той попойки в обществе пана Станислава Песа на Эстерсона навалилась депрессия – в худших церерианских традициях. Первым ее признаком было то, что, протрезвев, конструктор снова перешел с поляком на «вы».
Это что же получается, господа хорошие? Хоть работай, хоть сачкуй, а результат один?
Ты им все, а они тебе пожизненное научно-техническое заключение?
Ты им «Дюрандаль», а они тебе – тяжелый кондиционированный воздух и «пилюли счастья»?
И что толку в восьми миллионах терро, если ты их не в состоянии даже потратить?
О, Эстерсон хорошо представлял себе, что это такое – быть миллионером, который не знает как оприходовать свои миллионы. Между прочим, к моменту начала работ над «Дюрандалем» он уже был счастливым обладателем счета с двумя миллионами терро. И что?
Здесь, на Церере, по условиям контракта он мог снимать со своего счета не больше тысячи в месяц – «на приватные нужды» (а в Патагонии, кстати, не мог и этого).
Увы, не понятно было, каковы они, эти нужды. Ведь ему, главному конструктору, все здесь, на «Боливаре», бесплатно!
Одежда и питание, оздоровительные бассейны и книги, стереофильмы и музыка. Разве что выпивка в баре за отдельную плату. Но сколько же это нужно наливаться, чтобы пропить тысячу терро, если один «Заратуштра» стоит два терро, а пакет соленых осьминожек из озер Вэртрагны, которыми коктейль полагается закусывать, полтора? Да нужно пить просто от заката до рассвета, обедать и ужинать розовым брютом (семь терро бокал), чтобы растратить штуку терро в месяц!
И потом, разве ради денег взялся Эстерсон за работу над «Дюрандалем»? Нет, не ради денег. Из интереса. В чем же тогда проблема?
Теперь Эстерсон знал точный ответ на этот вопрос.
Проблема состояла в том, что интереса больше не было.
Шестой прототип «Дюрандаля» готов к полетам. Вот-вот высохнет последний, восемнадцатый слой защитного покрытия. Совсем скоро завершится оборудование кабины. Потом – первые испытания в безвоздушном пространстве. Прямо здесь, в поясе астероидов. Эти испытания пройдут на «ура» – точно так же, как и в предыдущие разы.
Затем истребитель разберут, упакуют в транспортный модуль, погрузят на корабль и отвезут на Землю. Например, в ту же Санта-Розу, а может быть, и в Новую Зеландию – мало ли у концерна «Дитерхази и Родригес» испытательных полигонов?
Там – снова пробные полеты без защитного поля. Затем решающий: при включенных генераторах. Нестерпимые минуты ожидания – сгорит, не сгорит?
Однако чутье профессионала подсказывало Эстерсону: он сделал невозможное возможным. На этот раз с посадкой при включенном поле проблем не возникнет. Но даже если?..
Увы, теперь его это совершенно не волновало. Совершенно!
Эстерсона страшили эти перемены в отношении к великолепному и ужасному детищу, к венцу своей конструкторской карьеры.
Он не понимал, что за буря перевесила все вывески в его душе. Но разве это было важно?
Это было так непривычно – как будто он… мертв при ясном сознании! Ведь и впрямь истребители были всей его жизнью. А теперь – что?
Эстерсон стал всерьез подумывать о самоубийстве. В самом деле, зачем теперь все эти труды, испытания и нервы, если ему все равно? Имеет ли смысл держаться за жизнь, если ее остаток – между прочим, весьма жалкий – он обречен провести среди веселеньких интерьеров «Боливара» с полудохлыми драценами? Или за стойкой бара в обществе пенсионера Песа и бокала «Заратуштры»?
Итак, самоубийство.
Между прочим, в условиях категорического запрета на хранение оружия (вызванного как раз тем, что инженерный люд на Церере только о том и думал, как бы поэффективнее убить себя или, допустим, непосредственного начальника) покушение на собственную жизнь было затеей для натур неленивых, смелых и изобретательных.
Ни столовых ножей, ни даже штопоров в комнате Эстерсона не водилось. Да и вообще, ты попробуй еще заколись штопором. А резать себе вены пилочкой для ногтей – ненадежно да и глупо как-то…
В химии Роланд разбирался как свинья в апельсинах. И хотя в его комнате, разумеется, имелась аптечка первой помощи, у Эстерсона не было уверенности в том, что горсть каких-нибудь красных в черную крапочку пилюль, похожих на окочурившихся божьих коровок, гарантирует чудесное избавление от оков плоти.
Даже если он выпьет их две горсти – кто поручится, что медицина и в этот раз не совершит очередное маленькое, рутинное чудо, доставив его прямо с того света в объятия Марио Ферейры?
Что обычно делают инженеры и прочие начальники в производственных романах с продолжениями, которые так популярны в Клоне и экранизации которых нет-нет да и попадают в прокат Объединенных Наций? Правильно. Вешаются.
Но Эстерсон сразу отказался от этой заемной затеи. Ведь служба наблюдения не дремлет. Его комната просматривается днем и ночью. Стоит ему только приладить петлю к вентиляционной решетке, как появятся молодчики в форме и, подхватив его под белы рученьки, потащат прямиком в санитарный блок, где ему будут колоть столько дури, что он не ровен час позабудет свое имя…
Частенько вспоминал Роланд свой девятимиллиметровый «ЗИГ-Зауэр», семейную реликвию рода Эстерсонов – вспоминал с тоской и благоговением.
Этот пистолет, передававшийся в их семье от отца к сыну, некогда служил личным оружием Карлу Эстерсону, капитану линкора «Вестерноррланд».
И линкор, и капитан не раз отличились в бесшабашных космических бойнях эпохи Ранней Колонизации, вследствие чего башня главного калибра «Вестерноррланда» попала во двор Аландского Музея Внеземелья, а Карл Эстерсон – в двадцать пятый том Энциклопедии Героев Объединенных Наций.
Элегантный, легкий армейский пистолет с емким магазином, надежнейшим ударно-спусковым механизмом и хищным стальным блеском – о, если и сводить счеты с жизнью, то при помощи такой вот штуки!
Сколько раз он, маленький Роланд, разбирал его собственными кривыми ручонками на пятьдесят пять частей и дивился тому, как изящно, как эргономично и точно решена эта крохотная машинка смерти с уникальной серебряной табличкой «Вице-адмиралу Эстерсону от восхищенного командования»!
Быть может, вообще весь его интерес к инженерному делу начался с этого вот «ЗИГ-Зауэра».
Увы, пистолет остался лежать в футляре, обитом зеленым бархатом в нижнем ящике его письменного стола. А сам стол – в его стареньком доме в Хернесанде, со второго этажа которого открывается такой пронзительно-прекрасный вид на стальные воды Ботнического залива.
Кстати, а кому достанется этот дом после его, Эстерсона смерти? Кому достанется «ЗИГ-Зауэр»?
Чтобы определиться с этими интересными обстоятельствами, предусмотрительный Эстерсон тут же написал завещание. Из которого следовало, что его деньги и имущество достанутся Эрику.
«Пусть думает что хочет. Например, что деньги ему прислала добрая фея, у которой в башне замка персональный печатный станок, а пистолет – свихнувшийся Санта Клаус».
Он запечатал завещание в конверт, который надписал «А. Грузинскому. Лично». И положил конверт на столик возле кровати лицом вниз – чтобы, значит, ребята из службы наблюдения себе глаза не ломали, пытаясь разобрать, что за послание накрапал их склонный пооригинальничать клиент.
Воспоминания о дедовском «ЗИГ-Зауэре» были такими реалистичными! Эстерсон словно бы чувствовал в руках его смертельную стальную тяжесть, словно бы слышал глухой ход его немудрящей автоматики.
По ночам Роланду особенно нравилось об этом думать – как он вышибает себе мозги из старинного, овеянного славным ветром истории пистолета. В этих извращенных мазохистских мечтаниях он находил особое удовольствие.
«Однако, – вдруг подумал Эстерсон, – что мешает мне сделать такой же „ЗИГ-Зауэр“ самому?
Неужели мне не по силам скопировать простецкую старинную машинку, в которой вдобавок я помню каждый винтик? Ведь в моем распоряжении все универсальные станки лаборатории! Да что лаборатории – завода! Кто там догадается, для чего предназначается эта деталюшечка? Разве что Грузинский. Но ведь Грузинский стучать не станет!
Пусть дальность и кучность стрельбы у его кустарного «ЗИГ-Зауэра» будут курам на смех, но ведь и охотиться на белок он с ним не собирается! Не велика задача – сделать пистолет, способный уложить человека с расстояния пять метров!»
