Андрей Ливадный - Первая Галактическая (сборник)

Броня закругленного лобового ската рубки робота оказалась прошита кумулятивными снарядами, выпущенными орудиями БПМ. Оттуда сейчас сочился едкий черный дым… Неподвижный робот создавал жутковатое ощущение смертельно раненного, но еще живого существа, и у Гудмана мороз продрал по коже, когда молодой лейтенант наконец осознал, какое исчадие неведомых технологий ему удалось пригвоздить одним удачным залпом.

— Сэр… вы видите ЭТО?!. — забыв о субординации и уставе, хрипло спросил он, подняв к дрожащим губам микрофон коммуникатора.

На другом конце канала связи потрясенно молчал капитан Джошуа.

В отличие от лейтенанта он видел и воспринимал гораздо больше. Внимание капитана сразу же привлекли две непонятные, гибридные установки, закрепленные на загривке робота.

Если командиру сводной десантной группы — человеку тертому в боях, очерствелому душой, циничному и потерявшему страх в кровавых заварухах внутренних локальных войн, которые постоянно вспыхивали в границах Солнечной системы, могло пригрезиться нечто способное испугать его по–настоящему, до омерзительной, внезапной дрожи в коленях и позвоночнике, то данный кошмар должен был выглядеть именно так…

Взгляд капитана еще раз обежал страшный механический контур и опять остановился на загривке робота. Как назло, следящие камеры командного модуля автоматически взяли увеличение, и капитан Джошуа увидел несколько леденящих воображение опытного солдата технических подробностей застывшего посреди развороченной «зеленки» механического чудовища.

…Все происходило слишком быстро…

— Я сделал его, сэр!.. — потрясенно выдохнул Гудман, не смея оторвать глаз от фантастической, истекающей черным дымком фигуры робота.

— Добей его! — резко приказал по рации Джошуа.

— Сэр?

— Добей водителя, лейтенант! Мои сканеры дают тепловой контур! Там внутри сидит человек, и он жив, черт тебя разорви!

— Но, может быть…

— Делай, что тебе говорят! — взорвался коммуникатор. — Не глупи, лейтенант, на его загривке стоят два лазера! Мои анализаторы выдают вероятную мощность мегаватт по пятьсот, не меньше… черт, я не видел таких даже на кораблях поддержки!..

Этого оказалось достаточно, чтобы Гудман вспомнил, кто на самом деле отдает приказы. Его пальцы цепко охватили сенсорные рычаги точной наводки.

— Да, сэр, я взял его тепловой сигнал… — сообщил он, доворачивая орудия на рассчитанный компьютером угол.

***

Тот, кто смотрит на войну как на титаническое противостояние каких–то сверхлюдей, неких «крутых коммандос», рожденных на свет с оружием в руках, — этот человек знает о ней понаслышке, в лучшем случае — из дешевых фильмов–боевиков…

Война — это прежде всего ад, в котором погибают и возрождаются личности, некий страшный полигон для запредельных испытаний человеческой сущности…

Чтобы убить, особенно в первый раз, нужно пройти через отчаяние, страх, боль… Это чистилище. И вовсе не обязательно, что из него выходят очищенные души. Нет. Скорее — покореженные.

Равнодушие приходит потом. Кровавые будни войны заводят в тупик человеческую душу. Это капкан, ловушка, гарантированный бред по ночам на весь оставшийся отрезок жизни.

Мало кто возвращается оттуда к нормальному существованию. Люди, прошедшие через смерть, резко отличаются от остальных. Но и в своем кругу они не едины. Та боль или же наоборот, — равнодушие, неболь, — резко делят их на категории. В результате одни становятся героями нации, другие же — ее проклятием, память о котором долго плавает темными сгустками в поле зрения историков и политиков…

Жизнь берет горсти людей и швыряет их в бездонный омут войны, как слепых котят. А потом смотрит, как кто–то выплывает сам, кто–то тонет, а кто–то, спасая себя, карабкается на голову захлебывающемуся товарищу… или врагу, — тут уж как повезет…

В любом случае, изначально никто не умеет плавать, этому учатся — быстро, болезненно и жестоко…

…Игорь на секунду потерял сознание.

Очнулся он почти сразу: из багряного тумана выплыли неясные контуры приборных панелей, лопнувший экран вариатора целей, струйки дыма, что сочились из–под облицовки приборов…

Со стоном оторвав голову от амортизирующего валика кресла, он посмотрел вокруг, едва осознавая, что произошло.

Прямо напротив него, в разделенном на сектора бронированном колпаке кабины, зияла ровная строчка отверстий, окруженных мелкой паутинкой трещин, которые змеились по бронестеклу, расходясь от дыр аккуратными лучиками.

Сверху их покрывали изуродованные сегменты выдвижной брони. Трещины в бронестекле ломали свет, искрились красным и зеленым, отражая сигналы, горящие на консолях «Беркута».

В голове Рокотова стоял долгий, иссушающий звон контузии. Во рту ощущался кисловатый привкус железа… Мучительно скосив глаза, Игорь увидел разорванный снарядом край подголовника и понял — смерть прошла совсем рядом, по какой–то непонятной прихоти судьбы, всего лишь чиркнув по его виску своей горячей, безжалостной дланью…

Экраны внешнего обзора погасли, и в их матовых глубинах плавали сумеречные отражения контрольных огней приборной панели. Чуть выше, в простреленном навылет колпаке кабины, располагались два разреза смотровых триплексов. Один из них не позволял увидеть ничего — картину внешнего мира загораживал вывороченный отрикошетившим снарядом кусок брони. Второй триплекс остался цел — в его разрезе виднелся фрагмент раскисшей, развороченной ступоходами «Беркута» почвы…

Игорь, задыхаясь от дыма, поднял взгляд к ровной цепочке отверстий и через них увидел атаковавшую его машину.

Тупоносый приземистый вездеход стоял метрах в пятидесяти от склонившего свой торс «Беркута». Его башенное орудие со спаренными стволами смотрело в сторону аграрного робота черными зрачками электромагнитных компенсаторов.

Внезапно эти стволы шевельнулись, будто были живыми. Дернулись вверх и в сторону. Они прицеливались.

В гробовой тишине Игорь слышал, как бьется его сердце и тонко воют электромоторы точной наводки, нацеливающие башенное орудие БПМ на тепловой контур человека.

На него…

Это был страшный миг. Секунда беспомощности, ноющего в груди страха, страстного желания жить, замешательства, гнева…

Потом, когда стволы вздрогнули и замерли, он понял: его сейчас убьют… если продолжать сидеть и смотреть в их бездонные, мертвые зрачки…

На панели управления «Беркута» ярко горели сигналы включившегося резерва. За исключением потери герметичности кабины компьютерные системы самоконтроля смогли восстановить все поврежденные функции…

Покрытые потом ладони Рокотова цепко и привычно охватили джойстики управления. В его распоряжении был только один шанс…

Игорь не знал, когда грянет выстрел нацеленной в него спаренной пушки… Собственное дыхание казалось ему оглушающим, а движения — слишком медленными…

Большой палец правой руки сбросил скобку предохранителя над спусковым сенсором горнопроходных лазеров… Ладонь левой уже толкала джойстик, выпрямляя торс «Беркута», выводя его из–под убийственного взгляда черных зрачков и…

…«Беркут» шевельнулся, с лязгом, который показался громовым в сторожкой, напряженной тишине увядающих плантаций.

Робот, секунду назад обреченно накренившийся к земле, вдруг начал приподниматься, приводимый в движение внутренними механизмами сервоподачи… Из дыр в его броне продолжал сочиться дым — это казалось кошмарным, невероятным наваждением, но он двигался, уверенно, целенаправленно…

…В сознании капитана Джошуа, наблюдавшего эту сцену на тактических экранах командного модуля, навечно отпечатались необычайно мощные лазерные установки, закрепленные на загривке страшной машины. Он машинально успел отметить тот момент, когда их непонятные, гибридные стволы вдруг начали вращаться, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, раскручиваясь до немыслимых оборотов, а за ними уже заалели две ослепительные рубиновые точки на срезах генераторов первичного излучения. Вращающиеся по кругу стволы, усеянные линзами когерентных ускорителей, по очереди подхватывали этот свет и сплевывали жаркими, ослепительными стрелами лазерных разрядов, каждый из которых нес в себе по нескольку сот мегаватт чистой энергетической смерти…

***

Потные от напряжения ладони Гудмана сжимали рычаги точной наводки. Лейтенант в страшном, запредельном экстазе первого боя хотел сделать все сам. Контур человеческого тела, запутавшийся в тонкой координатной паутине цифрового прицела, манил сильнее, чем женщина в момент первой любви…