Владимир Лавров - Волд Аскер и симфония дальнего космоса
– Это что такое? – спросил я у Зелёной.
– Не знаю. Никогда с такими не сталкивалась. Бежим к деревьям! Они его прогонят.
Но до деревьев мы добежать не успели. Зверюга прыгнула, и прямо на нас. Я ухитрился уйти от удара огромной лапы и успел сунуть руку в пасть, чтобы побольнее стукнуть по чему-нибудь внутри. Мой манёвр удался, схваченная за язык зверюга взвыла, перекатилась на спину и отбросила меня задними лапами. Огромные когти проехались по скафандру, вспарывая его, как консервную банку, проникая глубоко внутрь и разрывая все мои печёнки. От такого удара я отлетел на семь метров и стукнулся о ствол дерева, получив заодно ещё и ряд переломов, несовместимых с жизнью. Повреждения были настолько глубокие, что даже силами души залечить их сразу было невозможно. Зелёная добежала до деревьев, и надо мной склонились ветви. Последнее, что сумело зафиксировать гаснущее сознание, это то, как Зеленая зачем-то тянет меня к дереву. Умирать по-настоящему, в отличие от того, как мы умирали на пути к Хранителю Знаний, было легко и совсем не больно. Даже где-то приятно, как будто возращение домой. И это они называют "безопасная планета"? У меня даже излучатель отобрали, отбиться от этой зверюги у меня не было никаких шансов. Тьма сомкнулась надо мной, и почему-то мне показалось, что тьма выглядела, как кора дерева.
Когда я вновь увидел свет, он был почему-то красным. Я лежал на чём-то мягком, было хорошо и спокойно. Разбираться в природе этого приятного и мягкого света совсем не хотелось. Моя постель медленно покачивалась. Через несколько часов (или месяцев?) такого лежания я осознал, что совершенно лишен одежды, и решил разобраться с проблемой биологического заражения. Я рывком сел на своём лежбище. Я находился в восьмигранной комнате с красными, полупрозрачными стенами, сквозь которые сочился свет. И тут эти стены разошлись. Передо мной стояла Зелёная, только она была больше меня в сорок раз.
– Ура! – захлопала она в ладоши, – Ты вернулся! Я так и думала, что дерево тебя примет!
Звук был просто оглушительным. Я огляделся и обнаружил, что моей комнатой был огромный красный цветок. Цветок находился на высоте нескольких моих ростов от поверхности земли. Впрочем, почему огромный? Я сидел на обычном цветке, высотой сантиметров сорок, а мой собственный рост составлял сантиметров пять. Я стал Дюймовочкой!
Беглый осмотр моего тела показал, что у меня зеленая кожа, короткая шерсть – пушок по всему телу и пропорции тела, как у новорожденного ребенка. Я совершенно спокойно мог сунуть ногу в рот, и для этого даже не пришлось бы сгибать колени.
– А – а! Я стал маленьким! – заплакал я.
– Не плачь! Будешь хорошо есть, и вскоре снова станешь большим! – с этими словами Зелёная взяла меня в ладонь и положила передо мной плод типа персика. Эта она очень вовремя сделала, голод у меня был жуткий. Пожевав пару минут сладкую мякоть, я уснул.
– Волд! Надо съесть ещё немного!
– Не хочу! Я хочу бегать!
– Ну почему ты всё время бегаешь? Ты должен поесть до того, как опять уснёшь!
Почему я всё время бегаю? Потому, что хочется. Неведомые гормоны постоянно заставляют меня делать то, чего я не хочу. То мне хочется есть, то бегать. Новое тело имело своё мнение о том, что мне надо делать, и то вырубало меня сном в самый неподходящий момент, то заставляло меня бегать и вертеться тогда, когда надо было есть. Зелёная, которая сама назначила себя моей мамочкой, терпеливо сносила все эти выбрыки и старалась кормить меня по графику.
– А кто вчера уснул прямо на проходе, на полу пещеры? До того, как поел? Надо поесть!- терпеливо продолжала уговаривать меня Зелёная.
Вот уж не ожидал, что на пятом десятке лет попаду в такое детство, что даже не смогу спокойно сидеть на месте!
Целый год я только и делал, что ел и рос. К концу этого года я дорос почти до метровой высоты. Ровно через год после моего "рождения" автоматические функции тела отключились. Что-то внутри меня решило, что теперь я сам должен управлять всеми функциями тела, и выключило все гормональные системы управления поведением. Это было настолько резко и заметно, что я чуть не утонул от неожиданности (в это время мы бултыхались с Зеленой в нашем любимом озере).
После того, как мы вылезли из озера, я смог сделать только двадцать шагов. Сначала я сел прямо посереди тропинки и задумался. Теперь я действительно мог управлять всеми функциями организма. На простой осмотр возможностей ушло два часа. Потом я встал и хотел дойти до заветной кучи плодов у пещеры, но начал плакать и не дошел. Мама умерла без меня, и я даже не смог её обнять на прощание. Друзья детства умерли от алкоголя, Елена осталась невесть где. Тот, кто был мне как сын, не желает меня видеть, мой корабль летает один, а моя любимая машинка сломалась. Разумом я, конечно, понимал, что все эти решения я принял сам и плакать об этом было очень глупо, особенно об игрушечной машинке, которая сломалась в семь лет, но остановить слезы не мог. Потом вспомнились те, кого я убил. Почему-то представилось, что они никогда не смогут поиграть с машинками (при чём тут машинки?), и я заплакал ещё сильнее. Я плакал четыре года и восемь месяцев. Одно за другим всплывали лица убитых кочевников и пилотов, корабли, разлетающиеся от взрывов, и наместники, уничтоженные на разных планетах. Потом, когда закончились убитые, начали всплывать воспоминания раннего детства.
Я бегу по двору детского сада, мне четыре года. В руке у меня вертушка с пропеллерами, которые крутятся от набегающего воздуха. Нет для меня более восхитительной и красивой вещи в этот момент, чем эти разноцветные кусочки пластмассы, крутящиеся – вот чудо! – от какого-то воздуха. И тут мама берёт и отбирает это чудо: другим детям, видите ли, тоже хочется поиграть. Чудо закончилось, счастье ушло. У-у. Горе-то какое… И так день за днем, год за годом.
За это время мои ноги размякли, тело разжижилось, и я превратился в огромный, вонючий пруд. Я даже не представлял, чем питается моё тело, но оно чем-то питалось и разрослось до нескольких тонн. Возможно, травой и водорослями подо мной, а может, солнечным светом. Несколько раз я пытался разозлиться и организовать хоть какую-нибудь структуру. Один раз мне даже удалось создать из себя что-то наподобие гусеницы, с костяком и всеми необходимыми органами жизнеобеспечения. Я очень гордился им: там была и энергетическая система, и система охлаждения, и нервная система с дублированными серверами хранения информации. Я прополз целых сто метров, а затем вернулся на прежнее место.
Тело, которое я получил на планете Зелёная, было чудом из чудес. Оно создавало практически всё, что ты хотел, надо было только точно представить, что именно ты хочешь получить. Нужный орган вырастал за несколько дней. Но вот только что мне делать с этим телом? Мой корабль летает без меня, мой сын не хочет меня видеть, миры вокруг меня живут своим мелочным недовольством друг другом – зачем я им нужен? То есть если я появлюсь среди них, у них, несомненно, найдётся для меня множество занятий, но только эти занятия, в основном, будут посвящены обслуживанию их маленького эгоизма. Скучно и печально. Через несколько дней моя гусеница превратилась обратно в жидкий плачущий пруд.
Иногда, когда появлялась Зелёная, мне удавалось создать какую-то структуру даже без участия явного сознания. Я просто был рад её видеть, и на поверхности пруда как-то само собой появлялось лицо. Мы болтали о том – о сём, потом я опять начинал жаловаться и плакать, и она уходила. Не могу её винить. Запах от моего пруда тот ещё.
Деревья, кстати сказать, тоже умеют проявлять лица. Они делают это очень редко, и, в основном, для того, чтобы поссориться, требуют друг от друга убрать ветви или корни. В их языке около двух сотен слов.
Потом мой плач как-то сам собой закончился. Наверно, закончился запас печальных воспоминаний. Что там говорили мои многочисленные учителя о том, что мотивацию деятельности определяют, в основном, печальные воспоминания? Вот сюда бы их. Пока мои печальные воспоминания не закончились, я не мог ничего сделать и ни на чём сосредоточиться. Забавное существо человек. Пока он живёт вопреки чему-то, всё легко и просто. А когда остаётся жить только собственным счастьем, сразу возникают проблемы.
Начиная с некоторого времени, мне понравилось просто плавать в своей маленькой долинке и смотреть на звёзды. Я сделал маленькую трубу с водяным замком в соседнюю ямку, начал отводить туда фекалии, и плохой запах пропал. Из вонючего пруда я стал просто прудом. Я плавал день и ночь и смотрел на звёзды. Ни одной мысли. Ни одного воспоминания. Ни одного желания. Только я и первоначальная радость жизни.
Мой покой периодически нарушали какие-то карлики. Они и раньше иногда появлялись из ниоткуда и кидали в мои глубины одного из своих гномиков. Насколько я понял, это было у них что-то вроде наказания. В былые времена я просто давал им немного утонуть, а потом выталкивал на берег.
