Адмирал Империи 42 (СИ) - Коровников Дмитрий
— Густав Адольфович! — позабыв обо всем, я бросился к своему товарищу, не ожидая встретить его здесь и сейчас, тем более в таком плачевном виде. — Кто так бесчеловечно обошелся с вами?
— Ничего страшного, господин контр-адмирал, — закашлялся Гинце, — это обычная практика в нашем мире. — Знаки внимания от новых хозяев Санкт-Петербурга-3…
— Понятно, — кивнул я, сурово посмотрев при этом на сжавшегося в страхе Шепотьева. — Ваша работа, недоминистр?
— Не делайте поспешных выводом, господин адмирал, — заблеял Юлиан Николаевич, по привычке падая на колени перед каждым, кто в данный момент распоряжался его судьбой. — Старик бредит, я и пальцем его не трогал… Я и остальные министры правительства вынужденно служили мятежным адмиралам под страхом смерти. Но мы верили, что храбрый Поль Дессе освободит нас…
— Перестань вилять хвостом, — взял Шепотьева за шиворот, подошедший к нам в этот момент Демид Зубов.
Он поднял бедолагу министра на метр над полом, ратник контр-адмирала легко позволял это делать. Демид был готов со всей силы бросить Юлиана Николаевича о стену или о пол, чтобы размозжить тому голову, но я жестом руки остановил его.
— Пусть Имперский Трибунал занимается преступлениями этого человека, — сказал я. — Не марайте о него руки, Демид Александрович…
Моя рация снова заработала, голос Доминики был уже не таким спокойным, как в первый раз:
— Они навалились на меня двумя «конусами» одновременно, мои корабли еле держать строй, — сообщала она. — Не знаю, сколько еще смогу держать ворота! Где твоя дивизия, черт возьми⁈
Было о чем волноваться, я не мог покинуть сейчас станцию, а Доминика на «Звезде Эгера» там билась из последних сил. Непосредственно мое подразделение находилось за так называемыми «зеркальными» стенами Кронштадта, но никого из высших командиров при моих кораблях не было.
— Разрешите, контр-адмирал, — неожиданно произнес Зубов, опуская на пол трясущегося Шепотьева. — Я как-никак числюсь при вас бригадиром. Позвольте мне возглавить 1-ю «ударную» дивизию и помочь вице-адмиралу Кантор.
— Великолепно, вы который уже раз меня выручаете! — облегченно выдохнул я. — Поистине, я очень рад, что вы находитесь рядом! Сейчас же пошлю приказ о передаче вам полного управления подразделением…
Демид Александрович улыбнулся, кивнул мне на прощание и со скоростью света выбежал из помещения к площадке, на которой находились наши десантные шаттлы…
* * *Между тем эпическое сражение, развернувшееся в нескольких миллионах километров от Санкт-Петербурга-3 и крепости на ее орбите, близилось к своему завершению. Три непримиримых врага бьющиеся сейчас в этой точке пространства, наблюдали, как остальные княжеские эскадры уходят в направлении космической крепости, так и не вступив в битву. Первыми покинули сектор корабли великого князя Михаила Александровича и вице-адмирала Трубецкого, за ними тут же последовал Илайя Джонс — командующий 34-ой «резервной» дивизией. Вице-адмирал Козицын так и не определившись, кто из сражающихся является его истинным врагом, а кто — союзником, не стал вводить в бой свою прославленную 3-ю «линейную». Василий Иванович отвел ее на прежние позиции.
Оставался граф Петр Салтыков, который долго не решался, что же ему делать — последовать за князьями, спешащими к Санкт-Петербургу, или, наконец, вступить в сражение на стороне своего нового союзника — адмирала Дессе. Тот неоднократно связывался с Салтыковым и просил поскорей начать атаку на «желто-черные» дивизии. Салтыков был явно растерян. Когда они составляли с Дессе секретный договор о взаимопомощи друг другу, граф исходил из того, что на стороне Птолемея будут сражаться Трубецкой и князь Михаил Александрович. Но сейчас те, наплевав на договоренности и разборки между собой «северян» и флота Птолемея, со всех ног спешили к Кронштадту. А Салтыков вместе со своими тяжело-бронированными дредноутами не знал, что делать. Для него и Дессе, и первый министр не являлись непосредственным противниками, и становиться злейшим врагом кого-либо из них граф сейчас хотел меньше всего на свете.
В этой ситуации он принял самое нейтральное решение, которое только мог принять. Салтыков направил свои корабли на остатки дивизий флота Ясина Бозкурта.
— Вот кто истинный враг Российской Империи, — подумал граф, — османы — это и есть настоящее зло…
Три десятка линкоров и тяжелых крейсеров, закованные в дополнительные слои нимидийской брони, выстроившись в «клин», набросились на беспорядочные флота Южных Сил Вторжения. Османы и предположить не могли, что именно на них будет направлен этот удар. Ясин Бозкурт здраво рассуждал, что эскадры всех этих русских князей набросятся вначале на самых сильных из своих противников, коими являлись «северяне» и «резервные» дивизии Птолемея. Но простота мыслей графа Салтыкова расходилась с логикой действий.
В итоге железный «клин» из кораблей Салтыкова в один миг разметал рыхлые порядки османских галер и вконец сломил их сопротивление. Дивизии турецкого флота теперь окончательно были разбиты и их корабли разлетелись кто куда, уже не пытаясь собраться вновь для контратаки. Османы и до этого понесли существенные потери, от чего желания продолжать бой непонятно за кого и за что у них не осталось никакого…
Командующий Дессе плюнул на пол рубки и грязно выругался в отношении своего нового союзника:
— Тупоголовый идиот, этот граф! Он что совсем не понимает, что своими действиями помогает сейчас Хромцовой⁈
Чужими руками расправившись с османами, «резервная» дивизия, что билась с кораблями Бозкурта сейчас развернулась и пришла на помощь эскадре Хромцовой, в свою очередь, вступив в битву с «северянами». Салтыков своей атакой действительно помог Агриппине Ивановне расправиться с одним из своих противников, и теперь вице-адмирал могла сосредоточиться на своем главном противнике — Поле Дессе.
Ни один из оставшихся двух космофлотов не хотел проигрывать. «Желто-черные» и «бело-синие» дивизии вновь и вновь набрасывались друг на друга, стараясь доказать свое превосходство в военном деле и храбрость своих команд…
Все это время Птолемей так и простоял у ворот своего походного «вагенбурга» с нетронутым резервом из почти пятидесяти вымпелов. Страх первого министра перед местью Дессе оказался так велик, что даже когда ситуация в секторе сражения выровнялась, Граус так и не решился на атаку «северян». Возможно, именно это его бездействие и сыграло в данном противостоянии решающую роль. Командующие дивизий эскадры Хромцовой просто не понимали, почему их товарищи не идут им на помощь и не атакуют Дессе. В то же самое время тяжелые дредноуты графа Салтыкова, практически без потерь разделавшись с османами, начали выстраиваться в «тылу» у «желто-черных» дивизий. Они пока не нападали, но подходили все ближе и ближе к сражающимся из последних сил кораблям вице-адмирала Хромцовой.
— Оооо, а я поторопился называть Салтыкова — безголовым, — обрадованный таким поворотом событий, воскликнул Павел Петрович, смотря на карту. — Более того, нашему графу лавровый венец пора давать за такие тактические выкрутасы! Как близко глупость соседствует с гениальностью!
Агриппина Хромцова была в ужасе от того, что могут сделать тяжело-бронированные корабли Салтыкова с ее «уставшими» и обескровленными дивизиями. Сейчас у Хромцовой по сути оставалось два выхода: либо отдавать приказ оставшемся кораблям — перестраиваться в оборонительные «каре», либо посылать код-сигнал к всеобщему отступлению, не дожидаясь атаки на себя дредноутов Салтыкова. И первый, и второй варианты вели к поражению ее обескровленной эскадры, но цена этого поражения была разной. Потери «резервных» дивизий, если те выстроятся в «каре» в итоге окажутся невероятно большими, чем они потеряют, если сейчас же не отдать приказ на общее отступление. Это было очевидно…
«Каре» предполагало глухую оборону, а значит, в случае прорыва защитной «сферы», у ее кораблей не оставалось шансов на спасение — погибли бы все вымпелы. Если же командующим отдавалось распоряжение об общем отступлении, то потери сокращались до 30–40 %. В такой безвыходной для себя ситуации Агриппина Ивановна решилась и скрепя сердце отдала единственно правильное распоряжение.
