Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский
– Но грузовоз уже шёл на грунт! – сказал я. – Программа вела «ОК» на грунт! Я вмешался, чтобы выжить.
– Никуда он не шёл на грунт, – возразил Хан терпеливо.
– Вы пилот? – спросил я.
– Я не люблю, когда мне задают вопросы не спросившись, – предупредил он. – Кто я и что я – не твоего ума вопросы. Ты запомни! Нет, сынок, я не пилот. И?
– Я же объяснял вам, товарищ…
– Товарищ тебе не я. И никогда не стану, – перебил он, не повышая голоса. – Я никому не товарищ. Запомни и это. Продолжай. Что ты мне объяснял?
– И вам, и вот – господину Мерсшайру…
– Хан, а время не потянем? – вмешался Мерсшайр. – Опять. Зачем он тебе – сейчас-то?
– Мерсшайр, заткнись. Видишь, с тёзкой говорю. Продолжай, Марк Байно. Ты – уже нам – объяснял…
– Я перехватил управление, то есть пытался перехватить, когда грузовоз уже был глубоко в пике, – сказал я, выбирая слова. – Уже за точкой возврата. Мы могли уже только сесть. БС.
– Бэ – что?
– Баллистический спуск. На машине был выставлен баллистический спуск, и она его проводила. С пиком тяги в девятнадцать джи, за четыре минуты набирался. И сам пик очень длинный, почти двадцать секунд. А экипаж приходил в себя, все бы погибли… мы все бы погибли. Я спасал себя и экипаж. Я расстрелял БВС…
– Бэ Вэ – что?!
– Компьютер управления. Я расстрелял компьютер…
– Из незаконного флинта… – вспомнил Хан. – Парень не промах.
– Да… Я расстрелял, открыл ручное и с рук подал на прямую автоматику команду «авария, угроза жизни». Экипаж же – приборы показывали – проснулся, понимаете? Как раз вот – проснулся. Один – точно. Они были не готовы к пиковой тяге, девятнадцать убили бы их… а если чудо – переломали и контузили бы. Манёвр «аварийная посадка» – раздел корпусов, запенивание обитаемых объёмов и парашютирование. Слава богу, всё сработало. Я почти не верил, что парашюты сработают. Сработали. – Я запнулся. – Программа посадки, которую я прервал, убила бы всех стопроцентно, – сказал я твёрдо. – И вас, скорее всего. Вы ведь тоже просыпались?.. Ну, и мы принялись к грунту. Погиб шкипер. Поломался динамик. Но выжившие – в сознании. А про вас я не знал. У нас было почти два часа, чтобы собраться и использовать «лифты». Вы нас остановили. Саул Ниткус и… соператор и динамик умерли. Вы их убили.
– Экий ты настойчивый, – сказал Хан, потирая подбородок. – Мы их убили…
– Если бы оставался хоть малый шанс увести грузовоз в космос без принятия к грунту – до 15 единиц на десять минут – я бы рискнул. Но грузовоз не шаттл. Он «космос – космос». Он, может быть, всего раз за всё время эксплуатации садится на тяжёлую землю. И потом – капитальный ремонт. Две бочки, без следов планера… Грузовоз падал прямо как бомба. Прямо на ЭТАЦ. Могли бы прямо попасть… И я знал, что мои товарищи – да и я – не адаптированы к переменной сферы ориентации сознания. С какой же стати мне сажаться?
– Но ты-то адаптирован. Даже иммунен.
– Но я же не знал.
– (…)[104] какая-то, – заметил Мерсшайр. – Время, Хан, время!
– Эхе-х-хе,– сказал Хан.– Мне нравится твоя убеждённость, Марк Байно, сынок. Не скажу – убедительность, но ты не врёшь явно. Значит, либо мы имеем сбой программы, либо так и было задумано и сбоя не было, либо, парень, ты всё-таки очень убедительно врёшь, и корабль посадил ты. Но зачем? У меня есть, конечно, подозрения… точней, я бы мог, если б захотел, объяснить себе, зачем ты корабль сажал… Но – пока – поверю. Тебе. Приму, как рабочую гиппотезу.– (Он так и сказал – «гиппотезу», удвоив глухой и с ударением на «е», и Мерсшайр фыркнул.)– Сбой программы. Возможно. Самое простое… Один раз я тебя переспрошу, сынок. Когда ты очнулся – грузовоз уже не был на орбите?
– Да нет же, я очнулся уже в пике. – Я помолчал. – Я не могу доказать, но я считаю, что мы с пунктира сошли в атмосферу… Записей-то нет: полуриман… Но всё остальное писалось, можно прочитать: «чёрная дыра» активируется сразу по нисхождении, с БВС синхронизирована односторонне, и данные идут широким потоком прямо на кристалл. А он точно цел. Мы же выжили… Да нет, цел кристалл, мы очень мягко, по ситуации, сели.
– Спасибо тебе? – спросил Хан.
Я пожал плечами.
– Я не знаю.
– Снова не знаешь… Говоришь, значит, запись есть? Мерсшайр, а ведь можно было сообразить и проверить, а? Когда ты его у грузовоза допрашивал? – Мерсшайр фыркнул. – Главное, среди нас такое количество экспертов-космонавтов, что плюнуть мимо Блэк-Блэка промахнёшься… ОК. Сняли тему. Сейчас, в общем, всё это неважно. Я просто хотел с тобой побеседовать. Послушать тебя. А теперь – о деле. Ты заметил, тёзка, что по нас кто-то здорово прошёлся? Кое-кого даже зацепило. И убило кой-кого. А? Лошадей нам убило. Снаряжение. Однако ж, деваться некуда нам. У нас есть тут дело. Важное дело, космач, не чтобы что, а приказ Императора. Как ты сам к Императору?
– Да я в Космосе по приказу Императора, – произнёс я осторожно.
– Иными словами, ложил бы ты на него, но деваться некуда. Всё верно, хобо. Деваться некуда. Я вот что решил. Дам я тебе автокарту, покажу направление, и ты нам сходишь осторожненько к ЭТАЦ, и найдёшь там одного парня…
– Хан, Хан, Хан, Хан!.. – наперебой заговорили Мерсшайр и Колдсмит, а Лейбер (она полусидела, прислонившись к стене оврага) выпрямилась, села прямо, без опоры. Но Хан продолжал, как бы ни в чём не бывало. Но больше он не улыбался. И у меня быстро онемела переносица – так он уставился на меня, так изменился.
– Здесь – на Эдеме – есть один парень. Парня зовут Ян Порохов. Янис Порохов. Мы не знаем, как он выглядит. И не знаем точно, где он там сидит в комплексе. Но он там. Ты найдёшь его. Спросишь: как тебя зовут. Он ответит: Ян, мол, Порохов, (…)[105] его мать. Он обязательно ответит, не волнуйся. Он должен. Когда он ответит, ты ему скажешь – вот так же убедительно, как ты про твой бэ-эс вещал. Скажешь: заслуженная вами награда близко, она у нас, но по
