Jamique - Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
Думаю, она гордилась собой. Как же. Тайный брак, такой риск, такая любовь с её стороны, такая романтика… только то, что мне за романтику могли снять голову, а в неё всего лишь потыкать пальчиками — в голову не приходило. И эта скрипка, заунывно начавшая играть всё более настойчивый мотив: я пожертвовала для тебя всем, а ты…
Чем ты пожертвовала, моя дорогая? Хотя бы одним платьем? Удобной комнатой? Счётом в банке? Хоть граммом роскоши, к которой ты была привычна? «Я пожертвовала для тебя всем, ты должен уделять мне больше внимания». — «Я занят. Я работаю, я занят». — «Ты не в Ордене!» — «Почему я должен быть там?» — «Ты в сенате и даже ко мне не заглянешь! Я ждала день, второй, я терпела, я специально прилетела с Набу — и не вижу тебя уже неделю!!!»
Какая жертва. Прилететь со своей зачуханной планетки, чтобы провести неделю в объятиях мужа. Вот уж воистину жертва. Отказаться от текущих дел сектора, окунуться в текущую жизнь Корусканта… принять ухаживания. Между прочим, Бейл пригласил меня в театр, и я согласилась, тебя же всё равно не было, а я должна поддерживать иллюзию того, что я…
Моя дорогая, я работал на износ. Орден, политика, война — а тут ещё необходимость учиться новым приёмам Силы, работать на канцлера шпионом — я едва успевал спать. Ты видела: я уставал. Ты чувствовала, что я тебе что-то не говорю. Да, ты чувствовала — и я тебе многого не говорил. Потому что не мог. Потому что это была не моя тайна.
Нет, у нас были замечательные времена. Целые периоды, когда мы принадлежали друг другу. Взрослый рыцарь, влюблённый сенатор. Вот именно: когда мы принадлежали друг другу. Когда рыцарь Скайуокер принадлежал ей. А не пропадал в канцлерском кабинете. На его приёмах. На его заседаниях. В его поездках. И ничего не рассказывал об этом жене.
Доверься мне, просил я с наивностью миллиардного по счёту наивного придурка. Доверься мне, такое время.
Чуть всё не погубил. Если бы не решил довериться сам — канцлеру. Потому что чувствовал опасность. Но не понимал, как с ней сражаться.
Учитель выслушал меня и сказал то, что для него было очевидно. Вопрос не в дурном влиянии — а в том, что муж должен принадлежать жене. Вопрос в том, что она бесится от того, что чувствует зону молчания у меня. У нас. То, что я ничего не говорю. Что у меня от любимой есть тайны. Что есть кто-то или что-то, что важней её. То, о чём она — не знает.
Женщина простит всё, кроме невнимания. А для неё твои тайны — именно это. Дай ей понять, что она важнее. Доверься — ей. Скажи — правду…
Я хлопал глазами, а он улыбался. Улыбался, хотя с полным правом мог бы меня убить. И я бы не пошевелился, сам помог это сделать. Меня осенило: она ведь могла разоблачить нас. Влюблённая баба. Влюблённая и ревнующая женщина может докопаться. Или рядом копнуть. Привлечь внимание тех, кого не стоит.
Она была умна — но куда в тот момент делся её ум? В ревность.
Пусть считает, что наши секреты с тобой — секрет полишинеля. Ты работаешь со мной, потому что Орден приказал тебе контролировать и шпионить.
Я помню, как я смеялся этой идее. «Скажи ей правду, — с милой улыбкой посоветовал мне он. — Скажи правду, иначе она всё перебаламутит. Скажи, что это секретное задание Ордена — у канцлера в шпионах. Изобрази долгие терзания и колебания, и в конце концов скажи, как будто бросаешься в омут… Гляди в пол. Медленно цеди слова. А потом посмотри на неё долгим и мучительным взглядом и произнеси: ведь ты меня не выдашь? Ты понимаешь, почему я молчал? Я должен молчать… Я работаю на Орден — но ты ведь знаешь, что… Замолчи на этом. И пусть непроговоренным рефреном, во взгляде, в жестах будет: мне трудно и я в опасности, любимая. Ты знаешь, что я в опасности в Ордене. И я вынужден…
Если всё сделаешь правильно — она поверит. И тебе же и обломится, — губы в иронической усмешке. — Она тебя — пожалеет. Вулканическая ночь, по крайней мере, тебе обеспечена».
Он оказался прав. Этот старых хитрец, проницательный, циничный и умный. Так оно и было.
Было.
А потом было откровение правдой — и Мустафар.
Что же. Возможно, я сам виновен в своей судьбе. Когда на неё — на тебя, моя жена, обрушилась правда — ты сломалась. Ты прилетела на Мустафар закатить мне истерику. Дикую женскую истерику под видом политики, Храма, детей. На самом деле ты была в ярости, в боли, не могла простить. Ты солгал мне, а я же твоя жена, сволочь. Ах, да. Ты была ещё и беременна. Был ребёнок. Ещё не рождённый ребёнок, который тоже был твоей заслугой. Ты решила рожать. Как героично…
И вот тогда, на Мустафаре, глядя в твоё лицо, я вдруг понял. Я увидел — то, что ожидает меня в будущей череде дней. Я смотрел в твои горячечные глаза, смотрел на горячие губы, которые говорили, кричали, говорили… Пламя Мустафара плясало в твоих зрачках — а я видел стену. Ты, такая обычная, такая женщина… Плюнуть на политику — я пойду, Анакин, с тобой. Оби-Ван нам поможет… у меня как будто щёлкнул переключатель. Я смотрел на тебя и пытался понять — что? Что было, что будет? Что говорит эта женщина, почему она мне мешает? Что она кричит о детях и об Оби-Ване? Чем её не устраивает Империя и то, что я сделал?
Кажется, её не устраиваю я.
А она — меня.
Наверно, это было у меня во взгляде. Холод. Отчуждение. Холод. Чуждость. Пустота.
Воистину, не Анакин — Тёмный лорд, страшилище, пугало, чёрная образина. Нелюдь перед ней. И уже не важно. Что она говорила и что несла. Республика, идеалы, дети, Храм, демократия, Оби-Ван. Её расширенные от ужаса глаза, когда она отшатнулась. Её в три раза обострившаяся истерика. Смотри, смотри, чудовище, знай, что ты чудовище, видишь в моих глазах, твоей любимой, матери твоего ребёнка — ужас? Смотри, тебя пробьёт, тебя должно пробить! Ты думал, что всё объяснишь, и я тебя пойму? Что будет у тебя империя и я? Я и император? Вы оба, которые мне солгали? Вот тебе, вот! Не будет! Признай, что был не прав, признай мою власть над собой, принадлежи мне, женщине, которая любит тебя, любит, любит!!!! Тебя, а не то чудовище!!! Выбирай, сейчас же — выбирай! Или я — или…
Я выбрал.
Я убил её. Сознательно и глядя в глаза. Никакого ребёнка, дорогая. И никакого доброго Анакина Скайуокера в карманном варианте. Есть тёмный лорд Дарт Вейдер. Он перешёл на Тёмную сторону. Он убил тебя. Он впервые за жизнь — стал свободным…
И хочет оставаться таким до конца.
— И я буду использовать свою жену, повелитель.
За каким бы она не скрывалась лицом.
ГРАНЬ ВТОРАЯ
Господин мой Великая Сила
Кэмер
Сначала сдавило грудь. Потом грунт обрушился на лицо. В ноздри. В глаза. В рот. Ни увидеть. Ни вдохнуть. Ни произвести звука. Ни сделать движения. Порода, до той поры мягкая, наваливалась сильней и сильней, спрессовывалась сама и спрессовывала того, кто находился под нею.
Смерть от удушья — минутное дело. Смерть от сдавливания землёй более продолжительна. Но она ему не грозила. Нечем дышать.
Вдох…
Это же мир Великой Силы. Здесь всё — самовнушение и обман. Хочешь — построй свой мир. Хочешь — измени этот. Были бы силы. А силы есть.
Силы у него были. Он пока не знал, откуда. Знал — чувствовал — ощущал. Не было времени размышлять. Он умирал. Растворялся. И потому рванул… внезапно пробкой вылетел на поверхность. Порода изумлённо причпокнулаему вслед. Сделала глотательный рефлекс. Нету. Он тяжело дышал на вершине горы, с налипшими кусками грунта, стряхивая осколки камней. Никакого дыхания, и воздуха нет, всё иллюзия, этот мир иллюзорен, его создали джедаи, ты здесь инороден, ты здесь шпион…
Последняя мысль ему понравилась. Кэмер перестал вытряхивать мелкую гальку из своей одежды. Задумался. Он здесь шпион. Связующее звено между там и здесь. Между миром, в котором находится его учитель. И миром, который называют Великой Силой. Он здесь. Он не умер, он здесь. И его положение даёт тем, кто остался, определённые плюсы.
Ему помогли учитель и его новый ученик. Выбраться на поверхность. Но то, что он — в мире Великой Силы, не отменить. Как то, что он здесь не растворился. Это имеет смысл. Глубокий смысл.
Такой глубокий, что дна не видно.
Кэмер ухмыльнулся. Посмотрел под ноги. Прислушался. Давай-давай, тварь рогатая, постигни глубину учительского замысла. Только не умри с натуги. Всё-таки думать — не драться, мозги иметь надо. А не только отточенные до безусловных рефлексы.
Ну, ладно. Он нужен здесь. Это ясно. Раз он здесь один представитель тёмной сволочи — конечно, нужен. Было бы странно, если б учитель пренебрёг информатором. Но как и что? Как найти информацию — и какую именно?
И что ещё?
Он поднял голову. Обострившимся зрением увидел у подножия гор Куай-Гона, который куда-то бодро чапал с просветлённым лицом. И что дальше? Догонять? Нет?
