Стивен Бакстер - Мэйфлауэр-2
Небольшая группа детей обучалась разбирать и чинить вентилятор; дети нараспев повторяли названия деталей, заучивая их наизусть. Русель знал, что больше их ничему учить не будут. Им не рассказывали о принципе работы механизма — ни о том, как он действует, ни о том, как он связан с другими системами Корабля. Их учили лишь самому необходимому.
Все были заняты, поглощены делом. Некоторые даже выглядели счастливыми. Но Руселю эта картина показалась гнетущей: люди в тусклой одежде, изготовленной из отходов, заключенные среди отполированных переборок Корабля. Даже язык их был беден и становился все беднее. Смертным были незнакомы понятия «горизонт» или «небо» — но зато появилось больше сорока слов, означавших различные степени любви.
Он наблюдал за деревней, а по экрану бежали светящиеся колонки цифр. Значительных изменений в численности населения не произошло. Обслуживание Корабля осуществлялось надлежащим образом. Законы репродукции, проводимые в жизнь Автарком и его коллегами в соседних деревнях, соблюдались, и гены смешивались вполне успешно.
Ситуация стабилизировалась. Но в деревне Дилюка свободным был только Автарк.
Необычайно наивная со стороны Андрес идея о создании общества уважаемых граждан, осуществляющих самоуправление путем консенсуса, едва пережила смерть Дилюка. Самые властные люди быстро захватили контроль над деревнями и в большинстве случаев объявили себя и членов своих семей наследственными правителями. Андрес поворчала по этому поводу, но такая социальная система явно была устойчивой, и в конце концов Старейшины уступили Автаркам часть своей мистической «харизмы».
Однако Автарки постепенно отдалялись от своих подданных.
Среди смертных уже встречались долгожители. По-видимому, эксперименты Квэкс с геномами Фараонов действительно привели к распространению среди людей генов долголетия. И теперь Автарки подыскивали себе партнеров из семей, где обнаруживалась подобная тенденция.
Прошло некоторое время, и Автарки, как и их потомки, старели теперь гораздо медленнее своих подданных-смертных.
Это всего лишь естественный отбор, утверждала Андрес. Так уж повелось, что правитель стремится превзойти своих подданных по числу потомков. Но если ты Автарк и находишься в стенах Корабля, что тебе остается делать? Здесь нет места для толпы принцев и бастардов. Кроме того, законы Старейшин, охраняющие наследственность, не позволили бы этого. И Автарки пытались сохранить контроль над населением, не умножая численность наследников, а удлиняя свою собственную жизнь.
Казалось, Андрес считала происходящее забавным. Русель же беспокоился о том, к чему все это может привести.
Он снова очутился в своем теле и, очнувшись, обнаружил, что Андрес наблюдает за ним, — это вошло у нее в привычку.
— Значит, ты считаешь, что мы должны что-то изменить, — сказала она. — Нам придется поторговаться c, Автарками. Многие из них — несговорчивые покупатели, Русель, и воображают себя крепкими орешками. Если они заподозрят нас в слабости — например, вдруг они узнают, что мы спим по три дня, прежде чем ответить на простейший вопрос…
— Ясно. Нельзя, чтобы нас видели смертные. — Русель раздраженно вздохнул. — Но что нам тогда делать? Изрекать эдикты бесплотными голосами — не пойдет. Если они не будут нас видеть, они скоро позабудут, кто мы такие. — «Скоро» на языке Старейшин значило «через пару поколений».
— Верно, — оборвала его Андрес. — Нам придется придумать себе внешность. Что ты скажешь об этом? — Она сделала едва заметный жест, и над головой у нее возникло виртуальное изображение.
Русель увидел себя в молодости, поглощенного работой в цеху нанопищи, подготовкой к длительному путешествию. Вот он уже моложавый Старейшина, совершенно лысый, помогающий советами благодарным смертным. Здесь были даже его изображения из далеких времен на Порт-Соле, рядом с улыбающейся Лорой.
— Где ты раздобыла этот хлам?
Она фыркнула:
— Камеры на Корабле. Твой личный архив. Ну-ну, Русель, какие у нас могут быть секреты друг от друга! Симпатичная девушка.
— Верно. Что ты намерена с этим делать?
— Демонстрировать смертным. Покажем тебя в расцвете сил, Русель, на пике способностей, когда ты ходил по тем же коридорам, что и они; пусть они увидят в тебе человеческое существо и одновременно больше, чем просто человека. Вот что нам нужно: аналогия с их жалкими жизнями, сопереживание и в то же время благоговейный страх. Твой голос получит лицо.
Он закрыл глаза. Разумеется, в этом имелся смысл; логика Андрес была грубой, но всегда действовала.
— Но почему я? Лучше было бы, если бы мы оба…
— Не очень-то разумно, — ответила она. — Я бы не хотела, чтобы они видели мою смерть.
Он не сразу понял, что Андрес, первая из Фараонов, угасает. Это казалось Руселю непостижимым; ее смерть была подобна крушению мироздания.
— Но тогда ты не увидишь Большого Пса, — упрямо возразил он, словно она делала неверный выбор.
— Не увижу, — грубо ответила Андрес. — Но «Мэйфлауэр» туда попадет! Оглядись вокруг, Русель. Корабль функционирует безупречно. Созданное нами общество стабильно и справляется со своей задачей по сохранению генофонда. И ты, ты всегда был самым выдающимся среди нас. Ты доведешь дело до конца. Для меня этого достаточно.
Русель решил, что она права. Ее планы претворялись в жизнь; Корабль и его экипаж работали именно так, как мечтала Андрес. Но прошло всего лишь двести пятьдесят лет, пять тысячных пути через устрашающую пустыню времени, которая отделяла их от Большого Пса, — и теперь ему скорее всего предстоит продолжать этот путь одному.
— Нет, не одному, — возразила Андрес. — Корабль всегда будет с тобой…
Да, Корабль, его верный друг. Внезапно он почувствовал могучее желание сбежать от запутанных людских проблем и слиться с его бесстрастным механическим существом. Откинувшись на спину, он мысленно пробрался через заполненный людьми цилиндрический корпус, миновал реактивные двигатели и оказался между гравитационными крыльями, за которыми следовал Корабль.
Русель оглянулся. Корабль преодолел лишь ничтожную часть великого пути, но уже почти покинул плоскость Галактики, и теперь ядро, скопление планет в ее центре, светилось, подобно солнцу, среди полупрозрачных спиралей. Это было чарующее, утешительное зрелище.
Когда Русель очнулся от своих межгалактических грез, Андрес уже была мертва; ее койку разобрали на запчасти, а тело отправили на переработку.
* * *Придя в себя после долгого сна, Русель увидел юное лицо, перекошенное ненавистью, ненавистью к нему.
Старейшине следовало бы предвидеть восстание. Все признаки были налицо: изменения в социальном строе смертных, усиливающееся напряжение. Это должно было случиться.
Но ему было так тяжело сконцентрироваться на быстротечных жизнях этих смертных, понять их невероятный язык и обычаи, их пустяковые заботы и мелкие ссоры. В конце концов, Хилин принадлежал к сорок пятому поколению рожденных на Корабле: сорок пять поколений, во имя Леты, почти тысяча лет…
Но жизнь Хилина привлекла внимание Старейшины.
Когда все началось, Хилину было шестнадцать лет. Он родился в деревне, которой когда-то управлял Дилюк.
Со временем Автарки из разных деревень переженились между собой, образовав сплошную паутину власти. Жизнь их в среднем была вдвое длиннее, чем жизни их подданных, и они захватили монополию на снабжение Корабля водой. Они полностью контролировали население: образовалась какая-то водяная империя, управляемая геронтократами.
Хилин не принадлежал к роду Автарков: его семья была бедной и бесправной, подобно всем простым смертным. Но они, по-видимому, смирились со своей участью. Когда Хилин в детстве играл на пластиковом полу коридора, истертом ногами многих поколений, он выглядел веселым, счастливым ребенком. Став покладистым подростком, он с радостью брался за мытье переборок, когда наступала его очередь, и принимал шлепки от учителей за свои дерзкие вопросы.
Удивительно, но его всегда занимала личность Руселя — или скорее полумифического существа, представленного в виртуальных диафильмах для жителей деревни. Хилин с жадностью впитывал рассказы о благородном Старейшине, покинувшем свою возлюбленную ради жизни, посвященной служению людям, — бессмертном идеале для своих подданных.
Хилин рос, демонстрируя необыкновенные успехи в учебе. В четырнадцать лет он вошел в интеллектуальную элиту. По мере того как снижались образовательные стандарты, люди разучились читать и писать, и ученые монахи теперь наизусть зазубривали каждое правило, касающееся управления Кораблем или его обществом. Обучение начиналось в четырнадцать лет и продолжалось по меньшей мере двадцать, пока на смену им не приходили новые поколения.
