Роберт Хайнлайн - Звездный десант

Один пенни от каждого из 60 000 000 000 000 человек — составит шестьсот миллиардов долларов. Эти цифры ничего не значат, кроме одного — они показывают, что изъятие у населения ничтожнейшей доли их средств, такой ничтожной, что ее и заметить нельзя, создает капитал, которому я при всем желании не мог нанести заметного урона. Разумеется, квазиуправление Стар стоило этой квазиимперии очень больших денег, но ее персональные траты (и мои), как бы безумны они ни были, оставались на этом фоне просто неразличимыми.

Царь Мидас, как известно, потерял всякий интерес к своему дурацкому банку. И я тоже. Ох, конечно, я тратил деньги, хотя делал это только в случае необходимости. Наша «квартира» (не буду называть ее дворцом) имела гимнастический зал, которому и в подметки не годились гимнастические залы всех университетов на Земле. Я распорядился пристроить к нему манеж и очень много занимался фехтованием Я приказал изготовлять рапиры, способные поспорить с Леди Вивамус, и лучшие фехтовальщики нескольких миров занимались со мной. Я добавил еще и стрельбище, велел доставить мне из Врат Карт-Хокеша мой большой лук: и тренировался в стрельбе из него и других видов оружия.

О, я тратил деньги как хотел.

И вот однажды я сидел в своем кабинете, ни черта не делая, а просто о чем-то размышляя и поигрывая сосудом, наполненным драгоценными камнями.

Когда-то я немного интересовался дизайном ювелирных изделий. Этим я увлекся еще в средней школе. Я даже проработал одно лето у ювелира. Я немного рисовал и очень любил красивые камни. Ювелир дал мне кое-какие книги, а другую литературу я брал в городской библиотеке. Однажды он даже сделал по моему рисунку одну вещицу.

У меня было Призвание.

Но ювелиры не имеют отсрочки от призыва, так что пришлось это дело бросить... во всяком случае до приезда на Центр.

Понимаете, здесь у меня не было другой возможности делать Стар подарки, кроме как изготовлять их собственными руками. Так я и поступил, Я стал делать бижутерию из настоящих камней, изучая основы мастерства (разумеется, с помощью экспертов), заказывая богатейшие наборы камней, набрасывая собственные рисунки и отсылая камни и рисунки настоящим ювелирам для окончательной обработки.

Я знал, что Стар обожает бижутерию, знал, что в этой любви есть нечто пикантное — не в том смысле, чтоб получать удовольствие от нарушения каких-то табу (ими тут и не пахло),— а просто она любила пускать пыль в глаза, подчеркнуть то, что в этом и не нуждалось.

Вещички, которые я придумывал, были бы вполне на месте во французском ревю, с той разницей, что мои делались из настоящих драгоценных камней. Сапфиры и золото очень подходили к белокурой красоте Стар, и я ими пользовался широко. Но ей шли и другие цвета, поэтому я не отказывался и от прочих камней.

Она была в восторге от моей первой попытки и надела украшения в тот же вечер. Я очень гордился этим. Идею я извлек из воспоминания о костюме, который носила участница стриптиза во франкфуртском ночном клубе, куда я попал в день демобилизации из армии. Набедренная повязка, прозрачная длинная юбка с разрезом на одном из бедер и покрытая блестками (вместо них я взял сапфиры), а также штука, которую трудно назвать бюстгальтером — скорее нечто, лишь подчеркивавшее естественные формы,— состоявшая из одних драгоценных камней, соответствовавших диадеме в волосах.

Стар очень радовалась и этой, и другим вещицам, которые за ней последовали.

Но вскоре я заметил кое-что. Я же не настоящий дизайнер ювелирных изделий и конкурировать с профессионалами, которые обслуживают богатеев Центра, естественно, не мог. Я понял, что Стар надевает мои поделки лишь потому, что это мои подарки, точно как мама пришпиливает на стену рисунок своего малыша, принесенный им домой из детского садика.

На этом мое увлечение и кончилось.

Сосуд с драгоценными камнями пылился в моем кабинете уже несколько недель. Яркие опалы, сардониксы, сердолики, бриллианты, бирюза, рубины, лунные камни, гранаты, изумруды, сапфиры, хризолиты и многие другие, для которых нет названий на английском языке. Я пропускал их сквозь пальцы, любуясь игрой разноцветных огней и чувствуя себя все более несчастным. Интересно, сколько стоят эти прелестные камешки на Земле? Вероятно, миллионы долларов.

Я их даже не запирал на ночь. А ведь я — тот самый парнишка, который когда-то бросил колледж из-за отсутствия денег на оплату учебы и гамбургеров на обед.

Я отодвинул камни прочь и подошел к окну. У меня было окно, так как я сказал Стар, что кабинет без окон мне не нравится. Это случилось сразу же после нашего приезда, и только спустя несколько месяцев я узнал, сколько зданий пришлось снести, чтобы доставить мне удовольствие. Я-то думал, что они просто пробьют в стене окно.

Вид был чудесный — скорее парк, чем город, прекрасные здания не громоздились друг на друга, а были разбросаны в беспорядке. Трудно было поверить, что город этот по размерам не уступает Токио. Его инфраструктурный костяк не был виден, а население работало чуть ли не в другом полушарии планеты.

Слышался шум — слабый, как гудение пчел, отдаленно напоминавший приглушенный гул Нью-Йорка, говоривший о том, что вокруг меня живут люди, у каждого из которых есть работа, есть цель, есть своя функция.

А моя функция? Консорт!

Жиголо![96]

Стар, сама не подозревая того, ввела проституцию в мир, который до того ее не знал. В невинный мир, где мужчины и женщины ложились в постель вместе только потому, что им этого хотелось.

Принц-консорт — не проститутка. У него есть работа, часто очень утомительная — он представляет свою супругу, он присутствует при закладке зданий, он произносит речи. Кроме того, у него есть обязанность быть королевским производителем — следить, чтобы королевская порода не вымерла.

У меня ничего подобного не было. Даже обязанности развлекать Стар — черт побери, да в радиусе десяти миль от меня найдется не менее миллиона мужчин, которые с радостью ухватятся за такой шанс.

Предыдущая ночь была плохая. Она плохо началась и перешла в одну из тех утомительных постельных конференций, которые бывают у всех супружеских пар и которые гораздо хуже приличного скандала. У нас как-то был такой — очень домашний, какой бывает у тружеников, замученных начальством и счетами.

Кроме того, Стар сделала то, чего никогда не делала,— внесла в дом свою работу. В виде пяти человек, имеющих отношение к какой-то межгалактической склоке, я так и не узнал, к какой, так как спор продолжался несколько часов, и иногда они говорили на незнакомом мне языке.

Меня они начисто игнорировали, будто я мебель. На Центре людей редко представляют, и если вы хотите с кем-то заговорить, вы говорите ему «лично» и ждете. Если вам не ответят — отходите. Если вам ответят — обменяетесь биографическими данными.

Никто из них ничего подобного не сделал, а уж я и подавно. Раз уж они пришли в мой дом, то это их обязанность. Они же вели себя так, будто это не мой дом.

Я сидел как Человек-Невидимка и все больше распалялся.

Они доказывали что-то свое, Стар слушала. Вдруг она позвала своих служанок, и они стали ее раздевать и причесывать. Центр — не Америка. У меня не было причины считать себя шокированным. То, что Стар делала, было грубостью по отношению к ним, она показывала, что относится к ним как к мебели (она, значит, оценила их поведение со мной).

Один из них сказал обиженно:

— Ваша Мудрость, я хотел бы, чтобы вы выслушали нас, как обещали (я расширительно передаю их жаргон).

Она холодно ответила:

— Только я одна могу судить о своем поведении. Больше никто.

Верно. Она могла судить о своем поведении, они — нет. И, подумал я с горечью, я — тоже нет. Я злился на нее (хотя и понимал, что это мелочь) за то, что она вызвала служанок, за то, что готовится ко сну в присутствии этих болванов, и я намеревался ей сказать, чтобы такое никогда не повторялось. Потом раздумал

Вскоре Стар оборвала их:

— Он прав. Вы — не правы. Так и делайте. Уходите.

И все же я решился затронуть этот вопрос под соусом возражения против приглашения в наш дом «деловых» людей.

Однако Стар нокаутировала меня с ходу. В ту же минуту, когда мы остались одни, она сказала:

— Любимый, прости меня. Я согласилась выслушать этих глупых путаников, а дискуссии длились бесконечно, и тогда я подумала, что дело кончится быстрее, если я вытяну их из кресел, заставлю постоять и дам понять, что мне все это надоело. Я и не предполагала, что они снова сцепятся здесь и что пройдет столько времени, прежде чем я ухвачу смысл разногласий. А я знала, что если перенести дело на завтра, оно опять затянется на долгие часы. Сама проблема очень важна, и оставлять ее без решения нельзя.— Она вздохнула. — Но это ужасный человек... И вот такие пролезают на самый верх! Я даже подумала, не устранить ли его физически, а вместо этого пришлось ему же поручить исправление собственных ошибок, иначе та же ситуация могла возникнуть заною.