Алексей Ефимов - Путешествие вверх
Вскоре они вышли к морю. Едва заметная рябь неслышно трогала низкий, заросший берег. Сама вода оказалась зеленоватой, мутной и тухлой на вид. В ней плавали толстые скользкие плети водорослей, похожие на гниющие щупальца. Хотя до другого берега была едва сотня шагов, он исчезал за близким горизонтом, и море, казалось, стекало за него, в то же время застыв. Здесь никого не было, но Вэру вдруг показалось, что он задел тонкую тревожную нить…
* * *Вайми беззвучно парил в центре своей комнаты, — пустой металлической коробки, усеянной изнутри множеством антенн и волноводов. Экранов не было, но не было и необходимости в них: симайа и без приборов могли превращать поток сигналов в изображение.
Потом Вайми принял свою обычную форму, и, когда часть стены беззвучно ушла в сторону, выплыл в коридор. Это получилось у него естественно-бездумно: он был симайа уже четыре тысячи лет, не считая прожитых в Найнере. То было удивительное время, — лучшее в его жизни, — но он сам положил ему конец. Его дети не должны были жить в иллюзиях. Он и Йэллина дали им свободу, — но, когда это случилось, Найнер просто исчез. Сама его плоть стала плотью мириадов Детей Найнера, — таких же симайа, как и он сам. Их было невообразимо много. Цивилизация, которую они создали, вобрала в себя Йэннимур, как океан вбирает в себя каплю, и Йэллина, Создательница, вела их. Но для Вайми в этом прекрасном будущем не нашлось места: не золотой айа, не сарьют, не человек, он с каждым годом всё острее чувствовал, что не принадлежит к этой Реальности, — и это, в конечном счете, привело его сюда, в единственное место, которое он по праву мог называть своим домом. Так он и Охэйо нашли друг друга, — две потерянных души, изменивших мир более всех прочих, но потерявших слишком много, чтобы жизнь сохранила для них какой-то смысл. У них не было никакого желания оставаться в ней, — а вскоре появилась и возможность её покинуть.
За тысячу лет Культуры Хары Хеннат усовершенствовали транслайнер: теперь он мог прыгать не только в пространстве, но и во времени, выпадая из его хода. Правда, лишь в одну сторону: в будущее.
Они мчались вниз по реке времени. Вначале было трудно отыскать следы совершенных ими изменений, потом они стали более заметными. Дети Хары находили друг друга и росли, и Вайми видел ступени этого роста: сначала города, потом орбитальные станции, потом не-планеты.
Они так и не узнали, как далеко распространились их творения. Дети Хары не стали сверхрасой, какой был Йэннимур, запертый в своем Объеме. Они свободно проникали из Объема в Объем, не изменяя их реальности, а приспосабливаясь к ней. Уже никто из них не помнил самого Начала. Никто не помнил, что их породило отчаяние одного существа, его желание исправить допущенную не им ошибку.
Через двести тысяч лет Дети Хары были везде, — рядом с любой разумной жизнью жили марьют и сарьют. Они иногда воевали, — с другими расами и их Реальностями, — но это не могло замедлить их роста. Основа их жизни, заложенный Охэйо фундамент был неколебим: нельзя было стать сарьют, живя бесчестно, и это определяло всё. Вселенная отныне принадлежала людям, и так предначертанное было исполнено.
***……..
Но они развивались, а пути рас были предопределены: они вели за пределы этой Вселенной. Через четыре миллиона лет сарьют повсюду исчезли: не вымерли, но стали тем, что выше человека, и уже не было смысла начинать всё заново. Срок жизни разумных рас был слишком короток по сравнению с жизнью Вселенной, и никому не дано было овладеть ей навсегда.
Но она тоже не была вечной: когда они остались в одиночестве, Охэйо резко ускорил движение, желая досмотреть всё до самого конца. Теперь они каждый раз прыгали на миллионы лет, но будущее оказалось слишком чуждым: они не смогли в нем оставаться. Возможно, гхатра Мроо вернулась и победила, возможно, случилось нечто иное, непостижимое для них. Но когда Реальность вновь обрела доступный для них вид, всё уже кончилось: Вселенная была мертва.
История жизни и звезд завершилась: остались только красные карлики и пыль. Разум, возможно, ещё существовал, — но в тех формах, что находились навсегда за пределами их понимания. Теперь они двигались в будущее ещё быстрее, каждый раз оставляя позади миллиарды лет, но теперь мир оставался прежним, — только с каждым разом всё тусклее.
Наконец, и они достигли конечной точки: транслайнер повис над чудовищной черной дырой, в пятьдесят миллиардов раз более тяжелой, чем стандартное солнце. Её окружала лишь бесконечная пустота. Галактики давно рассеялись, а сам Вайми стал лишь ненамного старше: восемьсот миллиардов лет после его рождения, но всего три тысячи лет реального времени.
К концу пути они пришли одни: все их спутники давно сошли с корабля, чтобы прожить свою жизнь вместе с миром, в золотой век Детей Хары. А им уже некуда было идти: здесь, в выметенной безвременной бездной пустоте, просто не осталось материи, чтобы заправить транслайнер и двинуться дальше, — куда бы то ни было.
Они медленно падали, хотя это падение должно было продлиться ещё тысячи лет, — вполне достаточно времени, чтобы подготовится к смерти, но Вайми не думал о ней. Он сомневался даже в том, что их ждет там именно смерть. Хотя сердцевина черной дыры, — горизонт Коши или сингулярная сфера, — оставалась в принципе непознаваемой, он знал, что поток времени в ней менял направление на обратное. Любой объект, попавший в этот «обратный поток», был бы отброшен в бесконечно далекое прошлое, о котором Вайми совершенно ничего не знал. Он понимал, что ему придется, так или иначе, это узнать, но он не торопился с этим, — спешить ему было поистине некуда.
Он готовился ко всему, что могло ждать его в этом неведомом, бесконечно далеком прошлом, — занятие вполне бесполезное, но оно приносило ему удовольствие и душевный покой. Когда Вайми уже ничего не мог делать, он спал. Ему грезились сны, — иногда совершенно непонятные, иногда, наоборот, мучительно знакомые. В них ему являлась Лина, — его Лина, первая любовь его жизни, потерянная навсегда, но всё ещё живущая, — где-то в нем самом. Иногда они могли даже говорить, и, просыпаясь, Вайми был уверен, что она рядом, — стоит только обернуться. Он оборачивался, — и никого не было. У разочарования был горький вкус. Но, когда он засыпал, она возвращалась, — и Вайми даже не помнил о том, что они расстались.
Это были самые счастливые минуты в его жизни, — несмотря на то, что просыпаясь, он едва их помнил.
* * *Вайми помотал головой и опомнился. Он всё чаще вот так незаметно соскальзывал в прошлое, — но прошлого не было, и ни к чему хорошему это не могло привести. Так или иначе, но его история подходила к концу, и он сам понимал это. Однако, случилось нечто, поистине невозможное: к ним пришли гости.
* * *Вначале файа держались настороженно, затем отбросили серьёзность, — слишком уж этот мир походил на игрушечный. Они смогли обойти его за пятнадцать минут. Вода, покрывающая половину поверхности, была непрозрачной, гнилой, и они боялись к ней прикасаться, порхая над самим морем. По данным радара «Товии», его дно было илистым, неровным, но глубина не больше четырех метров. Везде они видели одно и то же, — неровная травянистая земля, крошащиеся груды камня, мелкие, похожие на лужи озера. Горы планеты давно разбили те же метеоры, что перепахали поверхность крошечных материков.
Единственное, на чем тут отдыхал глаз, — стоявший на северном полюсе плоский купол с острой, словно у луковицы, вершиной. Её венчал узкий блестящий стержень, расходившийся на конце множеством радиальных разветвлений. Они ветвились вновь и вновь, пока не становились незаметны, — казалось, вершину стержня окружает странно четкое, полупрозрачное, серебристное сияние.
Сам купол походил на храм. Его золотисто-белый материал был похож на оплывший воск свечи, хотя вблизи эта стеклянистая масса напоминала застывший кварц. В круглой стене зияла небольшая, удивительно соразмерная арка, а за ней, в глубине, сиял свет. Сначала Вэру не смог разглядеть его источника, — воздух странно мерцал в арке, смазывая очертания интерьера.
Его поразила чистота и глубина чудесного, золотисто-белого сияния. Оно вызвало в душе непонятную робость, и войти он решился не сразу.
Купол оказался толстым, — метра полтора, но мерцание в арке, — бесплотным. Они прошли сквозь него, ступая осторожно и беззвучно, — и замерли в изумлении.
Весь купол внутри был пуст. Лишь напротив входа, на полукруглом возвышении из нескольких широких ступеней, горело то самое, поразившее их неподвижное пламя, — светящийся шар в рост Вэру. Он парил над центром возвышения, — именно парил, ни на что не опираясь. Его свет, отражаясь в бело-золотистом своде, окружал их удивительно уютным, всеобнимающим сиянием. Не говоря ни слова, они пошли к нему. Ноги скользили по гладкому стеклянному полу, и им пришлось сбросить обувь.
