Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский
Также кроме огня и людей в пределах досягаемости моего внимания находились: освещаемая огнём половина вертолёта (из состава «ОК» машина), собранного и разогретого: в недрах открытой с бортов кабины тихонько мигала зелёным торпеда; задний бампер обычного ровера «ГАЗ» и всюду без системы – тюки, тюки с торчащими лямками, тюки распотрошённые, тюки ещё сплошь замотанные в скотч. Ещё я разглядел знакомую коробку тонного самоходного контейнера. Кое-где на земле валялись переломанные светящиеся палки «бактерий». Довольно светло было на биваке, а времени по-местному было – глухая ночь. Примерно половину звёзд закрывали тучи. Мне было холодно. И было очень влажно.
Окорок-Хан снял голыми руками с костра ёмкость, объявил готовность номер один, и назначил ответственной за делёж консервированного дерьмеца нашу общую Славу, и велел ей торопиться, пока оно, дерьмецо, горяченькое. Молодая женщина Слава с черпаком встала за ёмкость, к ней протянули сразу несколько пиал, сам же Хан-Окорок вытер тряпицей руки, ловко щелчком закурил и направился в мою сторону. Ему вослед вежливо сказали невнятное, он, не оборачиваясь к костру, шутливо поднял руки и потряс ими. Я прищурился. Притворился. Зачем? Я не знаю. Тогда не знал, а сейчас неприятно вспоминать.
Он подошёл ко мне, встал надо мной. Лица его я теперь не видел, только толстые губы наливались багряным, когда он затягивался.
– Слышаланахана! а наш цыплёнок очнулся! – сказал он громко, а я был уверен, что притворился удачно. Он несильно пнул меня. Руки у меня были как-то непонятно скреплены одна с другой за спиной, вдобавок я на них лежал. Я открыл глаза. Хан погасил, послюнив пальцы, сигару и спрятал окурок в нагрудный карман, глядя мне в лицо, но и мимо, не встречаясь со мной взглядом.
Подошли ещё трое, с большими стальными пиалами в руках. Хан (никакой он был не Окорок) получил свою порцию. Они стояли надо мной и ели, подносили пиалы ко ртам, отхлёбывали, доставали куски ложками и пальцами, жевали, облизывали пальцы, облизывали ложки. Редко поблёскивали ложки, одна из них, женщина, громко дышала ртом, жуя. Это длилось вечность. Я не выдержал. Я завозился, пытаясь сесть, но мужчина, не Хан, а другой, чёрный, лысый, огромный, не для Космоса человек, наступил мне на живот и надавил. Я перестал двигаться. Прошло несколько минут. Они молча ели, высясь надо мной, я молча лежал неподвижно.
– Благодарность, лидер, – сказал наступивший на меня и перевернул пиалу, как бы выливая из неё остатки. – Давно не елось мне с костерка. Благодарность, – и он отрыгнул, отвернувшись и прикрыв отрыжку огромной ладонью.
– Так девять личных, – сказала женщина. – Долго спали.
– А я всегда рад вас покормить, хана моя, – сказал Хан с энтузиазмом и приветливо. – Для того-то я и читал так много поваренных книг. Моя любимая – «Книга Кагелат». Никто не читал? «Мясо человечье не следует приправлять базиликом…»
– Я не читал, – подал голос мужчина, доселе молчавший. Голос у него был мальчишеский, реябческий, хотя весил он кило шестьдесят только в плечах, и говорил он странно – на одной как бы ноте. Я такое уже слышал. Сразу отличается. Регенерация голосовых связок.
– Никак не могу выбрать, кто вкусней готовит, ты, лидер, или тётушка Софья… – пробормотала женщина, складывая ложку.
– Тётушка Софья, ясно, – сказал лидер Хан. – Но никогда не соглашайся с этим при мне, Салло. Наживёшь сразу двух врагов: меня и Борю.
Женщина засмеялась.
– Интересно там у вас, марсиане? – крикнули от костра с игривостью.
– А ты подойди, милая, и сама понюхай, – не повышая голоса, но уверенный, что его услышат, ибо звать его Исмаэлом, ответил наступивший на меня.
– А не опасно? – спросил тот же голосок.
– У нас тут четыре тарелки, – ответил Исмаэл. – И четыре ложки. Кого ж нам бояться?
– Ну, один, значит, живой и очнулся, – сказал Хан. – А те? Мистер Блэк-Блэк, не откажи, затрать труда, взгляни.
Треснула в руках Блэк-Блэка пополам и засветила ещё одна «бактерия». Исмаэл Блэк-Блэк перешагнул через меня, я повернул за движением его голову и совсем близко, в паре-тройке дециметров от себя увидел профиль Саула Ниткуса. До сих пор я и представления не имел, что он тут. Только сейчас я вспомнил про своих.
– Саул! – крикнул я, пытаясь повернуться на бок к нему, и незамедлительно Блэк-Блэк лягнул меня каблуком. С его точки зрения – профилактически. А из меня вылетело всё набранное дыхание.
– Эй ты, прик. Если хочешь быть, дышать и узнать неведомое, лежи тихо, – сказал, обращаясь ко мне, Хан. – Можно смотреть. Но нельзя говорить и двигаться. Представь, что ты больной. Тебе нужен покой. А мы – врачи. И мы можем дать тебе покой в любую минуту. Разрешаю тебе кивнуть, если ты понял. А это необходимо – понять. Понимание важных вещей – единственное твоё лекарство от смерти сейчас, больной. Так вот, ты понял меня?
Я кивнул. Выбор был невелик. Кивнуть – не кивнуть. Лежать живым – лежать убитым. Я сразу поверил Хану – и навсегда вперёд поверил, ибо он не лгал.
– Так что у нас там, мистер Блэк-Блэк? – спросил Хан.
– Старик смещается, сэр. Пограничное состояние. Человеком не очнётся. Явный сля. Связан хорошо. А последыш странный какой-то. Не пойму я его. Я стреляю в то, что мне непонятно. Выстрелил бы и теперь.
– Повременим, старшина. Мисс наша общая Слава! – отворачиваясь, позвал Хан. – Чай готовится ли?
– Да, Хан. Он готов.
– Ну, пошли пить чай, хана, – сказал Хан. – Да и поспать нам сегодня обязательно предстоит – натурально. А ты – не забывай, что для тебя полезно, что вредно, сынок, – уже удаляясь бросил он мне. За ним потянулись остальные. Исмаэл Блэк-Блэк не наступил на меня, переступая через.
От того, как меня впервые ударили оружием по голове, до того, как я впервые увидел костёр, я был без сознания продолжительное время; не знаю, как действие переместилось далеко от места катастрофы. Саулюса, Хич-Хайка и меня волокли на руках? Но у «ханы» имелся вертолёт, но неужели я был настолько контужен, что полёт не
