Сергей Кусков - Игрушки для императоров
Подойдя почти вплотную к Катарине, боец разгерметизировал доспех и приподнял забрало шлема — но лица его я все равно не увидел. Они перебросились парой слов, затем отдали друг другу честь, после чего развернулись, и каждый пошел к своим. Боец на ходу жестами начал показывать что-то остальным, людям в такой же черно-синей форме, вышедшим из укрытий и взявших в кольцо то, что осталось от броневиков. По его жестам было понятно, что это аналог слова «сворачиваемся». Катарина села на место, люк поехал вниз.
— Кто это? — не выдержал я.
Она сначала не хотела отвечать, спустив дело на тормозах. Но подумав, все же произнесла:
— «Нулевой отдел». Особое подразделение департамента, подчиняется только ее высочеству. Союзники.
— Это которых из смертников набирают? — усмехнулся я, за что был одарен ледяным взглядом.
— Официально их не существует. И мне хотелось бы, Хуан, чтобы так и было дальше. Вопросы?
Вопросов не было.
* * *— Ты ешь, ешь, не отвлекайся…
Я сидел и наяривал, приканчивая вторую порцию обеда подряд. Катарина сидела напротив, сложив руки на груди, и получала удовольствие от зрелища голодного меня. Персонал и посетители кафешки, в которой мы «приземлились», поглядывали на нас с интересом и легким недоумением, что было вызвано экзотической формой спутницы и ее окровавленным рукавом. Но вели все себя чинно, пальцами не тыкали.
После расстрела преследователей ничего интересного не произошло. Мы вновь «погрузились» в магнитку, проехали несколько кварталов «вынырнули», после чего сменили машину. Приметная красавица «Эсперанса» осталась на платной стоянке, мы же помчались дальше на древнем тарантасе купольного класса стандартного серо-стального цвета. Попетляв еще с пару часов, но так и не обнаружив следов наблюдения или преследования, мы успокоились, припарковались возле небольшой, но уютной на вид кафешки, где я с подачи Катарины занялся тем, чего не делал последние дня три. Ел. Нормально, по-человечески. Ибо ту дрянь, которую давали в тюрьме, едой назвать язык не повернется. Да и условия принятия пищи там… Не являются пределом мечтаний.
Наконец, вторая порция показала дно. Я с неохотой отставил тарелку, придвигая чашку ароматного натурального кофе, и вопросительно поднял глаза на спутницу.
— Теперь слушаю.
Она рассеянно пожала плечами.
— Вообще-то, я тебе уже все сказала. Нового добавить ничего не могу, только уточнить подробности. Спрашивай, что именно тебе интересно?
Я задумался. Только сейчас, сидя здесь, я понял, что мне не нравилось во всей этой истории, начиная с момента, когда увидел ее в допросной. Я чувствовал подсознательно, что что-то не так, но что — понять не мог. И лишь теперь, когда нервная дрожь отпустила, а организм насытился, мозги заработали.
Ложь. Правда и ложь. Я не знаю, что есть что в ее словах.
Когда тебе говорят, что твоя любимая футбольная команда проиграла принципиальному сопернику, ты не веришь, входишь в новостную сеть и проверяешь, так ли это. Это может быть любая новость — политика, культура, погода в Сан-Паулу — важно, чтобы человек, сказавший тебе ее, потенциально мог соврать. Это главный критерий, по которому ты судишь. Ты проверяешь, есть ли другая, иная точка зрения на проблему, сопоставляешь факты, и принимаешь решение, доверять этой новости, или нет.
В тюрьме я знал, что комиссар врет. Что-то говорит истинное, что-то нет, искусно переплетая ложь и правду, но в целом я каждое его слово рассматривал сквозь призму потенциальной лжи. Ее слова я не могу проверить, как и слова комиссара, но в отличие от того лощеного типа, каждое ее слово принимаю за истину последней инстанции. Почему?
Да, она вытащила меня, спасла от продажных мордоворотов правоохранительной системы. Спасла от бандитов, оторвавшись от погони. Но преследует этим она СВОИ интересы. Свои, а не мои. Она делает то, что выгодно ее долбаному корпусу, и плевать ей, что чувствует паренек по имени Хуан Шимановский.
Это главный момент, который я в спешке упустил из виду, подавленный эффектом наглого убийства Феликса Сантьяго и последующими событиями. Я не могу увидеть другую точку зрения, мне не у кого ее спросить, но предположить, что не всё, сказанное ею — правда, был обязан. А я не предположил.
— Расскажи, как корпус докатился до такой жизни, — начал я закидывать удочки, пытаясь самостоятельно определить границу правды и лжи, опираясь на главное мое доступное от природы оружие — интуицию. Катарина хорошо владеет собой, ее трудно прочесть, но все ведь смертны. — Какие-то хмыри умело подставляют вас в дешевой ситуации с криминалитетом, ваших девочек хватают на улице среди бела, в паре кварталов от дворца, а вы после этого сидите и жуете… Хм… Фекалии? При таком ореоле всемогущести вокруг вас? А грязную работу за вас вообще делает департамент безопасности? Знаешь, меня в голове подобное не укладывается.
Она опасно прищурилась, но из образа покровительствующей тетушки не вышла.
— Ты неверно оцениваешь корпус, малыш. Это связано со стереотипами, сложившимися в обществе. Я понимаю ход твоих мыслей, но это неверный ход.
Корпус — не преторианская гвардия, устанавливающая свои порядки. Видишь ли, наши королевы несколько умнее, чем принято считать. Представь себе, что сможет истинная, настоящая гвардия, которая бы, опираясь на штыки, диктовала свои условия? Ты же учил историю, смоделируй ситуацию в реалиях двадцать пятого века? Представил?
Я неопределенно покачал головой.
— Смутно. Мне кажется, эпохи преторианцев давно канули в Лету.
— Напрасно. Я могу привести тебе десятки примеров, начиная, скажем, с прогрессивного двадцатого века, когда подобная политическая система работала. Не кривись, работала. Но к счастью, такие эксперименты всегда заканчивались плачевно для режима, в котором устанавливались.
Да, королеву окружают кланы. Да, ведут себя иногда… Нагло. И чтобы осадить их, надавить, нужно иметь за плечами нечто большее, чем голый титул и статус монарха. Нужно иметь силу, собственную, которую будут вынуждены уважать оппоненты. Только такая власть выстоит. Но кидаться из огня в полымя…
— То есть, у нее достаточно других механизмов давления, и умная женщина в монаршем кресле должна уметь грамотно ими воспользоваться. Так?
Катарина расплылась в улыбке.
— Всему должно быть свое место. Это главная мысль, о которой забывают обыватели, когда начинают нас демонизировать.
Мы можем уничтожить Кампоса. Легко. Но только, если она нам прикажет. Это займет час — уничтожение всей его подшефной структуры. Но мы при этом будем орудием, карающим орудием в руках королевы. Таким же, как ДБ, армия и любое другое из доступных ей. Просто мы привыкли к грязной работе и не задаем глупых вопросов, вот и все наше отличие.
А теперь еще раз подумай, какова должна была быть реакция нашего руководства на атаку, при таком раскладе, и какова была бы реакция Леи, решись офицеры предпринять что-то без ее ведома?
Я задумчиво покачал головой.
— Не знаю. Сложно всё. Я до сих пор слабо представляю, что вы такое, потому так глубоко не копал.
— Ты и не должен копать. Как обыватель. Ореол, имидж — это то, что создавалось вокруг нас годами. Как раз для того, чтобы такие, как ты, не копали.
— Чтоб боялись?
Она кивнула.
— Страх правит миром. Страх неведомого. Это первобытный животный инстинкт, средство выживания. Пока нас боятся, не знают, что мы из себя представляем, нас не трогают. А нам большего и не нужно.
Я поймал себя на мысли, что она завирается, пускает пыль в глаза. Всё обстоит гораздо проще, но она хочет преподнести устройство своего корпуса с таинственной стороны, романтизировав его. Теория пятого дна, конечно, есть, и работает, но не стоит превозносить ее до небес. Но об этом я тактично умолчал.
— Наша основная функция — не силовая поддержка. Основная — это кадры, источник кадров для государственной работы. Проверенных, надежных, преданных, прошедших огонь и воду. Каждый год десять — пятнадцать человек завершает контракт. От пяти до десяти уходит в народное хозяйство, примерно половина, на сытую обеспеченную старость, но остальные остаются. А многие, отдохнув пару лет, возвращаются — после встряски и адреналина службы на гражданке скучно, поверь. Я прошла через это.
Получается, больше половины, около десяти человек в год. Это опытные бойцы, офицеры, умеющие почти всё и ничего не боящиеся. И абсолютно преданные королеве!
Я уважительно прицокнул.
— Всегда говорил, Веласкесы хорошо устроились!
Катарина улыбнулась.
— Какая-то часть из остающихся попадает в инструкторы, в службу вербовки, в сферу обслуживания самого корпуса, как я, например. Но большинство проходит дополнительное обучение и оказывается на местах, с которых хорошо видно, что идет не так в государственной машине. Понимаешь, о чем я?
