Внучка жрицы Матери Воды - Лариса Кольцова
— Но её совершенство лишь подделка под живую женщину. А тебя я буду пить, потому что погибаю от жажды.
Я сразу же вспомнила сентенцию Ифисы про животное, приходящее пить из «сладкого источника», когда ему и взбредёт в голову, и слова Рудольфа показались мне непристойными, — Не надо меня пить! — я отталкивала его, обиженная неумением объясняться в нежных чувствах, на превозношение Гелии даже в такую минуту.
— Ты нужна мне. Но я не очень складен в словах. Все, что я говорю, звучит пошло, но на самом деле, ты мне важна. Я хочу, чтобы было как на моей Родине. Единение, дружба, общность мыслей и желаний, — он покорился моей тяге к общению, поняв, что пока ещё не время для активных любовных боёв. — Не хочу лжи и обмана ни в чём. Нужны, так вместе, а нет и не надо обманывать. Я же хочу девушку, как свою часть, родную, которой я не смогу изменить никогда. Я хочу стать архаичным её собственником, но, чтобы ей это было в радость. Я и сам буду её частью, её смыслом, а она моим. Хочешь так? Сможешь это вынести?
— Смогу, — ответила я. — Ты любишь меня?
— Не знаю. Но я хочу тебя. Тебе этого мало? Больше всех. А правильнее, тебя одну.
Я опять попыталась освободиться из его сильных объятий. Ночь была темнее, чем в прошлый раз. Наползающие из далёких лесов облака погасили обычное ночное мерцание, и вместе с наплывом влажного воздуха из открытого окна фургона его нежность тоже умалилась, почти ушла. Он сильно зажимал меня, ощупывая мои ягодицы, грудь…
— Ты груб, — испугалась я, пытаясь встать, но куда бы я и пошла? В поле? В какую сторону. Сразу вспомнилось предупреждение Реги-Мона о том, как коварные акробаты выбрасывают девушек в глуши, когда надоедает с ними развлекаться.
— Когда ты позволишь мне всё, я не буду как голодный дикарь. Я так веду себя от долгого воздержания. Думаешь, я был таким на Земле? Девушки сами предлагали мне дружбу. Я был милый и ласковый, хотя и болван, конечно. А тут? С кем? С продажными актрисами? Они рады любому, кто заплатит им за вино и очередную тряпку. Чего мне стоит сдерживать себя, видя твою красоту? Дай мне облегчение. Позволь только ласкать тебя. Я не трону, как и обещал…
То, что происходило дальше, я не могу описывать, воспитание мне этого не позволяет. Но он и не тронул в том смысле, что оставил девственной. И всё же я испытала некое раздвоение, любовь пополам с предчувствием своего будущего страдания от человека — «волшебника и акробата». Он был двойственным во всём, резко сминая даже самые нежные свои и открытые проявления каким-нибудь случайным движением или словом, в сущности, будучи озабочен лишь собою. В нём была скрыта до времени, но уже очевидная мне, жестокость. Даже в мгновения своего не проявления она угадывалась. И лаская меня, облизывая как ручной пёс, он словно сдерживал себя, чтобы не искусать, будто ему втайне того и хотелось. Хотелось подавить и подчинить, став хозяином, как он проделал и с Гелией когда-то. А иначе за что она разлюбила его? И это мешало мне открыться ему окончательно.
Я вдруг поняла правоту Ифисы и Чапоса. Не в том дело, что он был опасен в каком-то сугубо житейском смысле, как думала о том Ифиса. К его расшифровке ближе всех оказался Чапос, пусть и разбойным своим нутром, а он учуял. Рудольф другой. Сближение с ним неминуемо вытащит меня за границы привычного мира, и никто не знал, а что же простирается там, за его пределами? И есть ли они на самом деле, или это лишь фикция обыденного восприятия? Но я уже не могла оттолкнуть его. Не могла ни подчиняться. И если бы он захотел, всё произошло бы и в этот раз. Он не захотел. Ему было важно, чтобы я захотела сама. Была важна полная взаимность устремления друг в друга.
Чары ночи как продолжение волшебного спектакля
После своих игр, утомивших меня шокирующей непривычностью, он лёг на живот и попросил меня лечь на его спину. Что я исполнила с охотой. Я бы и поспать на его могучей спине не отказалась. Возникло чувство, что я блаженствую на удобном хребте какого-то колоссального и нежно-шерстистого зверя, позволяющего мне эту игру и негу по какому-то тёмному произволу. Он распластался подо мною, но всегда может развернуться ко мне как-то иначе. Просто сплющит. И этот мистический ужас только усиливал мой восторг. Он, конечно, не был шерстистым в буквальном смысле слова, а по ощущению так казалось. Его хотелось ласкать, как гигантского ласкающегося кота, улавливая кожными рецепторами неопасные электрические искры из бархатистой шкурки, добиваясь мурлыканья ради собственного ответного удовольствия. — Помурлычь, — прошептала я, и он ответил еле-еле, уже засыпая от моих поглаживаний, — Мур-р — мур-р…
Я впервые пребывала в необычном и очень сильном ощущении, что в моей власти, слабой совсем девушки, находится тот, кто несоизмеримо сильнее. Физически, умственно, энергетически и ещё как-то. И как я ни упивалась этим ощущением, он меня страшил той тёмной мощью, что и была в нём заключена. Не в том смысле тёмным, что был он реально зверским, как тот же Чапос. Нет, он был как раз противоположностью Чапоса во всём. Тёмным, то есть закрытым от меня полностью, был тот мир, из которого он сюда явился, где возник и сформировался. Да и настоящая его жизнь представляла волнующую загадку для меня, исключая только ту грань её, где он возникал как муж
