Звезданутые - Матвей Геннадьевич Курилкин
Черный гелендваген проехал к дому дяди Максима, оттуда шустро выскользнули трое. Одеты все без лишних претензий. Обычный прикид чуть выше среднего. Дорогая джинса, пиджаки поверх рубашек, блестящие туфли. Кэжуал вроде бы, вот только сомнений в социальной принадлежности почему-то все равно не возникло. Слишком нагло себя ведут. Водитель постучал кулаком по калитке, затем добавил пару раз ногой.
— Эй, селяне! Давай, выходи, разговор есть! — нетерпеливо прокричал визитер.
Дверь дома открылась, и на крыльцо вышел дядя Максим. Если бы Герман не знал точно, что это он, не поверил бы своим глазам. Самой точной ассоциацией, которая возникала при взгляде на инвалида, была бы фраза «Пьяное чмо». Ветеран едва ковылял по дорожке, раскачивался из стороны в сторону, иногда даже пару шагов назад непроизвольно делал. Терпения гостей надолго не хватило — двое из них распахнули калитку, подхватили под руки инвалида и практически подтащили к третьему. В отличие от гостей, дядя Максим говорил тихо, потому его слова приходилось угадывать. Все-таки расстояние приличное.
— Чего надо, нах?
— Слыш, инвалид, — рявкнул один из визитеров. — Водки хочешь?
— Кто ж ее, родимую, не хочет, нах?! — слегка повысил голос дядя Максим. — Ее, родимую, любой захочет. А сколь ее у тебя?
— Короче, говорят, тут у вас хмырь один поселился, — приезжий вопрос старика проигнорировал, — Нам бы с ним поговорить. Показывай, где он тут, а то нам по вашей помойке шерстить впадлу.
— Ну был, да, — пожал плечами дядя Максим, отчего его повело в сторону, и он упал бы, если бы не подстраховали «помощники». — Лехой, что ли, зовут. Или Серегой? Только он съехал недавно. Дня три уж. А чего вам надо-то?
— В смысле съехал?! — разозлился собеседник. — Ты, отец, чего лепишь мне?! Ты меня за наивного посчитал?! Так я те щас объясню.
Словами пришелец не ограничился. Из-под куртки появился пистолет, которым мужчина грубо ткнул деда в лоб. Герман все это разглядел отчетливо. Несмотря на то, что лежал, почувствовал, как задрожали ноги. Да и не только ноги — все тело будто ослабло от ужаса. Между тем, события продолжали разворачиваться стремительно. Дядя Максим в ужасе распахнул глаза, дернулся чтобы отступить, но гость не дал — ухватил за грудки и крепко держал.
— Эй-эй, ты чего шалишь? — пьяно возмутился старик.
— Где эта шкура мелкая! — рявкнул бандит. — Ну! Ща я тебе мозги вынесу, пенек старый!
Страшно. До безумия страшно. А еще очень противно. Дядя Максим ему помог. Сильно помог. А он, спокойно смотрит, как хорошему, безобидному старику угрожают расправой и ничего не может сделать. Совсем. Герман крепко зажмурился, до кругов в глазах, пытаясь сбросить противную слабость. «Нет уж», — подумал парень. «Я, может и трус, но не сволочь».
Лежнев медленно за ремень подтянул обрез. Прицелился. Он так и не смог навести ружье на человека — руки начинали противно дрожать. Так и не решился, хоть и злился на себя. Прицелился в машину, в стекло и, не давая себе времени на раздумье, потянул спусковой крючок. Бахнуло, больно толкнуло в кисть — приклад у обреза тоже был обпилен до «пистолетной» рукоятки, а отдача-то вполне ружейная. Однако на боль Герман внимания не обратил — он смотрел, как катается по земле, держась за ногу один из бандитов. Впрочем, заднее стекло гелендвагена тоже осыпалось, так что можно считать, что он все-таки попал… Глупо, да. Обрез не предназначен для стрельбы на дальние расстояния. Осыпь получается слишком большая, даже в упор, а уж на пятидесяти метрах о прицельной стрельбе можно совсем не беспокоиться. Герман, паникуя, об этом забыл. И вот результат — хорошо еще дядю Максима не задел.
Герман выбрал отличный момент, чтобы оценить свои действия и подвести итоги. Противники такой рассудительностью не отличались, зато некоторый опыт у них имелся. Поэтому, пока парень переваривал впечатления от первого выстрела по человеку, оставшиеся на ногах быстро определили откуда стреляли, — примерное направление понять было не сложно, — и рванули навстречу. Причем предводитель не постеснялся пальнуть несколько раз из ПМа. Примерно «в ту сторону», и даже близко не по Герману, но тому этого хватило, чтобы прийти в себя. Выстрелить второй раз было совсем не сложно. Как и целиться. Почему-то теперь, когда в него стреляли, Герман без труда навел оружие на человека. Правда, не попал, но бандиты слегка поумерили прыть. Парень же решил, что все, что мог он уже сделал, и теперь пора бы и честь знать. Подхватился и побежал в лес, подгоняемый азартными криками. Его заметили, и даже попытались подстрелить, но тоже не попали. Зато оказалось, что звуки выстрелов за спиной очень помогают избавиться от слабости в коленках, да и скорость позволяют развивать запредельную. Герман очень пожалел, что рюкзак с пожитками застегнут на груди — иначе бы скинул с плеч, и значительно ускорился. А вот обрез так и не бросил, почему-то даже в голову не пришло. Так и бежал, сжимая в одной руке цевье, а другой отводя хлещущие по лицу ветки, каждую секунду ожидая, что в спину ударит пуля.
Повезло, в него так и не попали. И даже догнать не смогли — видимо удалось прийти в форму за месяц деревенской жизни, бежалось Лежневу легко, несмотря на рюкзак. Правда, и преследования бандиты не прекратили. По крайней мере, так казалось Герману. Он перестал слышать крики загонщиков, стрелять они прекратили еще раньше, но парень был уверен, что в покое его так и не оставили, поэтому продолжал бежать куда глаза глядят. Стоило остановиться, и прислушаться, как начинали чудиться чужие шаги или отголоски разговоров. Умом Герман понимал, что ему кажется. Его уже давно потеряли, да и искать столько времени в лесу бандиты его не станут. Гораздо проще дождаться, когда он сам выйдет или найти в одной из окружающих деревень. Однако ноги сами несли все дальше и дальше, и он уже не очень понимал, куда его занесло, и далеко ли он от «родной» деревни.
Здравомыслие начало возвращаться, когда наступили сумерки. Несмотря на летнюю погоду слегка похолодало, а под ногами все чаще стало неприятно хлюпать. Сегодня болото, в отличие от прошлого посещения не пугало, но и не привлекало совсем. «Пора останавливаться, где посуше», — со всей определенностью решил Герман, «Назад все равно до ночи
