Орсон Кард - Игра Эндера

Орсон Скотт КАРД

ИГРА ЭНДЕРА

Джеффри, постоянно напоминающему мне, какими юными и одновременно старыми могут быть дети.

1. Третий

— Я наблюдал его глазами, слушал его ушами, и я заявляю, что он — единственный в своем роде. Или, по крайней мере, очень близок к тому, к чему мы стремились.

— А что можно сказать о брате.

— Его пробы показали невозможность. По ряду других причин. Не относящихся к его способностям.

— Тоже и сестра. Но по поводу его есть ряд сомнений. В нем слишком сильно мужское начало. Слишком сильно стремление растворить себя в чьей-либо еще воле.

— Если другая личность ему не враг.

— Так что же нам теперь делать? Все время окружать его врагами?

— Если это возможно.

— А я думал, ты любишь этого ребенка.

— Если баггерам удастся заполучить его, я превращусь в образцового дядюшку.

— Ладно. Так или иначе, мы спасаем мир. Бери его.

Женщина на мониторе приветливо улыбнулась и поправила прическу, затем мягко проворковала: «Эндрю, я полагаю, что ты изрядно устал и пресытился этим ужасным монитором. У меня для тебя хорошие новости. Сегодня его заберут. Мы собираемся проделать это прямо сейчас. Это не причинит тебе ни капли беспокойства, тем более боли».

Эндер кивнул. Это была явная ложь, что не будет ни капли боли. Взрослые всегда так говорят, когда собираются причинить боль. Поэтому он отнесся к подобному заявлению, как к определенному предсказанию будущего. Иногда ложь оказывается более надежной, чем правда.

— Так что, Эндрю, если ты готов, то сядь напротив операционного стола. Доктор будет с минуты на минуту.

Монитор отключился. Эндер попытался представить, что миниатюрное устройство исчезло с затылочной стороны шеи. Теперь я сколько угодно могу ворочаться в постели, и ничто не помешает мне. Прекратится противное покалывание, а так же теплота и легкое жжение, сопровождающее каждое принятие ванны или душа.

И Питер больше не будет ненавидеть меня. Я приду домой и покажу ему, что монитор исчез, он увидит, что от него не осталось даже следа. Что я теперь буду обычным нормальным ребенком, как он. Наконец кончатся все неприятности. Он простит мне, что носил свой монитор на целый год дольше, чем он. Мы станем…

Нет, не друзьями. Нет, Питер слишком опасен. Питер слишком зол и груб. Хотя бы, просто братьями… Ни врагами, ни друзьями, просто братьями — живущими под одной крышей. Он не будет ненавидеть меня, он оставит меня в покое. А когда он захочет поиграть в баггеров и астронавтов, а у меня не возникнет аналогичного желания, возможно, я просто почитаю книгу.

Но Эндер знал: даже думая совсем о другом он был твердо уверен, что Питер никогда не оставит его в покое. Когда на Питера нападали приступы дурного настроения, в его глазах появлялось что-то такое… Что когда бы Эндер не ловил его взгляд, не наталкивался на злобный блеск, он знал наверняка — единственное, что Питер никогда не сделает — это он никогда не оставит его в покое. «Я упражняюсь на фортепьяно, Эндер. Попереворачивай ноты для меня. Или мальчик с монитором слишком занят, чтобы помочь брату? А может он слишком умен для того обыденного занятия? А может прибьем парочку баггеров, астронавт?.. Нет, нет, мне не нужна твоя помощь. Я справлюсь сам. Маленький ублюдок! Проклятый Третий!»

— Это не займет много времени, Эндрю, — раздался голос доктора.

Эндер кивнул.

— Он устроен так, что легко убирается. Безо всякого риска, без заражения. Возможно возникнет некоторое щекотание. У некоторых людей появляется чувство утраты чего-то. Ты тоже можешь бессмысленно озираться по сторонам в поисках чего-то, что-то искать. Но тебе никогда не удастся найти то, что ты ищешь, поскольку ты забудешь, что именно надо искать. Поэтому я заранее предупреждаю тебя. Ты будешь искать монитор, а его не будет. Но через несколько дней это чувство пройдет.

Доктор защекотал чем-то по голове Эндера. Внезапная боль, словно бритва, полоснула по затылку. Острый спазм сковал голову и шею, его тело непроизвольно выгнулось дугой, голова ударилась о кровать. Ноги охватило судорогой. Он с такой силой сжал руки, что заломило кости.

— Сестра! — закричал доктор. — Быстрее!

Вбежавшая медсестра застыла на месте.

— Расслабьте эти мускулы! Ну же, помогите мне! Чего вы ждете!

Эндер почувствовал чужие руки, но не видел, что они делают. Он перевалился на бок и соскользнул с операционного стола.

— Держите! — отчаянно завопила сестра.

— Постарайся поддержать его…

— Вы держите, доктор, он слишком тяжел для меня…

— Да не сжимайте так, он же задохнется…

Эндер почувствовал как острая игла вонзилась в шею чуть выше воротника рубашки. Он ощутил жар, внутри него все запылало, но мускулы обмякли и тело расслабилось. Теперь он мог кричать от страха, а заодно и от боли.

— С тобой все в порядке, Эндрю? — спросила сестра.

Эндрю не мог вспомнить, каким образом можно говорить. Они положили его на стол, пощупали пульс, проделали ряд других операций; он ничего не понимал.

Доктор дрожал всем телом; его голос дребезжал, как плохо натянутая струна.

— Они оставляют в детях подобные штучки на три года и еще что-то хотят? Ты понимаешь, мы можем лишить его разума? Мы можем нанести непоправимый урон его мозгу.

— Когда кончится действие лекарства? — спросила сестра.

— Удерживай его в подобном положении не менее часа. Внимательно наблюдай. Если он не заговорит через 15 минут, дай мне знать. Господи, если это останется навсегда. Ведь мы же не баггеры.

Он вернулся на урок мисс Памфрей лишь за 15 минут до звонка. Он до сих пор чувствовал вялость и слабость в ногах.

— С тобой все в порядке, Эндрю? — поинтересовалась мисс Памфрей.

Он кивнул.

— Ты болен?

Он отрицательно замотал головой.

— Ты плохо выглядишь.

— Все в порядке. Я хорошо себя чувствую.

— Тебе лучше сесть, Эндрю.

Он направился к своему месту, но вдруг остановился. Чего я ищу? Я не должен думать об этом.

— Твое место вот здесь, — указала мисс Памфрей.

Он молча сел, но ему явно чего-то не хватало, кажется, он что-то потерял дорогой. Ладно, я после этого найду.

— Твой монитор, — зашептала девочка сзади него.

Эндрю протянул руку и потрогал затылок, затем шею. Там была лишь повязка с пластырем. И больше ничего. Теперь он стал как все.

— Его монитор, — защебетала девчонка остальным сзади сидящим.

Эндрю пожал плечами.

— Эй, Эндрю, разжаловали? — хихикнул парнишка, сидящий сзади по диагонали. Как же его зовут. Питер. Нет, как-то по-другому.

— Спокойнее, мистер Стилсон, — произнесла мисс Памфрей. Стилсон удовлетворенно хмыкнул.

Мисс Памфрей объясняла умножение. Эндрю настроил свое ученическое место на кабину самолета. На дисплее появилась контурная карта горной части острова. Эндрю отдал парте команду отобразить горы с трех сторон в пространственной проекции. Учительница, конечно же, знает, что он занимается не делом. Но она не будет беспокоить его и призывать к вниманию. Ведь он всегда знает ответ, даже тогда, когда она уверена, что он совсем не слушает.

В углу парты появилось какое-то слово, оно начало медленно перемещаться вдоль периметра. Сначала оно было расположено вверх ногами, затем пошло задом наперед. Но задолго до того, как оно выплыло на верхний край стола, Эндрю уже догадался, что оно обозначает.

ТРЕТИЙ.

Эндер улыбнулся. Он был единственным, кто знал как посылать сообщения и заставлять их какое-то время двигаться вдоль экрана адресата — даже несмотря на то, что его тайный враг обозвал его, он использовал его метод пересылки данных, а это льстило лучше всяких комплиментов. Не его вина в том, что он Третий. Это идея правительства, они санкционировали добро — иначе как бы Третий, подобный Эндеру, мог учиться в школе? А теперь монитор исчез. Эксперимент под названием Эндрю Виггин окончен. Если бы это было в их власти, он уверен, они бы с радостью отменили разрешение, дающее право на его рождение. Но это им не по силам, эксперимент окончен.

Прозвенел звонок с урока. Большинство ребят вскочили с мест, лишь некоторые что-то еще торопливо заносили в память компьютера, оставляя памятки для себя. Некоторые передавали данные и домашние задания домашним компьютерам. Несколько учеников сгрудились вокруг принтера и нетерпеливо ожидали конца распечатки. Эндер растопырил пальцы, стараясь охватить всю ученическую клавиатуру, расположенную на самом краю парты. Он представил, что его руки увеличились до размеров ладоней взрослых. Он стал воображать, что должны чувствовать такие руки: большие и неуклюжие, с толстыми плохо гнущимися пальцами и мясистыми подушечками. Правда и клавиатура у них взрослая и большая — но разве в состоянии их неловкие толстые пальцы рисовать такие изящные линии, какие мог Эндер. Он мог выписывать такие тонкие линии и с такой тщательностью, что подобную ювелирную линию можно было обернуть в спираль семьдесят девять раз от центра до любого угла парты, не опасаясь, что она прервется или пересечется. Он любил тщательность и точность. По крайней мере, хоть чем-то можно заняться, пока учительница объясняет и вдалбливает арифметику. Подумаешь, арифметика! Валентина выучила с ним всю арифметику, когда ему было всего три года.