Антон Тудаков - Драконы никогда не спят (сборник)
Староста наморщил лоб.
– Кжыш Тесля, Маланка Невдалая, Яшик-сукоруб… – Он загибал корявые пальцы. – Братья Сычи, ясен заусенец. Ну и Брешка Хробачиха, куды ж без этой гадюки… Эй, Марек, подь до батьки!
Когда белобрысый Марек, получив подробные инструкции, умчался прочь, малефик наклонился вперед, поймал взгляд старосты – и не отпустил.
– Это хорошо, что мы с вами остались наедине. Вы ведь тоже не забыли, что вам говорил прапрадед?
– Прапрадеда я живым не застал. Прадед рассказывал. А больше – дед.
– Ничего, сойдет. Прямая ниточка, по мужской линии. Три-четыре узелка – пустяки. Распутаю. Сидите, молчите и не бойтесь. Я сделаю ваш рассказ максимально достоверным. Будьте спокойны, чары совершенно безопасные. Вы меня поняли?
Юрась сглотнул, дернув кадыком.
– Ага, мастер. Понял.
– Вот и чудесно. А теперь – ни слова. Начнете говорить, когда я подам знак. Нуте-с, приступим!
Малефик взял старосту за ауру, нащупывая пратеритные нити.
Прислушался.
«Бродяга!..»
Что ж, для начала – неплохо.
* * *– Бродяга! Эй, бродяга!
Нихон обернулся.
– Ну бродяга же!
Мелкий, но бодрый дядя махал ему из-за плетня сразу обеими руками. Со стороны дядя напоминал ветряк. Таких Нихонова бабушка, светлая память старушке, звала «мужичок-свежачок». И утверждала, что они долго не портятся, потому что дальше некуда.
– Да иди ж сюда!
Нихон подошел. Огромный, в одежде, бурой от пыли, с длинными, крепко битыми сединой волосами, он меньше всего походил на мага. Даже на волхва-странника, гадающего встречным-поперечным на конском черепе, – ну ни капельки! Скорее на бродягу, готового батрачить за хлеб и кров.
Ладони в мозолях. Ручищи-окорока. Плечи грузчика. Портовые амбалы завидовали, глядя на эти плечи. Низкий, хриплый голос – точь-в-точь мычание бугая. При способе накопления маны, который Нихон разработал сам, под свою ауральную фактуру, телесная сила была побочным эффектом – и маскировочным плащом.
А в глаза ему заглядывали редко.
Высоковато тянуться.
– Вот недотепа! Его в гости зовут, а он упирается! Другой бы за честь журавлем кланялся! Ноги мыл бы, воду пил…
– В гости? – не понял Нихон.
Свежачок подпрыгнул, раздражен тупостью бродяги.
– Куда ж еще? Ты посуди, дуралей: стоит честный хозяин, глотку дерет, здоровье на тебя, оборванца, тратит… Ясен заусенец, гостя заворачивает! Пошли, задарма жрать станешь! Еще и налью…
Нихон не собирался задерживаться в поселке на ночь. Спать под ракитовым кустом, на воле, было для мага делом привычным. С другой стороны, мерных лиг за день отмахал – сосчитаешь, заново в пот бросит.
Отказывать гостеприимцам он не умел.
– Спасибо, хозяин. Храни тебя Вечный Странник!
– Это правильно, – согласился гостеприимец, выпячивая цыплячью грудь. – Это по-нашенски. Ты благодари меня, бродяга. Мне, значит, приятно. Ты чаще благодари, а? И с этим… как его?.. с уважением! Обожаю, когда мне спасибкают…
Нихон раскрыл рот, поскольку от лишнего «спасибо» язык не отвалится. Но свежачок вновь замахал руками – чаще прежнего.
– Не здесь! В хату зайдем, там и благодарствуй! – Он моргнул и уточнил: – Нехай стервь моя ухом слышит…
В хате было чисто и скучно. Это Нихон чуял с детских лет: где скука поселилась. Можно прогнать злыдней. Можно отвадить лысого бедуля, если гаденыш угнездится под стрехой. Можно истребить жирующих в запечье лихачей одноглазиков. Но суку-скуку – ее трехдневной гульбой не прогонишь, если хозяева вконец оскучились.
Тут Высокая Наука бессильна.
– Стервь! Мечи калачи!
Мужичок подбоченился, красуясь перед гостем.
– Вот! Как сказал, так и по-моему! Сказал, что первого встречного в дом пущу? Пустил! Сказал, что будем в два горла твою стряпню жратеньки? Небось не подавимся! А я бродягу еще и спать у нас уложу! Чтоб ты от злости чихала, клюква сушеная!
– Чтоб вас обоих с копну раздуло, проходимцы!
Кислей ходячей оскомины, хозяйка встала у печи с ухватом наперевес. Была она тощей, в пару супругу, но ростом превосходила муженька на голову. Волчий оскал не красил хозяйку. Хотя и чувствовалось: скалить клыки ей не в новинку.
– Чтоб вам дня не дождаться! Садитесь, ироды! Ешьте мое, пейте, не впрок бы…
– Я пойду? – спросил Нихон.
– Пойдешь? – возмутился гостеприимец. – Я тебе пойду, детинушка! Поленом огрею, мало не покажется! Ты давай – садись, жуй-глотай, зли эту клюкву…
Маг-великан топтался на пороге, медля идти за стол.
– Ты меня что, назло ей пригласил?
– А то! Иначе на кой ты мне надобен? Мы ее, стервь, достанем! Мы ей трухи в печенку натолкаем… Ты во сне храпишь? Не ври, храпишь, ишь каков вымахал! Ляжешь на полу, у печи. Она на печке спит, ты ей в оба уха храпи, бродяга! А я буду слушать да радоваться…
– Извини, хозяин. Не стану я у тебя ужинать.
– Сытый? Тогда выпьем! Чтоб она желчью изошла…
– И пить не стану.
– И спать?
– И спать. У вас корчма в поселке есть?
– Трактир у нас. Здоровущий!
– Вот в трактир и пойду.
– Обожди! Я с тобой! А ты, клюква, ежа тебе под подол, – ты жди! Вернусь пьян-буян, драться полезу!
Судя по виду хозяйки, она только об этом и мечтала.
Вечерело. С ленцой брехали собаки. Кое-где мычали коровы, ожидая дойки. Двое людей шли по поселку: большой и маленький, бродяга и местный. Свернув за угол, встретили парней-драчунов. Воевали парни тупо и бестолково. Один размахивался, кряхтел, долго думал – и бил второго куда придется. Тот размазывал кровь по лицу, икал, если удар приходился под дых, и размахивался в свой черед.
За парнями наблюдала детвора.
– Из-за чего они? – Нихон указал на драчунов.
Свежачок пожал плечами.
– Эти? Отдыхают. Скоро за колья возьмутся.
– Без причины?
– Ну ты, брат, дербалызнутый! Кто ж с причиной морду бить лезет? С причиной хорошо дом подпалить! Или дохлого кобеля в колодец…
Они свернули за угол.
– Ряшка, душа моя! Дай чмокну…
– Наливай!
– Дурного не скажу! Но и доброго!.. Свиньей жил, свиньей дожил!..
– Ряшенька, ну дай щипнуть…
– А хату кому?
– За хату деточки судиться хотят!
Из-за щелястого забора несся пьяный гогот. Визжала девка – ее тискали. Визг был скорее радостный, для приличия, чтоб соседи не ославили. Кто-то горланил песню о рыбаке и кривом удилище. Ему не в лад подпевали. Чавканье, бульканье, топот плясунов – гомон мутной волной растекался по улочке.
– Что там? Свадьба?
– Поминки. Хромого Тузла закопали, гори он синим пламенем. Теперь провожают…
– Хороший человек был?
– А тебе не один ляд? Пошли зайдем: нальют…
– Нет, я в трактир.
– Ну и я в трактир…
В трактире сидели те строгали, кто был побогаче. Дородный хозяин сновал меж столами, разнося пиво и мясо. Он внимательно следил за едоками: чтоб не сбежали, «забыв» о плате. В дверях скучал верзила с дубинкой на поясе. Охранник посторонился, впуская Нихона со спутником.
– Зачнешь бузить, – предупредил верзила мелкого гостеприимца, – скулу набок сворочу. Я тя знаю, ты шиш бузинный.
Заваришь кашу и сбежишь. Уразумел?
Мужичок плюнул ему под ноги и увернулся от подзатыльника.
– Вот так ушлый плут Требля… – Толстяк за центральным столом возвысил голос, заканчивая какую-то историю. – … объегорил глупого купца Цыбулю!
– Хо-хо! – взорвались слушатели. – Х-хы!
– Облапошил!
– А женку купцову: ты, грит, к сундуку передом, ко мне – задом!
– Гы-гы-гы!
– Купцу теперь одна дорога: в петлю!
– И ладно! А чего он богатый?
– Пусть висит, язык набок…
– Песню! Кемуль, части!
Толстяк Кемуль, явно – местный байкарь, готовый импровизировать за шмат ветчины, ломаться не стал. Он напрягся, пустил ветры, хмыкнул басом – и заорал на весь трактир:
– Я попал, как кур в ощип, Только не желаю в щи – Ты тащи меня в борщи, А не то ищи-свищи!
– Еще!
– Валяй!
– Полюби меня, козла, Отличи добро от зла, Путь-дороженька кривая От меня к тебе свезла!
– Ха-ха-ха!
– Жжешь, Кемуль!
– Деньги есть?
Последняя реплика принадлежала трактирщику. Он стоял, загораживая Нихону путь к свободной лавке. Толстая морда трактирщика лоснилась от недоверия.
– Есть.
– Покажь. Все вы: есть, мол… Только есть и горазды. – Он хохотнул, гордясь удачным каламбуром. – А как доели, так карман с дырой…
Нихон достал гость мелких монет.
– Садись. Туда, в угол. Натрясешь вшей…
– Нет, не сяду.
– Стоймя жевать будешь? Как вол?
– Пойду я. Тускло у тебя…
– Свечи им жечь, босякам, – ворчал трактирщик, пялясь в широкую Нихонову спину. – Брезгуют, значит. Иди, иди, шалопут! Мы не обеднеем…
– Проклинаю!
Весь поселок вскочил на зорьке как пчелой ужаленный.
– И во второй раз: проклинаю!
Где бы ни находились жители Ясных Заусенцев – дома, в канаве, на сеновале, под забором или на полу в трактире, – везде они видели одно и то же, словно злодей-чародей швырнул каждого на окраину поселка. Вон напротив: холм, бузина… А под деревом – облом-бродяга, которому не волхвовать бы, а телеги из грязи выволакивать.
