Ким - Корейские Легенды

Ким

Корейские легенды

Корейские легенды, миниатюры. Дымхо

Ким Сан Нам.

Первые лучи солнца только-только начали пробиваться сквозь редкие ветви растущих на склонах гор сосен, а деревня уже давно проснулась, и рябой пастух уже вывел тощих деревенских коров на прошлогоднее рисовое поле. Сан Нам выскочил во двор, на ходу надевая ветхое кимоно, которое досталось ему по наследству от покойного мадабая[1] Ким Ира. По пути он успел пнуть ногой одноглазого кота, сидевшего на пороге: возмущенно взвыв, кот стрелой понесся к бабушке, в ее кудури кханы[2].

Вдоль ветхого забора, на котором приплясывал петух, пытаясь привлечь своих несушек, Сан Нам пробежал к сараю. Он осторожно достал спрятанный за ним обруч от бочки, который накануне стащил у кузнеца Ван Ни, вынул из-за пазухи кусок выцветшей ткани, отрезанный от старой бабушкиной рубашки, и начал приделывать ее к обручу. В конце концов ему удалось натянуть и закрепить ткань так, как он хотел – и его самодельный мольберт был готов. Осталось поставить его у забора, но обруч с лоскутом никак не хотел вставать вертикально, падая от малейшего дуновения ветра. Наконец, Сан Нам смог установить его прямо, после чего сбегал за остывшими углями, которые достал из глиняной печи и сложил в медное ведро.

Тем временем солнце уже поднялось до верхушек самых высоких сосен и теперь ярко освещало гранитные стены ущелья с бегущей по нему сверкающей стремительной рекой. Сан Нам, прикрывая глаза сложенной козырьком ладонью, любовался красотой родной долины, наполняющейся солнечным светом. У подножия горы он заметил фигуру отца: тот шел по направлению к ячейкам с рисовой рассадой, казавшимся издали крошечными сотами, неся на плечах коромысло с двумя ведрами воды, и его круглая широкополая шляпа покачивалась с каждым шагом.

Вот уже девятнадцать весен Сан Нам изо дня в день видел, как его отец и соседи с неутомимым трудолюбием и заботой ухаживали за рисом. Он и сам помогал им в этом, но сегодня у него было занятие поважнее. Взяв из ведра угли, Сан Нам подошел к своему самодельному мольберту и начал рисовать. Казалось, что руки его танцуют, выделывая невероятные пируэты и оставляя на ткани легкие следы угольков, которые складывались в затейливый рисунок. И вот, словно по волшебству, старая ткань под рукой мастера превратилась в живое, будто дышащее полотно, на котором легкая дымка, поднимаясь от недавно проснувшейся земли, окутывала бирюзовые горы, а быстрая речка, журча по камням, несла свои сверкающие воды в дальние края. На ветхом заборе среди бамбуковых прутьев висела удивительной красоты картина, на которой словно бы застыло время. Солнце уже было высоко в небе, а на картине юноши оно навсегда остановилось у вершины горы.

За спиной у него раздался кашель и сердитый голос произнес:

– Мальчишка, что ж ты не подождал меня сегодня?

Обернувшись, Сан Нам увидел своего четвертого адибая[3], который стоял, опираясь на бамбуковый костыль.

– Четвертый адибай, я заходил утром к вам в маги,[4] но нашел там только ваш кисет, оставленный на кудуре[5].

– Ладно-ладно, адыри[6], я не сержусь. Я на самом деле похвалить тебя хочу. Три лунных дня назад я с раннего утра был на рынке и продал одному заезжему моксаними[7] все твои картины. Я думаю, он из свиты принца Чосона, потому что не пожалел кыми дони[8]. А напоследок он сказал мне:

«Если в следующий раз ты представишь мне своего племянника и принесешь такие же искусно выполненные картины, то я куплю их все для принца Чосона, и ты получишь много золотых монет».

На это я ответил: «Моксаними, небо одарило моего племянника талантом, но он с пяти лет пишет свои картины углем от сгоревшего хвороста. Будь у него краски, он бы такое сотворил, что само солнце поблекло бы в сравнении!»

«Ладно, старик, – сказал этот богатый господин, – приходи завтра на это же место: посмотрим, что пошлет нам бог. Переждем закат солнца, и его утренние лучи вернут нам вчерашнюю мечту». После этого он сел в свой паланкин, и слуги в камышовых шляпах подхватили его и побежали рысцой, расталкивая прохожих. И вот, посмотри-ка, что я получил от него сегодня.

С этими словами младший дядя развязал свой узелок, и на траву посыпались бамбуковые пеналы с красками. Яркое многоцветье засверкало в лучах полуденного солнца, и будто радуга разлилась в небе над грязным птичьим двором, над свинарником, где хрюкал трехлетний боров, над камышовым курятником, на крыше которого сидели дикие горлицы. Казалось, что дядя Сан Нама рассыпал в этом убогом хозяйственном дворе цвета радости, кусочки неба, нечто такое, что жителям деревни даже и не снилось никогда, потому что они никогда до этого не видели настоящих красок.

Сан Нам быстро схватил пеналы и бросился к дому, на ходу запихивая их за пазуху. Уже у двери он спохватился, остановился как вкопанный, круто повернулся и трижды поклонился до земли четвертому адибаю, прижимая к сердцу небесный дар.

– Четвертый адибай, я клянусь, что оправдаю ваши надежды! Лицо юноши сияло радостью, а над головой его светилось радужное кольцо – но его видел только дядя Сан Нама, а его мать и бабушка, смотревшие на все это с крыльца, увидели только, как их сын и внук кланяется своему дяде с почтением и обожанием в глазах.

Принцесса Ли Анге Сун

Еще не успели пропеть третьи петухи, а все во дворце принцессы Ли Анге Сун были уже на ногах, готовясь к утреннему богослужению. Няня принцессы Тен Ян Ни стояла на коленях перед дверью в покои принцессы и низким грудным голосом причитала:

– О, моя луноликая принцесса! Вам пора вставать, солнце уже начало свой путь к вершинам гор. Ваши подданные с рассвета трудятся на рисовых полях, восхваляя императора за заботу о них. Моя принцесса, вы не забыли, что сегодня новолуние, и после обеда девушки пойдут за водой к священному водопаду?

– Няня, я прекрасно это помню и жду этого дня с последнего новолуния, – раздался из-за двери нежный девичий голосок. – Но почему вы сидите у двери, ведь я давно проснулась?

Тен Ян Ни осторожно вошла в покои принцессы и удивленно всплеснула руками, увидев, что та уже встала и сидит за столом.

– Моя маленькая принцесса не должна вставать с постели сама, без прислуги: что скажет его величество император, когда узнает?

– Няня, вы же сами всегда говорили: рано вставать – лучше мир узнавать. Я не могу дождаться, когда уже, наконец, впервые выйду за ворота дворца с девушками, чтобы пойти к водопаду Дымхо. С детских лет я слышу легенды о его красоте, но теперь, после моей шестнадцатой зимы, я наконец-то смогу увидеть его своими глазами и почувствовать дыхание водяного дракона.

Старая няня начала расчесывать длинные волосы принцессы, которые черным шелковым покрывалом рассыпались по ее плечам и спине, касаясь пола.

– Няня! Пока меня готовят к утренней молитве, прошу вас, расскажите мне еще раз легенду про великого дракона Дымхо.

– Моя луноликая, да я ведь сотни раз пересказывала тебе эту сказку. Ну, да ладно. Слушай опять.

Было это в стародавние времена, когда твой прадедушка, великий император Ли еще воевал с китайскими монголами за власть в Коре. На вершине горы Саны поселился дракон, и люди, жившие в селении по соседству, прозвали его Дымхо. Дракон не делал людям зла, и они за это приносили ему еду и упоминали его в своих молитвах.

Через некоторое время селяне заметили, что драконов стало двое: рядом с Дымхо появился маленький дракон ярко-бирюзового цвета. Люди поняли, что Дымхо – это дракониха, а бирюзовый дракон – ее детеныш, вылупившийся из яйца в новолуние. Мать-дракониха ухаживала за детенышем и не отпускала его от себя.

Однажды утром жители селения услышали воинственные крики, раздающиеся с горы. Они выбежали на улицу и увидели, что вершина горы охвачена дымом, сквозь который виднеются сверкающие молнии, а вниз на них сыпется черный пепел. Приглядевшись, люди увидели сквозь дым и огонь, что Дымхо борется с огромным орлом, покрытым медной чешуей, от которой отскакивали молнии, вырывавшиеся из пасти драконихи. Этот медный орел пытался столкнуть дракониху с горы, а та сопротивлялась, извергая пламя, и всем телом закрывала своего детеныша.

Но силы были неравны: орел был крупнее и моложе, и медная броня защищала его от языков пламени. Наконец орлу удалось вонзить свой мощный клюв в горло Дымхо, и эхо разнесло по горам громкий рев умирающей драконихи. Но даже в предсмертной агонии она продолжала защищать своего детеныша: падая вместе с ним с вершины горы, она обхватила его своим мощным хвостом и смягчила для него удар о гранитные камни.

Говорят, что водопад, свергающийся с горы – это голубые слезы умирающей Дымхо, а в озере, им образованном, до сих пор живет маленький бирюзовый дракон. Он тоскует по своей матери и каждый год в новолуние выплывает из глубины озера, чтобы найти медного орла и отомстить ему за ее смерть. А мы, народ Коре, каждую весну в новолуние приводим к бирюзовому озеру своих дочерей, которым исполнилось шестнадцать весен. Именно там, на берегу озера, они вступают в зрелую жизнь. Предание гласит, что девушки, умывшись под водопадом Дымхо материнскими слезами, на всю жизнь сохраняют верность семье и материнский инстинкт, который поддерживает мир на нашей многострадальной земле.